Кумтрест

В зоне был исключительный порядок. Всё покрашено и побелено, везде была разметка, таблички и указатели. Осужденные ходили только строем, передвижение по одному строго запрещено. Он увидел людей – это были овощи с тусклыми глазами, такими же, как у него самого. Начался новый день – день маршировки по плацу и пения песен. Никто в строю не смотрел друг на друга, все отбивали шаг и громко пели.

– Заступ, заступ. – закричал безопасник.

В эту же минуту какого-то осужденного увели в штаб. Он заступил за белую линию на асфальте во время маршировки. Все подровнялись и дальше продолжили маршировать. Калугин думал о том, что этот срок он не досидит. Это была не зона, а что-то такое, чему он даже название не мог придумать. Всё и везде здесь было по стойке смирно, громко и чётко. Все зэки были как будто роботы. Ни чего другого Калугин пока не увидел. Через час вернулся зэк из штаба, совершивший заступ.

– Повезло ему. – кто-то сказал в строю. – Обычно пятнадцать суток дают.

Позже Калуга узнал, что из карантина ещё никто не вышел по истечении двух недель. Минимум месяц пройдёт, прежде чем тебя выпустят в зону. Две недели в ШИЗО обеспечено каждому. И тут до него дошло, что тому зэку не просто так повезло. Наверно он стукач, вот его и отпустили обратно в отряд. Хотя что тут можно стукануть? В зоне ничего нет, разве что сосед пёрнул без разрешения. Это было что-то с чем-то непонятное, размышлял Калугин, глядя на окружающую его обстановку. Удар по голове вернул его из мира мыслей в реальность.

– А ты что тупишь мразота? – спросил безопасник. – Почему ботинки не чищены? Бегом в штаб. Дневальный, проводи его. Бегом в штаб, я сказал, быстрее.

В дежурной части Калугина закрыли в клетку, в которой он стоял по стойке смирно и ждал, что с ним будет дальше. Прошло четыре часа. Пришёл дневальный штаба и проводил его к двери, на табличке которой было написано «Оперативный отдел. Шмаров А. А.». Калугина невольно затрясло.

– Ну что, созрел? – спросил Шмаров. – Понял куда ты приехал?

– Так точно, понял гражданин начальник. – громко ответил Калугин.

– Стучать будешь?

– Не понял, это как?

– Что тут непонятного? Стучать обо всём, что видишь и слышишь.

– Я не умею, я простой м-м, зэк. – неуверенно ответил Калугин, так как не смог сказать, что он мужик. – Кто мне что расскажет интересного?

– А мне не нужно рассказывать интересного. Ты докладывай про своих соседей по шконке, как живут, что говорят, о чём думают.

– Так откуда я узнаю, о чём они думают, я же мысли читать не умею.

– Значит ты по ходу не понял куда приехал.

Шмаров позвонил дежурному и попросил зайти к нему в кабинет.

– В подвал его, что-то он тупой очень. Пока сами начинайте с ним работать, а мы с кумовьями позже подойдём. – распорядился Шмаров.

– С ним до упора работать? – спросил дежурный Шмарова, показывая пальцем на Калугина.

– Там видно будет.

Оказавшись в подвале, Калугин понял, что сейчас его будут бить. Опытные сотрудники обмотали предплечье куском телаги и болевыми приёмами зажали его руку в тиски. Потом стали бить длинной узкой железной пластиной по ногтям. Двигаться Калугин не мог, так как вторая рука была пристёгнута браслетами к решётке. Били не больно, но время шло и становилось уже невыносимо терпеть. Каждый удар был такой, как будто его тыкают иголкой в мозг. Его никто не спрашивал про стукачество, его медленно пытали. Через пол часа Калугин не выдержал и заорал от боли.

– А-а-а-а, да что же вы делаете? За что? Я уже больше не могу.

– Маникюр. – спокойно ответил один из сотрудников и заткнул Калугину рот кляпом.

Дальше сотрудники продолжили наносить удары железной пластиной по ногтям Калугина. Все ждали, когда он сам созреет для стукачества. Через час в подвал пришёл Андрей Андреевич с операми.

– Кляп выньте. Ну что, как дела педрила? – спросил Шмаров. – Ты одумался?

– Да я же ничего плохого не сделал. За что вы так со мной?

– Если бы не сделал ничего плохого, к нам бы не приехал. Ну ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Парни, то же самое на ногах ему сделайте и в изолятор его.

Калугина быстро перевернули вверх ногами, зажали одну ногу в тиски и начали делать ему педикюр. При этом они напоминали о том, что у пидорасов ногти и на ногах должны быть тоже красивые. А раз он пидор, значит всё по правилам. То же самое проделали и со второй ногой и рукой, так сказать, для симметрии и красоты. По окончанию этого мероприятия все сотрудники были удивлены, что опять у них не получилось сделать голубые или розовые ногти. Каждый раз выходят только синие или фиолетовые.

Вечером Калугина водворили в ШИЗО на пятнадцать суток. Он, свернувшись калачиком и растопырив пальцы рук и ног во все стороны, лежал на полу в камере. Калуга не мог уснуть от боли и непонимания, происходящих с ним событий.

На следующий день Калугина привели в кабинет оперативного отдела в изоляторе. Там его уже ждал Шмаров и ещё два оперативника.

– Ты дурак или нет? – спросил Шмаров Калугина. – Или ты терпила? Терпила-педрила.

– Я не умею стучать. Я простой работяга, два срока на швейке отработал. Там план нужно было выполнять, а стучать никто не требовал.

– У нас тут другой план. Надо сначала его выполнить, чтобы выход в промзону заработать. Понятно?

– Понятно, но не умею я. Работать умею, а стучать нет.

– Ты не первый и не последний. Парни, давайте начнём.

Калугина пристегнули наручниками к стулу, который был прикручен к полу, так, чтобы он не мог с него встать. На руки намотали обрезки от телогрейки, чтобы не было следов от наручников. Руки завели за спинку стула и обвязали верёвкой вокруг ног и тела, надёжно всё зафиксировав. После этого Андрей надел ему на голову ватный мешок. Калугин ничего не видел. Он сидел и ждал что будет дальше, орать было бессмысленно.

– Ну что, как обычно с бокса начнём? – спросил один из оперов.

– С бокса, раауунд ноомеер оодиин. – сказал Шмаров, растягивая слова, как это делают по телевизору.

Опера одели боксёрские перчатки и начали бить Калугина по голове. Били не больно, так как ватный мешок и боксёрские перчатки амортизировали. Калугин не знал, что это был только трёхминутный разогрев. Раундов будет двенадцать, как в настоящем боксе. Прошло три минуты. Первый раунд закончился, о чём громко объявил Шмаров. Андрей сказал Калугину, что у него есть ровно минута на раздумье, но тот ответил, что стучать не умеет.

Начался второй раунд своеобразного бокса. Оперативники били Калугина по голове уже с удвоенной силой, но он держался, напрягая шею, голову и все мышцы лица. Второй раунд подошёл к концу и с головы Калугина сняли мешок.

– Созрел для работы на оперативный отдел? – спросил Шмаров.

– Я же говорю, что не умею. – сквозь зубы ответил Калугин.

– Ну что же, будем учить дальше. А теперь парни по-взрослому отработайте его, третий раунд!

Шмаров надел мешок на голову Калугину, который зажмурился и напрягся в ожидании очередных ударов по голове. Андрей, кулаком без перчатки, что есть силы ударил Калугина в правый бок, чётко в печень. От удара Калугин потерял сознание на несколько секунд. Очнулся он от ударов по всему телу, его уже просто били, как боксёрскую грушу. Он потерял счёт времени и раундам, но не соглашался быть стукачом.

Через двенадцать раундов его отвязали, он встал на ноги и тут же упал на пол. Ноги не слушались, он потерял ориентацию в пространстве. Калугина за ноги приволокли в камеру изолятора. Он попробовал встать, но не смог. Лёжа на полу, его стошнило – это было сотрясение, понял Калугин.

Бокс продолжался до конца срока нахождения в изоляторе. Каждый день по двенадцать раундов. Следов на теле не было, но мозги наверно превратились в кашу. Две недели Калугин был как зомби, ничего не соображая. Он только и ждал, когда выйдет из изолятора. По окончанию ШИЗО Калугина вернули в карантин, из которого он никак не мог выйти в зону.

Он и ещё несколько зэков из его этапа никак не могли покинуть карантин, но большинство всё-таки выходило. Не уж-то они все стукачи, думал Калугин. Может они специально согласились стучать, чтобы выйти. Что ему терять? Может правда согласиться и выйти в зону. Ну не может же вся зона стучать? Что тут стучать, когда в зоне нет ничего. Нет, надо попытаться выйти простым мужиком, время покажет.