Страница 12 из 25
– Это самурайский меч? – спрашиваю я.
– О, да-а, – говорит Даррен с гордостью. – Я купил его в ломбарде. Точил сегодня шесть часов подряд. Думаю, я смог бы снести тебе голову одним ударом. Хочешь посмотреть?
– И как же я увижу это без головы?
– Твой мозг будет все еще работать даже после того, как ее отрубят. Это вышло бы круто. Твои глаза смотрят с земли, а я машу тебе ручкой и держу твое безголовое тело. Черт. Какой забавный способ проветрить мозги.
– Ага, я просто голову теряю от смеха. Ну ничего себе, сходил за хлебушком!
Даррен ржет.
– Хорошая шутка, Тинк, – говорит он. Затем за секунду становится серьезным, прижимая клинок сильнее к моей шее. – Зачем ты шпионишь за своим отцом?
– Он не мой отец.
– А кто же он?
– Парень моей мамы.
– Он хорош?
– Хорош в чем?
Лезвие уже не так сильно давит мне на шею.
– Хорош для твоей мамы.
– Да, он действительно хорош.
Даррен опускает меч, подходит к батуту и устраивается на краю, свесив ноги через стальные пружины, удерживающие черный брезент. Он одет во все черное, его свитер и спортивные штаны такие же черные, как его волосы, подстриженные под горшок.
– Хочешь закурить?
– Ясное дело.
Даррен убирает меч с края батута и вонзает его в землю, чтобы освободить мне место рядом с собой. Он вытаскивает две сигареты из мягкой белой пачки без названия, раскуривает обе и протягивает одну мне. Я делаю осторожную затяжку, и она обжигает меня изнутри, заставляя сильно закашляться. Даррен смеется.
– Северовьетнамский табачок, Тинк, – улыбается он. – Бьет по мозгам, как мул копытом. Забористая штуковина.
Я от души киваю. От второй затяжки голова идет кругом.
Мы смотрим через раздвижные двери гостиной на Лайла, Бич и Квана, беседующих над пластиковой коробкой для льда.
– Они нас не увидят? – спрашиваю я.
– Не, – говорит Даррен. – Они ни черта не замечают, когда проворачивают дела. Долбаные дилетанты. Это их погубит.
– Чем они там занимаются?
– Ты не знаешь?
Я качаю головой. Даррен улыбается.
– Да брось, Тинк. Ты должен знать. Может, ты и полный австралиец, но не такой уж тупой.
Я улыбаюсь.
– Эта коробка наполнена героином, – говорю я.
Даррен выдыхает в ночь сигаретный дым.
– И… – подталкивает он.
– И фиолетовый фейерверк был чем-то вроде секретной системы оповещения. Так твоя мама дает знать своим клиентам, что их заказы готовы.
Даррен улыбается:
– Свободная касса!
– А фейерверки разного цвета для разных дилеров.
– Очень хорошо, Простачок, – кивает Даррен. – А твой «хороший человек» прибежал сюда по указанию своего босса.
– Титуса Броза, – говорю я. Титус Броз. Повелитель Конечностей.
Даррен затягивается сигаретой и снова кивает.
– И когда ты все это придумал?
– Только что.
Даррен улыбается.
– Как ты себя чувствуешь?
Я ничего не отвечаю. Даррен усмехается. Он спрыгивает с батута и выдергивает свой самурайский меч.
– Хочешь что-нибудь разрубить?
Я секунду обдумываю эту любопытную возможность.
– Да, Даррен. Хочу.
Эта машина припаркована в двух кварталах от дома Даррена, рядом с небольшим приземистым домиком без света. Маленький темно-зеленый «Холден Джемини», похожий на леденец. Даррен вытаскивает из-за пояса сзади черную шапочку-«балаклаву» и натягивает ее на голову. Из кармана штанов он достает чулок.
– Вот, надень это, – говорит он, подкрадываясь к машине.
– Откуда ты это взял?
– Из маминой корзины с грязным бельем.
– Спасибо, я обойдусь.
– Не волнуйся, они прекрасно налезают. У нее толстые бедра для вьетнамки.
– Это машина отца Монро, – говорю я.
Даррен кивает, бесшумно запрыгивая на капот. Под его весом на старом ржавом металле остается вмятина.
– Какого хрена ты это делаешь? – спрашиваю я.
– Тсс! – шепчет Даррен. Опираясь рукой на лобовое стекло отца Монро, он заползает наверх и выпрямляется в центре автомобильной крыши.
– Да ладно, не трогай машину отца Монро.
Отец Монро. Серьезнейший и пожилой отец Монро, священник в отставке, с тихим голосом, из Глазго, служивший в Дарвине, Таунсвилле, Эмеральде и осевший в Квинслендском Центральном Нагорье. Кладезь шуток, хранитель грехов и замороженных бумажных стаканчиков с фруктовым льдом, которые он держит в своей морозильной камере внизу и дарит испытывающим постоянную жажду местным ребятам, таким, как Август и я.
– Что он тебе сделал?
– Ничего, – отвечает Даррен. – Мне он ничего не сделал. Но он кое-что сделал Лягушонку Миллзу.
– Он хороший человек, давай просто уйдем отсюда.
– Хороший человек? – повторяет Даррен. – Лягушонок говорит совсем другое. Лягушонок говорит, что отец Монро платит ему десятку каждое воскресенье после мессы, чтобы Лягушонок показывал ему свой член, пока тот дрочит.
– Это чушь собачья.
– Лягушонок не станет врать. Он религиозен. Отец Монро сказал ему, что врать – грех, но конечно же, не грех показать семидесятипятилетнему старику свой член с яйцами.
– Ты даже не проткнешь металл.
Даррен топает подошвой по крыше машины.
– Металл тонкий. Наполовину проржавел. А этот клинок я точил шесть часов подряд. Лучшая японская сталь от…
– От ростовщиков с Милл-стрит.
Даррен закрывает глаза под отверстиями в «балаклаве». Он высоко поднимает клинок, сжимая рукоять обеими руками, сосредоточившись на чем-то внутри себя, как старый воин, собравшийся ритуально покончить с жизнью своего лучшего друга или своего любимого автомобиля в австралийском пригороде.
– Черт! – говорю я, лихорадочно натягивая на голову нестираный чулок Бич Данг.
– Просыпайся, время умирать, – говорит Даррен. Он резко опускает меч, и тот вонзается в «Джемини» с противным скрежетом металла о металл. Лезвие входит в крышу машины на треть, как «Экскалибур» в камень. У Даррена отвисает челюсть.
– Твою мать, он пробил! – Он сияет. – Ты видел это, Тинк?
В доме отца Монро загорается свет.
– Валим отсюда! – вскрикиваю я.
Даррен тянет за рукоять меча, но застрявший клинок не двигается. Он сильно дергает три раза обеими руками.
– Не идет! – Он наклоняет верхний конец на себя, затем от себя, но нижний застрял намертво.
В гостиной отца Монро открывается окно.
– Эй-эй, что вы делаете? – вскрикивает отец Монро через полуоткрытое окно.
– Давай же, уходим! – напираю я.
Отец Монро распахивает свою входную дверь и спешит по дорожке к калитке.
– Убирайся с моей машины! – кричит он.
– Черт, – говорит Даррен, спрыгивая с крыши.
Отец Монро подбегает к машине и видит загадочный самурайский меч, раскачивающийся туда-сюда, необъяснимым образом пронзивший сверху его припаркованный автомобиль.
Даррен оборачивается с безопасного расстояния, радостно помахивая своим вьетнамским членом, вытащенным из штанов:
– Всего десять донгов за просмотр, отец! – кричит он.
Воздух все так же по-ночному свеж. Два мальчика курят в придорожной канаве. Над головой звезды. Тростниковая жаба, раздавленная автомобильной шиной, лежит на асфальтовой дороге в метре от моей правой ноги. Ее розовый язык вывалился изо рта, и это выглядит так, словно жабу расплющило, когда она ела малиновый леденец на палочке.
– Хреново, правда? – говорит Даррен.
– Что именно?
– Расти, думая, что ты среди хороших парней, когда все это время имеешь дело с плохими парнями.
– Я не имею дел с плохими парнями.
Даррен пожимает плечами:
– Поглядим. Я помню, как впервые узнал, что мама в игре. Копы ворвались в нашу дверь, когда мы жили в Инале. Перевернули все вверх дном. Мне было семь лет, и я обосрался. В смысле – я действительно буквально обосрался в штаны.
Копы раздели Бич Данг догола, швырнули к фибровой стене и принялись с наслаждением крушить предметы домашнего обихода. Даррен смотрел «Семейство Партридж» по большому телевизору, который детективы опрокинули в поисках наркотиков.