Мой Куратор

- Я не жесток, - еще тише ответил он. – Просто пытаюсь справиться с собственным страхом.

- Почему ты раньше мне об этом не рассказал?

- Не мог, это очень трудно, не хотел тебя впутывать во всё это, - Макс упер руки в бортики раковины и не спешил поворачиваться ко мне.

Я встала и, подойдя к нему, крепко обняла его, прижимаясь щекой к широкой твердой спине. Внезапно, тело Максима задрожало, и я с ужасом поняла, что он плачет.

На долю секунды я растерялась, совсем не ожидая, что стану свидетельницей слез близкого человека. В груди невыносимо защемило и я прижалась к Максу еще плотней, будто стремясь стать с ним единым целым, чтобы разделить его боль, принять ее и помочь пережить. Я могла только представлять, что сейчас творилось у Максима на душе, и невозможность по-настоящему проникнуться его тревогой заставляла меня чувствовать себя ничтожно-бесполезной.

Мне было больно оттого, что я ничем, совсем ничем не могла помочь. В горле образовался удушливый комок слез. Нормально вдохнуть воздух не получалось и я, будто рыба, выброшенная на сушу, лишь открывала и закрывала рот. Мои пальцы так яростно впились в грудь Макса, словно пытаясь разодрать ее и вытащить из самых глубин души ту проклятую, резко возненавиденную мною чужую-родную боль.

- Любимый, - сдавленным полу стоном, полушёпотом прошептала я, призывая Максима повернуться ко мне. Он этого не делает, стыдится показать свои слезы.

Я же не видела в проявлении своих чувств ничего такого, чего стоило бы стыдиться. Все мы люди, у всех есть слабости, у каждого из нас порой опускаются руки. Непростительно, когда в самый трудный момент люди, которые окружают нас, утверждают, что наши друзья, просто испаряются. И непростительно в первую очередь перед самим собой, что вообще допустил в свою жизнь таких вот «людей».

- Прошу тебя, - я толком не понимала, о чем именно прошу, да я даже не сразу поняла, что и сама расплакалась. – Максим, любимый, родной, - я принялась лихорадочно целовать его спину, скрытую под плотной тканью свитера. – Посмотри на меня, пожалуйста.

Макс не сразу, но всё же повернулся лицом, и мне показалось, что в тот момент я задохнулась, рассыпалась на миллионы осколочков, пропустила через себя, через каждую клетку своего тела ту боль, что плескалась в любимых темных глазах.

Это было слишком трудно, видеть слезы. Казалось бы, что это всего лишь влага, обычный природный процесс, реакция на внешний раздражитель. Но взгляд… Бесконечно уставший, потухший, увядший.

Я встала на цыпочки, чтобы иметь возможность дотянуться губами к родному, любимому, дорогому лицу. Обхватив его обеими руками, я поцеловала одну щеку, слизывая, впитывая, забирая горько-соленую влагу, затем так же сделала и со второй. Это было больше, чем просто поцелуй, это нечто сакральное, интимное, непредназначенное для посторонних глаз.

Любые слова сейчас не то, что казались лишними и неуместными, они просто бесполезны, лишенные той магии, которая хранилась в прикосновениях и поцелуях. Я хотела, чтобы Максим не слышал, а ощущал мою поддержку. Сейчас он выглядел как никогда уязвимым, будто раненный лев или волк, из последних сил защищающий свою стаю, закрывая ее собой.     

Когда-то мама мне говорила, не знаю, каким образом у нас возникла такая тема, но она утверждала, что слезы мужчины видишь редко, но когда видишь их, остаться равнодушной невозможно, особенно, если мужчина любим. И теперь я, кажется, понимаю всю глубину сказанных мамой слов.

Макс опустил голову мне на плечо. Я нежно поглаживала его спину, целовала в шею и щеку, колющую меня своей бородой. Медленно Максим начал успокаиваться, но его уязвимая сущность, скрытая за броней из бесчисленных масок всё еще оставалась на поверхности. Впервые я увидела в Максе, в моем Максе, моем кураторе, нежном любовнике и сильном мужчине, обычного одинокого мальчика. В памяти всплыл момент, когда он мне рассказывал про свою семью. Его родители погибли, когда он был еще ребенком и эта недополученная родительская любовь сейчас так остро, так ярко ощущалась. Макс нуждался в ней, нуждался в поддержке. Мне даже показалось, что сейчас наш возраст неожиданно сровнялся.

- Всё хорошо, - прошептала я ему на ухо, когда слезы перестали сотрясать его могучее тело.

- Ты даже не представляешь, насколько тяжело улыбаться, когда хочется волком выть, - хриплым голосом признался Максим, до приятной боли сжимая меня в своих объятиях.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда пространство кухни окончательно погрузилось в тишину, за окном уже появились сумерки.

- Садись, - я придвинула Максу табуретку и усадила его. – Может, тебе чай заварить? – я засуетилась, это было из-за нервов.

- Нет, не надо, - он нежно взял меня за руку и усадил к себе на колени. – Просто побудь рядом, - Макс по привычке заправил прядь моих волос за ухо.

- Всё наладится, - прошептала я, целуя его в лоб.

- Доктор тоже так говорит, но я всё еще боюсь, что ей станет хуже. Не могу не думать об этом, пытаюсь себя переубедить, но не получается.

- Что у нее? – тихо спросила я, до боли прикусив губу.

- Лейкоз, - опустив взгляд в пол, ответил Максим. – Уже больше полгода боремся с этим.

- А что врачи говорят, кроме того, что прогнозы оптимистичны?

- Операция нужна, пересадка косного мозга, еще одна химиотерапия предстоит, таблетки необходимы.

- Может, я могу чем-то помочь? Ты только скажи, я всё сделаю.

- Мне достаточно того, что ты рядом, - Макс уткнулся носом мне в плечо. – Мы с Лизой всегда были близки. Хотя она и младшая, но у нее как-то больше выдержки, силы духа. После гибели родителей, она меня поддерживала. Но ведь это моя обязанность как старшего брата.