Кумтрест

В камеру зашли три здоровых сотрудника с засученными рукавами. Нанося удары руками и ногами, при этом не скупясь на болевые приёмы, они одели Калугина в робу за одну минуту. Потом, пиная по ногам, поставили его в белый квадрат, нарисованный на полу.

– Докладывай. – сказал один из них. – Громко и чётко.

– Гражданин начальник… – тихо начал свой доклад Калугин, но сразу получил кулаком по левому уху и полетел, от удара, в стену.

– Тебе же сказали, громко и чётко. Это, что за сопли, ещё раз. – скомандовал Шмаров.

– Гражданин начальник, осужденный Калугин… – и опять получил по левому уху, и снова полетел в стену. В ухе уже зазвенело по-настоящему.

– Ты не понял, что ли? Громче, громче, ноги вместе, пятки вместе, носки тоже вместе, голову выше. Ещё раз.

Через полчаса, после внесения таких поправок в доклад, Калугин орал его как пулемёт. Чётко, громко, без запинки и вытянутый как струна. Потом был пятиминутный завтрак. Кормили по принципу – последнему пайку дали, а у первого уже забирают тару. Завтрак доесть у Калуги не получилось.

По распорядку дня началось личное время. Калугин стоял в белом квадрате и громко вслух читал правила внутреннего распорядка, которые держал перед собой. Как он должен проводить личное время, ему объяснили примерно так, как одевали в робу и учили форме доклада. Шмаров ходил вокруг него, читал лекцию и постоянно напоминал про фотосессию.

– Ты, осужденный Калугин, не думай, что один такой – здесь все такие. Ты не переживай, белой вороной не будешь. Отсидишь в ШИЗО и к своим в зону выйдешь. Один раз не пидорас! Будешь хорошо себя вести, может на работу пойдёшь, но всё зависит от твоего примерного поведения.

Калугин терпел и терпел, он ждал отбоя и ночь. Впервые в жизни он так сильно ждал ночь. По отбою ему отстегнули шконку, а в знак поощрения, выдали вату, подушку и одеяло. Он развернул вату на шконке и стоял в квадрате, как того требовал закон. Он ждал отбоя. Услышав команду отбой, Калуга лёг на шконку, обнял подушку и укрылся одеялом.

Калуга думал о том, что за день он не увидел ни одного зэка. Видел только руки с наколками в кормушке во время приёма пищи. Мыльно-рыльное, ПВР, даже вату принёс инспектор. Интересно, почему его не выводят из камеры? Непонятно. Да, зэков он не видел, но слышал их чётко, как и они его. Теперь стало понятно, почему один по этапу не приехал. А это конечно идея – грызть вены, хотя в глубине души он знал, что это всё равно ничего не изменит. Он-то знал, что его опустили. И даже окажись в другой зоне, как он скажет по приезду – мужик по жизни, петух по мусорскому беспределу? Блядь, да так не бывает, это какой-то полный пиздец.

Калуга хотел спать, но больше всего он хотел уехать отсюда, уехать куда угодно и как угодно. Убрав в сторону одеяло, он впервые за сутки осмотрелся в камере. Обычная камера, шконари, откидывающиеся на навесах и цепях, которые их держат. По две шконки на каждой стене, окно с решёткой на улицу размером с телевизор. Входной стакан из арматуры, очко, умывальник. Ничего интересного, всё, как и везде. Но нет, не как везде, заметил Калуга. Ничего нет деревянного, пол – бетон, шконарь – железо, везде бетон и железо. Деревянная была только туалетная бумага.

Ну да, подумал Калуга, конечно, понял он. Здесь нет ничего кроме трусов, тапочек, майки, ну и конечно туалетной бумаги. Есть ещё старая вонючая тряпка для мытья очка. В этой колонии на ночь сдают верхнюю одежду и взамен получают постельное бельё. Мыльно-рыльное, чтобы умыться и почистить зубы, выдали на пять минут. Поесть, выдали на пять минут. Больше пяти минут наверно можно было только срать. Хотя он ещё не смог сходить в туалет по большому и точно этого не знал. Не было ограничений по времени на читку вслух правил внутреннего распорядка, стоя в квадрате.

Калугин внимательно осмотрел потолок и понял, что его нет. Сверху был металлический коридор для прапорщиков. Да-а, подумал Калугин, ни хрена меня сегодня увлекли изучением новых правил, что я даже не заметил, что нет потолка. Надо что-то делать, надо что-то делать, здесь нельзя оставаться. Он был готов, а к чему он был готов? Вдруг осознал Калуга.

Он сидел два раза, ну били, базара нет. Но если били, то только всегда за дело, и то, что сам тупил, когда палился с запретом. Ну по приезду – это не считается, так должно быть. А тут бьют за всё, чего он даже не знает. Калуга посмотрел на белый квадрат, нарисованный на полу. Лучше бы мишень нарисовали или крест, подумал он, понятнее бы было для чего. Так, а к чему я готов? Я никогда не делал этого, вены не резал, что ещё там может быть? Как тот, кто не приехал, не грыз их зубами. А ведь я никому не нужен, понял Калугин, родных нет, сирота. У меня есть только приятели побухать вместе, такие же мелкие воришки, как и я.

Калуга размышлял о своей жизни, и не заметил, как уснул. Ему снилось как связанный Шмаров висит под потолком на верёвке вниз головой. Калуга, не останавливаясь, колет его ножом в живот, спину и грудь. От резких ударов ножа кровь брызгала в лицо Калуге. От каждого удара ножом он получал удовольствие. Калуга чувствовал тёплую кровь Шмарова, которая текла по его телу.

Вдруг он резко проснулся от того, что чувствует у себя на лице эту самую тёплую кровь. На него сверху струйкой лилась вода. Какая странная вонючая вода, подумал Калугин. Он посмотрел вверх и увидел, что на него мочится Шмаров.

– Ну что, говоришь обосышь меня? Ну, ну, только вот всё наоборот. – захохотал Шмаров и демонстративно стряхнул с члена последние капли мочи на Калугина.

Калугин заорал и стал биться головой о стену и решётки, всё сильнее и сильнее.

– На, на, на. – кричал Калуга и тут до него дошло. Угол шконки! Точно, угол! После первого удара об угол полилась кровь. – Ага, получайте, на, на, на. – дальше кричал он и упал, потеряв сознание.

Через секунду он очнулся и уже ничего не видел, кровь залила глаза.

– Руки, руки, руки. – Калуга начал грызть руки зубами. – Вены, вены, где вены?

Всё было в крови. Он метался по камере как загнанный зверь. Рычал во всё горло и уже ничего не понимал, что с ним происходит.

Прибежавшие сотрудники кое как поймали Калугина и застегнули наручники за спиной, по принципу руки и ноги вместе. Пришёл доктор Аметисов и что-то вколол в ягодицу.

– Андрей Андреевич, Вы бы хоть заранее предупреждали, что у вас тут мероприятие. – недовольно сказал Аметисов. – Я бы на обход не пошёл.

– Мероприятие было неплановое, делайте свою работу доктор, а я свою. – спокойно ответил Шмаров.

Вскоре успокоительное произвело свой эффект. После этого Калугина помыли водой из шланга. Аметисов перевязал ему голову и забинтовал руки.

– До утра пусть в браслетах спит. – порекомендовал Аметисов. – Утром ещё раз кольнём успокоительного, а там посмотрим. В целом ничего особенного. Андрей Андреевич, оформлять его будем?

– Хули его оформлять? Он же живой. – удивлённо ответил Андрей.

Калуга поплыл от увеличенной дозы успокоительного и уснул. Шмаров с чувством выполненного долга пошёл работать со следующим осужденным.

ИК-50. Колпак

Коля Ясин рано утром пришёл к Бобышкину в кабинет.

– Освобождаюсь! – радостно сказал Бацилла. – Суд сегодня прошёл, десять дней и дома!

– Это хорошо, молодец, заслужил. – похвалил его Бобышкин.

– Вам спасибо Алексей Адамович.

– Да за что? Ты вроде сам УДО заработал, «помогал» мне.

– Ну всё равно, как говорится, Вашими молитвами.

– Что я без тебя делать буду? – разочаровано спросил Бобышкин. – Теперь все наши дела на ветер. Где я такого способного ещё найду?

– Алексей Адамович, если хотите, могу познакомить с хорошими ребятами, им ещё долго сидеть. Да Вы их и так знаете.

– Кто такие, что могут?

– Всё могут. Как я мог, так и они могут. Есть два человека, оба надёжные, можете не переживать.

– Кто конкретно?

– Женя Кривенко по кличке Солдат и Дима Пашин по кличке Баламут. Они по жизни в теме, деньги, подвязки, всё при них. Из оперов ни с кем не общаются, да и нужды не было. Вы же у нас есть.