Четвертый дракон Амели

Принц Армэль внезапно громко вздохнул. Амели почти не сомневалась, что в этот момент он подумал о принцессе Констанс. Трудно было не заметить его к ней расположения. И если речь шла не просто об увлечении, а о настоящем, сильном чувстве, то можно было себе представить, как нелегко ему было сейчас. Назвать невестой одну девушку, в то время как сердце рвется к другой, погруженной в мертвый магический сон, – что может быть ужасней?

Герцог Ламанский суровым взглядом осудил принца за такую меланхолию и продолжил свою речь:

– Всё это привело нас к следующей мысли. Мы не будем сегодня устраивать магических испытаний. Прошу прощения у тех, кто хотел присутствовать именно на таком экзамене. Но мы подумали, что для королевы умение владеть магией – лишь одно из необходимых качеств, которое все три девушки нам уже продемонстрировали. Для страны же не менее важным является взаимная приязнь королевской четы.

Ого! Амели насторожилась. Это что-то новенькое!

– Да, именно так! – подтвердил герцог Ламанский – его слова вызвали шепот и треволнения в зале, и он вынужден был повысить голос. – Поэтому мы решили, что сегодня мой сын, принц Армэль, должен сам выбрать себе супругу.

Элинор охнула, Моник хмыкнула, и Амели тоже не удержалась от изумленного вздоха.

– Поэтому сегодняшнее испытание будет заключаться в том, что каждая из невест обратится к его высочеству с речью, в которой постарается убедить его (а заодно и всех нас, да, да!), что именно она является той самой, единственной, которая нужна ему и всей Анагории. Мы специально не предупредили девушек о том, что им предстоит, чтобы их слова были не заранее подготовленными, а шли от сердца. Надеюсь, каждая из них найдет, что сказать моему сыну.

Элинор сразу погрузилась в задумчивость. По ее лицу было видно, как она мысленно складывает фразы для своей будущей речи.

А вот Моник встретила новость с неодобрением:

– Не понимаю, к чему этот фарс. Если делать выбор будет сам принц, то он наверняка уже всё решил, и наши слова ничего не изменят.

Амели охотно согласилась бы с нею, если бы в отборе всё еще принимала участие Констанс. Но ни к одной из трех оставшихся девушек принц явно не испытывал той приязни, о которой говорил его отец.

После слов герцога Армэль побледнел еще больше, хотя казалось это почти невозможно. Он так мало походил на человека, способного управлять страной, что Амели стало жаль Анагорию. Впрочем, всерьез подумать об этом ей не дали.

Распорядитель бала громко объявил:

– Ее высочество герцогиня Лангедокская!