Лёд и разум

Блондин нахмурился, небрежно махнул рукой. В церковь ворвался новый поток воздуха, принесший снег и холод. Меж скамеек возникли сугробы. Сосульки стали толще, длиннее, спустившись чуть ли не до пола. Всё заволокло белоснежной пылью, скрывая и вход в церковь, и Александера. И этот поток снега и мелких льдинок закружился в воздухе и устремился к нам с пугающей стремительностью. И не добрался!

Карандаши мигнули и между нами и разбушевавшимся снегом возникла полупрозрачная стена, мерцающая теплым желтым светом. Странная преграда разделила церковь на две части. Ни холод, ни снег, ни ветер не могли пробиться сквозь нее. Они пытались, бушевали, кружились, бились о преграду. Она мерцала и не поддавалась. Что-то подобное мне доводилось видеть в фантастических фильмах.

— Это, — задумчиво протянула я, поправляя очки, — инопланетное силовое поле?

— Круче! — отозвалась Бобби и, улыбнувшись, смахнула капельки пота со лба. — Гораздо круче!

Вихрь затих, явив нам Александера. Он оставался у входа и задумчиво рассматривал стену из желтого света. Та половина церкви, что подверглась воздействию снежной бури, превратилась в рождественский грот: сугробы, сосульки, вездесущая белизна. И пол, и стены, и потолок, и колонны — всё покрывал слой плотного снега. Не хватало наряженной елки, разноцветных гирлянд, оленьей упряжки и красноносого бородатого Санта-Клауса, пахнущего недавно выпитым виски и предлагающего детишкам подарки. Александер на эту роль никак не тянул.

Отец Эдуардо застонал, зашевелился, задергался, пытаясь освободиться из ледяных тисков.

— Уходи! — с вызовом произнесла Бобби. Она смотрела на блондина с нескрываемым превосходством. — Ты не пройдешь!

— Думаешь? — неприятная ухмылка возникла на лице Александера. — Уверена? А если пройду? Что сделаешь тогда? Отдашь мне свою бессмертную душу, человеческое тело и те капли крови, что достались тебе по праву рождения?

Блондин насмешливо глянул на Бобби, перевел взгляд на меня, подмигнул и снова принялся изучать мерцающую преграду.

— Ты не пройдешь! — повторила соседка. В этот раз уверенности в ее голосе оказалось гораздо меньше, чем в прошлый. Она, продолжая следить за блондином, сжала губы, подошла к отцу Эдуардо и положила руку ему на плечо. — Вы как? Помощь нужна?

— Нет, — пробасил священник. — Я сам.

Его лицо приобрело мертвенный сине-зеленый оттенок, уши вытянулись, заострились, еще сильней выступили скулы, нос стал тонким, почти прозрачным. Отец Эдуардо стал походить на мертвеца, решившего не лежать в гробу, а отправиться на оздоровительную прогулку. Причем, не на обычного мертвеца… а… а… а на самого настоящего вампира. Из фильмов! Но не из таких, в которых главные роли доставались симпатичным парням, а из других, из старых, из черно-белых, где вампиры выглядели настоящими чудовищами!

Картина привычного мира продолжала трещать по швам, распадаться на мелкие части. Я, конечно, могла бы истошно завопить, расплакаться, броситься с кулаками на кого-нибудь, припасть к мускулистой мужской груди, но меня не покидало ощущение, что это не поможет. К тому же достойной мужской груди поблизости не наблюдалось… И, хуже всего, не предвиделось! Я ведь прекрасно понимала, что не тяну на девушку, ради спасения которой сотни красивых принцев, рыцарей и оруженосцев рискнут своими жизнями. Обидно! Очень обидно!

Бобби стояла рядом с отцом Эдуардо. Он сверлил взглядом ледяной кубик. Я, можно сказать, пряталась за их спинами. Александер рассматривал полупрозрачную преграду, что не давала ни ему, ни холоду подобраться к нам, и неприятно улыбался.

— Пропусти меня, — сказал он и уставился на Бобби. — И я не стану забирать твою жалкую ничтожную жизнь.

— Пошел прочь, ублюдок, — соседка не осталась в долгу. — А не то я прогоню тебя ссаными тряпками!

— Да? — Александер ничем не выдал своего раздражения. — Как скажешь…

Он ничего не делал и ничего не говорил; он не двигался, не щелкал пальцами и не моргал, но мерцающая стена, разделившая церковь на две части, вдруг задрожала. Послышался тихий треск.

— Что? — Бобби вскинула голову, уставилась на световую преграду. — Что происходит?

Отец Эдуардо зарычал и ударил по ледяному кубику. Свободная рука священника изменилась. Пальцы скрючились, заострились, превратились во что-то острое, крепкое, способное выдержать сильный удар. Удары следовали друг за другом. Лед крошился, но не желал отпускать беснующегося священника.

— Я предупреждал, — на лице Александера появилась довольная улыбка, а стена рассыпалась желтыми тающими искорками. Вместе с ней рассыпались и карандашные огрызки, застрявшие в полу. Сразу повеяло холодом, в носу засвербело, и я едва не чихнула.

Бобби выхватила карандаш из рюкзака, раздвоилась, растроилась, расчетверилась…

— Нет, нет, нет, — чуть ли не пропел Александер. — Так дело не пойдет.

Вокруг каждой из Бобби возникли клетки с полупрозрачными светящимися прутьями. Они мерцали точно так, как и стена, ранее защищавшая нас. Пойманные соседки возмущено кричали, хватались за прутья, пытались раздвинуть их, били по ним, желая вырваться и оказаться на свободе. Прутья потрескивали, прутья светились, прутья мерцали — вырваться из клеток ни одной не удалось. Какофония из криков и воплей продолжалась несколько мгновений, а потом клетки вспыхнули и объединились.

Осталась одна клетка, в которой сидела одна единственная Бобби. Без карандашей. Без рюкзака. Он остался снаружи, и соседка не могла дотянуться до него.

— Вот, — вымолвил Александер и шагнул вперед, — так гораздо лучше. В десять раз спокойней.

Бобби разразилась возмущенными воплями, в которых угрозы перемежались с оскорблениями. Блондин их проигнорировал.

Еще один неспешный картинный шаг и еще. Красивый голубоглазый блондин шел к нам, и это почему-то пугало. Очень сильно пугало. Сердце билось как ненормальное, во рту пересохло. И я не знала, что делать. Произошедшие события перевернули моё представление о мире. Вампиры. Оборотни. Размножающиеся соседки по общежитию, способные создавать силовые поля с помощью сверхтвердых карандашей. Светловолосые красавчики, обладающие непознанными, нереальными возможностями и желающие сделать что-то нехорошее. Кстати…

Внезапно я поняла, что мотивы блондина мне неизвестны. Зачем он пришел сюда? Чего хотел достичь? Почему напал на Бобби и отца Эдуардо? Вопросов было немало, но сильней всего меня мучало другое: «А что я, собственно, тут делаю?»

Кусок льда, по которому всё это время бил отец Эдуардо, наконец-то растрескался, распался на две половинки. Священник, почти полностью утративший схожесть с человеком, бросился вперед. Острые клыки. Скрюченные когтистые пальцы. Безумный блеск в глазах. Про крест, оставленный посреди льда, отец Эдуардо совсем позабыл.

Он сделал всего несколько шагов и замер. Перед священником возникла полупрозрачная женская фигура в белой ночной рубашке.

— Дорогой, — женщина с длинными черными волосами удивленно смотрела на отца Эдуардо, — почему ты здесь? Что с тобой случилось? Как?

Высокая полная грудь тяжело вздымалась при каждом вдохе. Красиво очерченные губы дрожали. Доверчивые карие глаза постепенно наполнялись страхом.

— Дорогой? — жалобно спросила женщина.

— Уйди! — глухо отозвался отец Эдуардо. — Ты… ты… морок!

— Дорогой? — едва не плача повторила женщина. С каждым мгновением она становился всё материальней и материальней. — Что происходит?

Александер прекратил двигаться вперед, наблюдал, улыбался. Зато холод не останавливался. Медленно, исподволь он проникал всё дальше и дальше. Рисовал узоры на стенах и колоннах, вымораживал, тащил за собой снег и лед. Я многого не понимала, многое мне не нравилось, меня знобило, но кое-что я сделать могла. И я сделала аккуратный шажок к рюкзаку Бобби.

— С дороги! — рявкнул священник и взмахнул рукой. — Что?..

Он не хотел трогать женщину. Не хотел причинять ей вреда. Но в этот момент она шагнула вперед, резко, неожиданно, и острые когти легко разорвали нежное женское горло. Брызнула кровь. Женщина пошатнулась, обхватила себя за шею, неверяще глянула на священника, почти беззвучно прохрипела: «Дорогой…» — и повалилась на пол.