Страница 10 из 47
Присутствующие внутренне содрогнулись. Цезарь, лично следивший за состоянием флота, но не имевший влияния на ветры и приливы, мог воспринять сказанное как упрек. Но Сабину повезло, наверное, потому, что Цезарь с первого дня их знакомства держал его за пустослова и дурачка. Он только бросил презрительный взгляд и продолжил:
– По одному легиону в каждую область.
– Кроме земель атребатов, – внес предложение Коммий. – Мы пострадали от жары меньше других и вполне можем прокормить два легиона, если для будущей весенней пахоты и сева ты выделишь нам нестроевиков.
Сабин опять вмешался в разговор.
– Если бы вы, галлы, так озабоченные своим статусом, не считали, что ходить за плугом ниже достоинства свободного человека, – ядовито заметил он, – дело с сельским хозяйством пошло бы на лад. Почему бы не привлечь к этому бесполезных друидов?
– Что-то я ни разу не видел римлянина первого класса за плугом, Сабин, – спокойно сказал командующий и улыбнулся Коммию. – Хорошо! Значит, Самаробрива вновь готова принять нас. Но Сабина я вам не дам. Думаю, ему стоит отправиться в земли эбуронов со своим тринадцатым легионом, прихватив с собой Котту в качестве второго командира. Он может взять тринадцатый легион и разместиться в Атуатуке. Это место, конечно, не соответствует статусу Сабина, но, уверен, он приведет его в должный порядок.
Цезарь в Британии, 54 г. до н. э., и Галлии Белгике, 53 г. до н. э.
Легаты наклонили голову, скрывая улыбки. Цезарь только что послал Сабина в самую худшую из галльских областей, откомандировав вместе с ним человека, которого тот ненавидел, чтобы они на равных командовали новобранцами, кое-как сбитыми в легион, имевший к тому же не самый счастливый из номеров. Несправедливо по отношению к Котте (из рода Аврункулеев, а не Аврелиев), но кто-то ведь должен приглядывать за дурачком, и все, кроме бедного Котты, были довольны, что Цезарь не выбрал кого-то из них.
Присутствие Коммия, конечно же, оскорбляло не только Сабина. Многие задавались вопросом, почему Цезарь вообще пригласил на совет галла, пусть самого преданного и достойного доверия и пусть речь идет всего лишь о провизии и постое. Будь Коммий приятным человеком, к нему относились бы терпимее, но Коммий, увы, не вызывал симпатии. Невысокий, с острыми чертами лица, наглый. Его рыжеватые, жесткие, как щетка, волосы (по обычаю галльских воинов он мыл их раствором извести) были собраны в высокий хвост, на плечи был накинут ярко-красный клетчатый плащ. Легаты Цезаря видели в нем проныру и прилипалу, который всегда трется возле важных персон, и вовсе не склонны были считаться с тем фактом, что он – вождь очень сильного и воинственного народа. Северо-западные белги еще не променяли своих вождей на ежегодно избираемых вергобретов, и любой тамошний аристократ мог бросить вызов правителю. Статус вождя добывали силой, а не наследовали. А Коммий уже много лет был вождем.
– Требоний, – сказал Цезарь, – ты на зиму отправишься с десятым и двенадцатым легионами в Самаробриву и будешь отвечать за обоз. Марк Красс, ты встанешь лагерем как можно ближе к Самаробриве – не далее двадцати пяти миль от нее, на границе между белловаками и амбианами. Возьми восьмой легион. Фабий, ты останешься здесь, в гавани Итий, с седьмым легионом. Квинт Цицерон, ты с девятым отправишься к нервиям. Росций, ты вместе с пятым, «Жаворонком», сможешь вкушать мир и покой: я посылаю тебя к эзубиям. Пусть кельты знают, что я о них помню.
– Ты ждешь неприятностей от белгов? – хмурясь, спросил Лабиен. – Я согласен. В последнее время они что-то притихли. Пошлешь меня к треверам, как обычно?
– Не в самый Тревир. К треверам, но к тем, что соседствуют с ремами. Возьмешь одиннадцатый легион и кавалерию.
– Тогда я осяду на реке Моза, неподалеку от Виродуна. Если снега будет немного, кони там смогут пастись.
Цезарь поднялся, давая понять, что совет завершен. Он созвал легатов, как только сошел на берег, желая немедленно распределить на зимний постой все восемь легионов, которые сейчас находились в гавани Итий. Теперь уже все знали, что умерла Юлия. Но никто не осмеливался об этом заговорить.
– Ты будешь зимовать в хорошем месте, – сказал Лабиен Требонию, когда они вышли от Цезаря. Большие лошадиные зубы его обнажились в улыбке. – Глупость Сабина поражает меня! Если бы он держал рот закрытым, его еще можно было бы выносить. Вообрази: провести зиму в низовьях Мозы, продуваемых всеми ветрами и захлестываемых морскими приливами, среди скал, соленых болот и торфяников, когда германцы так и принюхиваются к твоей заднице в отличие от эбуронов и нервиев.
– В море можно ловить рыбу и угрей, в скалах – собирать птичьи яйца, – сказал Требоний.
– Благодарю, но мне нравится пресноводная рыба, а мои слуги разводят кур.
– Цезарь определенно ждет неприятностей.
– Или придумывает оправдание, чтобы не возвращаться на зиму в Италийскую Галлию.
– Что?!
– Требоний, он просто не хочет видеться с соотечественниками! На него тут же посыплются соболезнования отовсюду – от Окела до Салоны, и он боится, что не вынесет этого.
Требоний остановился, удивленно глядя на спутника:
– Я не подозревал, что ты так хорошо знаешь его, Лабиен.
– Я с ним с тех пор, как он отправился к длинноволосым.
– Но ведь мужские слезы не считаются в Риме чем-то зазорным!
– Он тоже так полагал, когда был молодым. Но тогда он был Цезарем только по имени.
– Что ты хочешь сказать?
– Теперь Цезарь уже не имя, а символ, – терпеливо пояснил Лабиен.
– О-о-о! – Требоний двинулся дальше. – Мне не хватает Децима Брута! – вдруг вырвалось у него. – Как ни верти, а Сабин не может его заменить.
– Он вернется. Все тут скучают по Риму.
– Кроме тебя.
Старший легат Цезаря усмехнулся:
– Я понимаю, как мне повезло.
– И я тоже. Самаробрива! Вообрази, Лабиен! Я опять буду жить в настоящем доме с теплыми полами и с ванной.
– Ты сибарит, – прозвучало в ответ.
Корреспонденции из сената накопилось много, и ее надо было просмотреть в первую очередь. На это у Цезаря ушло три дня. За стенами его деревянного дома легионы готовились к отбытию. Все шло спокойно, без суеты, так что ничто не мешало бумажной работе. Даже апатичный Гай Требатий был втянут в водоворот, ибо Цезарь имел привычку диктовать письма сразу трем секретарям, переходя от одного к другому, нагибаясь над их восковыми табличками, торопливо говоря каждому два-три предложения и никогда не путаясь в темах или мыслях. Его поразительная работоспособность покорила Требатия. Человека, легко и непринужденно занимающегося несколькими делами одновременно, нельзя недооценивать.
Наконец подошел черед и письмам личного плана – они прибывали с каждым днем. До Рима от гавани Итий было восемьсот миль. Большую часть пути приходилось плыть по рекам Косматой Галлии, чтобы добраться до Домициевой и Эмилиевой дорог. Цезарь держал группу курьеров, непрестанно курсировавших верхом или на лодках по своим отрезкам пути и покрывавших как минимум пятьдесят миль в день. Таким образом, он получал последние вести из Рима менее чем через две нундины, имея возможность увериться, что, несмотря на личное отсутствие, его влияние в Риме только растет вместе с ростом его состояния. С Британии почти нечего было взять, но Косматая Галлия с лихвой это возмещала.
Вольноотпущенник Цезаря, германец Бургунд достался ему, пятнадцатилетнему, по наследству от Гая Мария. Счастливое наследство. С той поры Бургунд неотлучно находился при господине, и лишь год назад Цезарь по старости отправил его в Рим – приглядывать за своими землями, за своей матерью и женой. Кимвр Бургунд был еще мальчиком, когда Марий наголову разбил его соплеменников и тевтонов, но хорошо знал историю своего народа. По его словам, сокровища двух этих племен были оставлены на сохранение их родичам – атуатукам, у которых тевтоны и кимвры зимовали перед вторжением в пределы Италии. Из семисот пятидесяти тысяч ушедших в поход вернулись только шесть тысяч. В основном это были женщины и дети. Они так и осели у родичей, слившись с атуатуками. И там же остались сокровища этих племен.