Страница 14 из 35
Беременный мужчина
Перед вами – редкость – мужчина. Вторая редкость – беременный.Страшная тяжесть подкашивает, креня,как будто всем шаром земным забеременел я навсегда, а не временно,и миллионами ног изнутри он толкает меня.Я беременен всеми на свете беременными женщинами,я беременен всеми на свете детьми.Я беременен бомбами, танками скрежещущими,цветами, поцелуями, истлевшими костьми.И меня покалывают изнутри постоянноЭйфелева башня и кремлевские зубцы,и внутри переворачиваются с боку на бок океаныи все материки, как сиамские близнецы.Мои глаза беременны человеческими лицами.Мои уши беременны поющими утренними птицами.Мое сердце беременно всеми сердцами,а что касается головы, то она беременна всеми мудрецами,что ей иногда не мешает быть дурой – увы!Я беременен всеми, кто в мире смеется и плачет.Сам собою беременен я — сам в себя я тихонько пролез.Я беременен каждым потомком, который еще не зачат,Я беременен каждым, кто умер, но еще не воскрес.Бормус, Англия, 3 апреля 1980«Воскрешение каждого – в каждом…»
Воскрешение каждого – в каждом,а не где-то на небе далеком.Если небо для Воскрешеньяобязательно, необходимо —каждый должен быть каждому небом.Если ходят на исповедь в церкви,почему не ходить друг к другу,исповедуясь в самом тайном?Каждый должен быть церковью каждому.Уверяя, что Бог – где-то выше,в человеке мы Бога теряем.А убийцы, молясь лицемерно,так хотели бы, чтобы исчезлочеловеческое и в Боге!Дайте мне хоть немножко Бога,но который бы был человеком…Бормус, Англия,3 апреля 1980Лицо Победы
У Победы лицо не девчоночье,а оно как могильный ком.У Победы лицо не точеное,а очерченное штыком.У Победы лицо нарыдавшееся.Лоб ее как в траншеях бугор.У Победы лицо настрадавшееся —Ольги Федоровны Берггольц.3 апреля 1980Наушники для помидоров
Некая фирма в ходе эксперимента, когда на помидоры воздействовали с помощью классической музыки, добилась поразительных результатов – некоторые помидоры достигли килограммового веса.
Мы удобряем воду для цветовраздробленным в крупу пирамидоном,но мир уже с ума сойти готов:наушники надели помидорам.Им сразу удается растолстетьдо веса в килограмм и даже свышеот удобренья стереокассет,Чайковского на жирных грядках слыша.Пускай вкушает музыку томат,пока он сам под музыку не скушан.Пускай растет, коммерции послушен:так вот в чем польза «Аппассионат»!Так вот какая польза даже в мессе:чтобы томаты прибавляли в весе.Когда смакуешь ты томатный сок,в нем Шуберт заключается, — усек?!На помидор надев колечко лука,венок ты возложил к надгробью Глюка.Томатной пастой заправляя борщ,лицо от звуков Моцарта не морщь!И, полные сознанья правоты,решая, кто поэты, непоэты,уже глядят надменно на цветызарвавшиеся овощи планеты.И цедит помидору помидорво глубине консервативных грядок:«Твой Шостакович – это просто вздор…Побольше маршей… Был бы вмиг порядок!»Искатель выгод в смысле всех искусств,искусство выше всей торговой пользы.Ты сам, как помидор, почти расползся,но лопаешься, ибо тайно пуст.Ты можешь слушать Баха, соловьяи Пугачеву или Евтушенко,но страшновато, если вижу я,что ухо – помидорного оттенка.3 апреля 1980Баллада о «вероломстве» одного доклада
О времена Литинститута, —вы, как черемуховый взрыв!Вы пролетели, как минута,немногим вечность подарив!В туманах уличек столичныхсветились мы, как фонари,пророки грязненьких шашлычныхи коктейль-холла бунтари…Почти как сам Вургун красивбыл юный сын его — Юсиф.Тогда Володя Соколовбыл тоже юн, высоколоб.И я безвестен был и юн,когда приехал к нам Вургун.Он суджука, вина привез —азербайджанский Дед Мороз.И о поэзии докладпривез, шутя: «Я – бюрократ».Мы были голодны и голы,стихи читая Вургуну,и наши русские глаголыему вбивали в седину.От страшных рифм, аллитерацийи прочих фортелей и штукВургун сумел не растерятьсяи нам подкладывал суджук.И на колени встал Юсиф,отца смиренно попросив:«Упомяни в своем докладеВолодьку с Женькой, бога ради,и я навеки буду рад,что мой отец — не бюрократ…»И, рассмеявшись от души,Вургун, вздохнув, сказал: «Якши!»Пустые лацканы, медалитрясла писательская дрожь.Все упомянутости ждали:и старики, и молодежь.Как упоительно запойнавсепожирающая страсть —или не выпасть из «обоймы»,или бочком в нее попасть.И, как орел седоголовый,азербайджанский Дед Морозс трибуны имя Соколовавдруг не по тексту произнес.Потом — казалось — бесконечноприпоминал, страдая, нечтои, почему-то сняв очки,добавил к списку лишь «Апчхи!».Шепнул Володя:«Просто стыдно,что о тебе не говорят».Вскипел Юсиф: «Отец, как видно,наполовину бюрократ…»Я пробурчал: «Теперь стихиначну подписывать — Апчхи!»В буфете, гениями полном,Вургун совсем смущенным был:«Твои стихи, ей-богу, помнил,а вот фамилию — забыл…»С тех пор всегда я помнил здраво,когда орал до хрипоты,как сладко сламывает славаеще некрепкие хребты.Опять чеканятся медалии кулуарный длится бой,и столькие повыпадали,как будто зубы, из «обойм».Что стоит временная почесть!Порой превыше всех времен,всех упомянутостей пошлыхнеупомянутость имен.Жизнь учит. Правило есть в ней:стихи фамилии главней!3 апреля 1980