Лёд и разум

— Как оборотень! Как большой мужик с волчьей головой. Зубастый. Весь в шерсти. Желтые глаза. Еще воняло от него! — чем больше я говорила, тем сильнее понимала, что тот мир, в котором я жила всё это время, оказался частью чего-то большего. И я… я просто не понимала, что мне делать дальше. А, может быть, я сошла с ума и на самом деле со мной общается не соседка Бобби, а врач-психиатр и нахожусь я не в общежитии, а в лечебнице для душевнобольных? — А еще у него та штука болталась… ну, та…

Нужное слово никак не желало лезть в голову.

— А-а-а! — глубокомысленно протянула соседка. — Вот как ты поняла, что это мужик!

— Бобби! Я говорила о хвосте! О хвосте!

Соседка захихикала и спрыгнула с кровати.

— Так! — Бобби деловито заглянула в шкаф и стала копаться в нём. — Собирайся. Одевайся. Одной тебе с этим не справиться. И я знаю, где тебе могут помочь.

— И где же? В психушке?

— Нет! В церкви!

— В церкви? И чем же мне там помогут? — я представила, как меня обмывают, отпевают и отправляют к Лизиному отцу на кремацию. Предложение Бобби стало отдавать прогрессирующей шизофренией. А то, что я к нему прислушивалась… Мда… — Мне там что, выдадут пистолет с серебряными пулями и отправят охотиться на оборотня?

— Да нет, — Бобби удивленно глянула на меня, — для этого у церковников есть специально обученные люди.

***

Всю дорогу моя голова пребывала в тумане. Мы с трудом выбрались из общежития. Поначалу я не могла идти, и Бобби приходилось тащить меня на плече. Ноги действовали сами по себе, как-то куда-то переставлялись. Тело… я его просто не чувствовала. Голова кружилась. Те немногие мысли, что еще оставались, разбегались, прятались по углам, оставляя одно единственное желание не упасть, не растянуться на полу в коридоре на радость остальным жительницам общежития. А они встречались нам по пути, проходили мимо, оценивающе смотрели на меня. Некоторые останавливались, интересовались, что происходит и не нужна ли помощь. Бобби отвечала, что помощь не нужна, а мы идем гулять. Вот только это выглядело, будто меня несут гулять. А моё опухшее перекошенное лицо, на которое Бобби извела половину тюбика тонального крема и кучу пудры, наверняка наводило жительниц общежития на самые разные мысли.

Я не помню, как мы спустились со второго этажа, но стоило мне оказаться на улице, и идти сразу стало легче. Сперва я еще нуждалась в помощи Бобби, а потом пошла сама. Не очень уверенно. Пошатываясь. Покачиваясь. Но сама! Голова перестала кружиться и чуть прояснилась. Туман не ушел, но я хотя бы смогла нормально воспринимать происходящее. Более-менее.

На улице вовсю хозяйничала ночь. Как оказалось, общение с Бобби и подготовка к походу в церковь растянулись до девяти часов вечера. Звезды мерцали в вышине. Желтая луна изображала полусъеденную головку сыра. Ни дождя, ни снега, ни ветра — природа решила дать передышку людям, утомленным осенней хандрой.

Мы обошли общежитие, прошли мимо прачечной, мимо котельной, мимо каких-то хозяйственных построек и оказались в аллее. Деревья, заросли кустарника и негорящие фонари напомнили мне о вчерашнем вечере, и я насторожено посматривала по сторонам, надеясь не увидеть желтоглазого оборотня. Каждый шорох в кустах, каждое движение черных ветвей заставляли меня вздрагивать, оглядываться, всматриваться во тьму. А Бобби не унывала и весело шагала впереди. Глупость? Смелость? Или Бобби просто не поверила мне и… решила отвести меня в церковь, чтобы из меня изгнали злого духа?

Пребывая в сомнениях, борясь с туманом в голове, со страхом в сердце, со слабостью в теле, я шла за Бобби и надеялась, надеялась, надеялась.

Аллея закончилась, мои надежды сбылись, и с желтоглазыми оборотнями мы так и не встретились. Зато мы добрались до объездной дороги, по которой на территорию университета заезжали автомобили технических служб.

— Нам туда! — Бобби махнула рукой, указывая дальнейший путь.

— Я и не знала, что на территории университета есть церковь, — то о чём я не знала, оказалось мрачным величественным зданием в неоготическом стиле. Обилие стрельчатых арок. Башенки, уносящиеся в небо. Облицовка из красного кирпича. Кровля из серой черепицы. Открытые переходы на верхних ярусах. Огромный кованый витраж над входом. Витражи поменьше, расположившиеся между выступающих контрфорсов.

— Это еще что! — улыбнулась Бобби и поправила полупустой рюкзак на плече. — На территории есть куча такого, о чём лучше и не знать.

Я никак не могла понять, зачем соседка взяла рюкзак с собой. В общежитии она засунула в него пять коробок с карандашами, заявив, что очень любит рисовать. Ну да! Черными твердыми — 10H — карандашами. Да конечно! А почему она не взяла с собой бумагу? Будь у меня состояние получше, я бы всё выяснила… но!.. Эх!..

Очень скоро мы миновали решетчатую ограду и оказались у входа. Наш путь преграждала массивная двустворчатая дверь. По виду дубовая, но выкрашенная красным лаком под цвет кирпичных стен.

Бобби потянулась к дверному молотку в виде львиной пасти, замерла и посмотрела на меня.

— Ты, главное, не волнуйся, — запинаясь, произнесла она. — Отец Эдуардо хороший… вампир.

— Вампир? — сил на полноценное удивление у меня не осталось. Происходящее все больше напоминало какой-то глупый фарс. — Ты шутишь?

Бобби тонко улыбнулась и дотянулась до дверного молотка. Кольцо стукнуло по львиному носу. Раз, другой, третий. Из церкви послышался зычный глубокий глас: «Проходите! Не заперто!»

— Значит, он хороший вампир, — прошептала я. — А карандаши ты взяла с собой, чтобы использовать вместо осиновых кольев, когда он станет плохим, да?

— Что? — прошептала Бобби. — Нет, что ты! Я же говорила: я очень люблю рисовать.

— Да конечно!

Мой сарказм на Бобби не подействовал. Она ухватилась за ручку, вздохнула и потянула дверь на себя.

***

Мы вошли.

Бобби опустила руку в мраморную чашу у входа, перекрестилась и двинулась вперед, к алтарю, у которого стоял священник в черной сутане. По всей видимости, отец Эдуардо. По словам Бобби, хороший вампир.

Я последовала примеру соседки. Пальцы устремились в чашу. Тело вздрогнуло: святая вода обжигала кожу. Я перекрестилась и отправилась вслед за Бобби, посматривая по сторонам.

Ряды деревянных скамеек. Колонны, удерживающие своды и галереи второго яруса. Витражи, изображающие какие-то несомненно важные, но неизвестные мне деяния. Винтовые лестницы, уходящие на второй ярус и куда-то выше. Статуя девы Марии над амвоном. Возвышение с горящими свечами у алтаря. Трансепты, расширяющие внутреннее пространство. Полумрак, придающий таинственность. Тишина, поглощающая любые звуки. И три человека: я, Бобби, отец Эдуардо.

Я подошла к возвышению, на котором застыл священник. Черные глаза внимательно наблюдали за мной. В отце Эдуардо и впрямь было что-то от киношного вампира. Худощавый, узколицый с прилизанными темными, почти черными волосами. Тонкие бескровные губы складывались в отдаленное подобие улыбки. Безупречно черная сутана подчеркивала бледность лица и изумительную белизну воротничка. Единственным отличием от вампира являлся наперсный крест на толстой цепочке. Серебряный крест. Очень массивный серебряный крест. Три фунта весом, не меньше.

— Это Риана Хьюз, — указала на меня Бобби. — Она моя соседка. Моя подруга. И я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Священник никак не отреагировал на ее слова, продолжая молчать, смотреть, изучать. Черные глаза внимательно ощупывали меня. Возникало ощущение, будто меня уложили на медицинскую кушетку, разрезали на мелкие-мелкие кусочки, а теперь тщательно оценивают эти кусочки, да приговаривают: «Вот хорошее сердце, семьдесят ударов в минуту. Печень тоже ничего, доли не увеличены. Почки, ну, бывают и лучше. Кровь густая, уровень холестерина в норме, пойдет. А мозги? Мозги сразу в урну. Не нужны!»