Страница 16 из 35
Унцукульская яма
Чабуа Амираджэби
Ты травой заросла, Унцукульская яма,но для Грузии всей – ты подобье подземного храма.В эту яму плененного Гурамишвили,как звезду, что украдена с неба, вдавили.Вот что делают люди, веками копая упрямодля зерна – только ямку. Поэту великому – яму.Остаются от ножек бесчисленных троновямы в шаре земном, словно кладбище стонов.А когда засыпают землей эти ямы,чьи-то стоны слышны под землей постоянно.Но бессильны вы, ямокопатели слова,ибо яма забвенья давно вам готова.Если пленников гроздья вы давите в яме,то из ямы выплескивается «Давитиани»,Яма может быть черная, смертью пропахшая,но из ямы возносится Чабуа, Дата Туташхиа.Лучше сгнить в яме смерти, зато непритворной,чем прожить в позолоченной яме придворной.Все несчастья поэта — лишь к счастью поэта.Если в яму столкнут, не вершина ли это?Лик героя велик, даже спрятанный в яму, как в раму.Ближе к сердцу земли, если сброшен ты в яму.Гульрипш, Абхазия,10 октября 1980Директор хозяйственного магазина
Директор хозяйственного магазина,ты влез в итальянские мокасины,склеенные из немецких обоев,таких, что навряд ли достанешь и с боем.На рыжей руке, отдающей мастикою,часы на браслете из платины тикают.Вот как алхимики наши маститы —делают платину из мастики!Директор хозяйственного магазина,ты прешь в «мерседесе» неотразимо.Поставь колпаками к нему самоделки —тобою припрятанные тарелки,японские, с видами Фудзиямы,из тайной твоей подприлавочной ямы.С кассетной нэпмановской Одессой,с аэрофлотскою стюардессой,с усмешкой кривой надо всеми и всемты катишь надменно на Бони Эм.В квартире твоей стоят, нечитаемые,как мебель души, Пастернак и Цветаева.Зачем же ты отнял их у студента,еще никогда не вдыхавшего «Кента»?В стране Толстого и Достоевскоготы вырос в гиганта, торговец стамесками?Будь проклят, алхимик и лжечародей,строитель страдающих очередей!Могли ли представить Рублев и Радищев,что ты на их прахе, подонок, родишься?И разве матросы шли с песней на Зимний,чтоб ты властвовал в хозмагазине?Директор хозяйственного магазина,мастика историю не погасила,не склеил историю спрятанный лак.Ее не зажмешь вместе с взяткой в кулак.И встанет над миром торгашеским, чуждымэпоха с карающим классовым чувством!10 октября 1980Киоск звукозаписи
Памяти ВысоцкогоБок о бок с шашлычной, шипящей так сочно,киоск звукозаписи около Сочи.И голос знакомый с хрипинкой несется,и наглая надпись: «В продаже Высоцкий».Володя, ах как тебя вдруг полюбилисо стереомагами автомобили!Толкнут прошашлыченным пальцем кассету,и пой, даже если тебя уже нету.Торгаш тебя ставит в игрушечке-«Ладе»со шлюхой, измазанной в шоколаде,и цедит, чтоб не задремать за рулем:«А ну-ка Высоцкого мы крутанем!»Володя, как страшно меж адом и раемкрутиться для тех, кого мы презираем!Но, к нашему счастью, магнитофоныне выкрадут наши предсмертные стоны.Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка,для части планеты, чье имя – «галерка»,и ты к приискателям на вертолетеспускался и пел у костров на болоте.Ты был полу-Гамлет и полу-Челкаш.Тебя торгаши не отнимут. Ты наш…Тебя хоронили, как будто ты гений.Кто – гений эпохи. Кто – гений мгновений.Ты – бедный наш гений семидесятых,и бедными гениями небогатых.Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.Ты – Зощенко песни с есенинкой ярой,и в песнях твоих, раздирающих души,есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши!…Киоск звукозаписи около пляжа.Жизнь кончилась. И началась распродажа.Рига, декабрь 1980