Страница 10 из 11
– Встретиться мы должны были у болота. Там я его и нашел, – принялся рассказывать сталкер. – Лежит в траве, руки раскинул в стороны, рожа такая счастливая, будто смысл жизни внезапно нашел.
Ну, сам знаешь, говорили, он частенько так в траве валялся, всё в небо над Зоной пялился. Вроде как вдохновляло оно его. Говорил он что-то такое интересное про особенности здешней атмосферы, оттенки синего и серого и способы цветопередачи в живописи. Красиво говорил, умно, заслушаться можно было. И залипал временами на зоновское небо, будто гипнотизировало оно его.
Вот я и подумал, опять человек вдохновения ищет. А когда ближе подошел…
Хохот вздохнул и протянул Дыму пустой стакан.
– В общем, подошел я к нему тихонечко, хотел попинать в шутку. Глядь, а у него глаза как стеклянные уже. И улыбка эта… Будто самым счастливым человеком на земле помер. Словно до смерти его загипнотизировало небо над Зоной. Жутко мне от такого стало, честно говоря. Не видел я, чтобы в здравом уме люди так улыбались.
Прав ты оказался, Дым. Как чувствовал. Чуть больше полугода протянул наш Художник и кончился внезапно для всех. А как и от чего кончился, вопрос мутный.
Я вот, сам видишь, последнюю волю исполняю. Притащил шмотки его к тебе.
– Похоронил? – мрачно отозвался Дым.
– Обижаешь. Не оставлять же мутантам на съедение.
– Может, аномалия какая новая образовалась после Выброса?
– Но я-то живой, как видишь. Даже одним куском.
– Тоже верно, – задумчиво кивнул бармен.
***
Про рюкзак, ответственно принесенный Хохотом, Дым вспомнил лишь под вечер.
Помимо обычного для сталкеров барахла, в рюкзаке была аккуратно перевязанная бечевкой папка с просьбой доставить по указанному адресу в случае, если с владельцем что-то случится.
– Смотри-ка, знал ведь, куда шел. Подготовился, – проворчал Дым, раскрывая папку, и замер…
С первого же рисунка, мастерски выполненного простым карандашом, как живая, смотрела Динка…
Расскажи мне сказку
– Тебе тут медом намазано что ли? – ехидно поинтересовался Дым у стоящего на пороге Хохота. – Раньше почти не объявлялся, а теперь, можно сказать, за уши из бара не вытащишь.
– Все б тебе паясничать, – пробурчал сталкер, швыряя рюкзак в угол. – А я, может, понять хочу.
– Понять что?
– Правду, Дым. Про девчонку эту, Динку. Не просто ж так она тебя зацепила. Да так зацепила, что ты после смерти ее до сих пор места себе не находишь. Ты пойми, я ведь не слепой, вижу, как ты душу себе рвешь да к бутылке тянешься, пока не заметил никто.
Я, может, и скотина последняя, но не со всеми и не всегда. Так что рассказывай, что к чему.
– Дядь, а дядь, расскажи мне сказку, – горько усмехнулся Дым.
– Не тяни кота за всякое! – огрызнулся Хохот. – Я ей помочь хотел не меньше твоего, хоть и видел ее впервые в жизни.
– Ну, слушай, коли приперло, – вздохнул Дым и запер двери бара. – Только без лишних ушей обойдемся.
Я же, Леха, не всегда в баре сиднем сидел. Бывало, и сам по Зоне мотался, ноги в задницу втаптывал. Благо был у меня тогда помощник надежный, Тёма. Хороший парень был, душевный. А бар тогда еще только обустраивался помаленьку.
Вот в одну из последних своих ходок я ее и нашел.
Возвращался уже, а она тут неподалеку в пролеске шарилась, как безумная. Поначалу-то я думал, может, монстра какая приблудилась, стал выслеживать.
В овраг она забилась и караулила. Я только сунулся, а мне пистолет в рожу. И смотрит пристально так, будто зверек затравленный. А саму аж трясет всю. Ствол ходуном ходит, того и гляди, пристрелит не потому, что захочет, а потому, что сил не хватит с собой совладать.
Слух о том, что от бандитов девица сбежала, уже тогда по всей Зоне ходил. Ну, я и смекнул сразу, что к чему, да только не верилось поначалу. Больно маленькая была девчонка-то, ребенок еще совсем.
Долго мы с ней друг на друга таращились, пока терпение мое не кончилось.
«Это ты что ли от бандитов сбежала?» – говорю.
«Обратно меня вернуть хочешь?» – спрашивает. «Учти, я стрелять буду».
«Да стреляй себе на здоровье. Только пожрать спокойно дай сначала. Нет у меня желания на пустой желудок помирать. А пока я тут трапезничать буду, можно и поговорить за жизнь нашу нелегкую», – говорю.
Гляжу, задумалась. Потом кивнула. Мол, валяй. А сама за пистолет держится, не опускает. Боится, стало быть, что нападу.
Я автомат положил аккуратненько да расположился поудобнее. А сам за ней наблюдаю, мало ли, что у нее на уме.
«Давно, – говорю, – шастаешь тут?».
Молчит.
«Сам вижу, что давно. Уж больно вид у тебя потрепанный. Голодная поди?».
Все равно молчит. А сама смотрит, как я консерву открываю, аж глаза заблестели. Она тощая была, кожа да кости.
Ну, я ж не совсем изверг какой. Открыл банку, да поставил на землю, а сам отошел подальше. Думаю, чего зазря душу человеку травить.
«Ешь, – говорю. – Нечего по оврагам голодной бродить. Разговаривать не хочешь, так никто не заставляет. А вот поесть – это дело нужное».
Сомневалась она поначалу, но недолго. Да только, как из оврага вылезла, так и рухнула. Сознание потеряла. С голодухи может, или от пережитых потрясений.
Дым помолчал, собираясь с мыслями.
– Я ее, Леха, на своих руках до бара нес, да диву давался. Живого места на ней не было, одни синяки и ссадины. И до того она исхудавшая была, что почти и не весила ничего.
Долго она лихорадила потом, брат. Бредила, кричала. А у меня сердце кровью обливалось. Я уж думал, так и помрет, не очухавшись до конца. Тёму отправил искать Белую на подмогу. Понимал, что в одиночку не справлюсь с такой бедой. Тем более, с девчонкой. Тут, видишь ли, нужен был женский взгляд и подход соответствующий.
Долго мы ее выхаживали. Дежурили с Белой поочередно, глаз с Динки не спускали. К моменту, когда она в себя приходить начала понемногу, уже и забыли, что такое нормально жрать и спать, не до того было. Все внимание на девчонку. К счастью, такая воля к жизни в ней оказалась, что не всякому взрослому мужику дано.
Как лихорадить ее перестало, Белая к науке пошла, запасы свои медицинские пополнять. А я с девчонкой остался.
Она первое время совсем дикаркой себя вела. Забьется в угол и сидит там, молчит. Я ей поесть приносил, да в другой угол садился, рассказывал всякое, вопросы задавать пытался. Только она все больше слушала, а разговаривать не спешила.
С месяц, наверное, у нас с ней так продолжалось. Она молчит, я рассказываю. Потом уж отходить начала потихоньку, сама вопросы задавала, отвечала иногда. Боялась все, что я ее обратно к бандитам отправлю или, хуже того, сам руки распускать начну. Выспрашивала, чего я ее держу взаперти. Ну, а я объяснял, как мог, что для ее же безопасности. Чтоб не нашли. И что насильно ее держать никто не станет, когда она в норму придет. Так и успокоил.
А потом ей кошмары сниться начали. Бывало, кричит она во сне, потом просыпается и ревет. А мне от ее криков всю душу выворачивает.
В один момент не сдержался, сгреб ее в охапку, прижал к себе, как дочь родную, а она в меня вцепилась ручонками своими и держится крепко так. И говорит, говорит. А мне от ее рассказа не по себе делается…
Долго она тогда ревела, страшно ей было. Так я с ней и просидел полночи, еле успокоил.
А когда спать укладывать стал, она мне в руку вцепилась и говорит: «Дядь Дым, расскажи мне сказку».
Вот тогда-то, Леха, у меня все внутри перевернулось окончательно. Понял я, что глотку перегрызу любому, кто ее тронуть посмеет. Как родная она мне стала.
С того момента Дина оживать начала. Гуляли мы с ней по окрестностям в сумерках, чтоб лишний раз никому на глаза не попадаться. И стал я за ней странности замечать. Бывало, остановится она и прислушивается как будто. А после рассказывает мне, где какой мутант околачивается.