Страница 62 из 74
Он посмотрел девушке в лицо и на мгновение замер.
— …расширенные, на свет реагируют.
— Что со мной не так?
— Всё в норме, говорю же. Мне нужны данные для анализа, — стараясь не смотреть ей в лицо, биолог углубился в записи на планшете. — Не каждый день выдаётся возможность изучить ретранслятора после метаморфозы, это бесценная информация.
— Со мной что-то не так, да? Дайте мне зеркало, пожалуйста.
— Не волнуйся ты…
Рин с трудом встала и, пошатываясь, на слабых ногах, поплелась к зеркалу возле стены — с рук и тела слетело несколько датчиков, приборы в палате тревожно запищали. Опершись на стену, она подняла взгляд на своё отражение.
В исхудалой, со впалыми щеками девчонке она с трудом узнала себя. Бледная кожа стала совсем как бумага, желтоватой и тонкой, на лбу отчетливо виднелась бьющаяся жилка. Но более всего её поразили глаза.
Большие, с расширенными зрачками карие глаза, казавшиеся почти чёрными, были наполнены тусклыми всполохами и проблесками. Голубоватые разряды молний прорезали недра зрачков, будто в них бушевала сильная гроза. Так же, как и у него…
— Обалдеть… — прошептала она. Зрелище было странным и пугающим — настолько, что задрожали колени. Девушка пошатнулась.
— Это остаточные разряды, признак активности ретранслятора, — пояснил Кузнецов. — В теории каждую секунду тело ретранслятора пропускает через себя энергию, часть её остается в виде таких вспышек. Чем интенсивнее проходит ретрансляция, тем сильнее остаточный след. Не переживай, организму это практически не вредит. Есть ещё несколько моментов, но я думаю, ты сама всё увидишь.
— Я… мне нужно выйти. Где здесь уборная…
— Прямо по коридору и налево. Рин, что бы ты ни увидела, не пугайся. Первое время организм сильно меняется и привыкает к проциту, это нормально.
Рассеянно кивнув, девушка вышла.
Через пять минут она в гробовом молчании вернулась в палату и, выпучив глаза, села на койку. Кузнецов понимающе покивал головой.
— Ничего, это скоро пройдёт… почки долго привыкают, всё в порядке.
— …Но почему чёрная?.. — дрожащим голосом прошептала она. Биолог посмотрел на её вздрагивающие голые коленки и смущенно отвел взгляд.
***
По обе стороны дорожек в парке высились кипарисовые деревья и раскидистые акации, бесчисленные клумбы полыхали всеми цветами радуги и источали пьянящий аромат, способный свести с ума любого. Яркое щедрое солнце заливало огромный сад животворным светом, давая новые силы плодородной крымской земле.
Огромный военный госпиталь, на время ставший прибежищем новоиспечённого ретранслятора, был в кратчайшие сроки восстановлен после разрушительной войны и теперь переживал второй ренессанс. Многочисленные террасы, площадки и парковые зоны были заполнены проходившими восстановление людьми — там, где ещё десять лет назад зияли лишь воронки от бомб и жутковато чернели руины военного госпиталя, сейчас бурлила жизнь.
Рин стояла у входа в спецкорпус и робко озиралась по сторонам — до сегодняшнего дня ей ни разу не доводилось бывать в Крыму. Но даже не это захватывало сейчас её дух.
— Это… это потрясающе.
«Не отвлекайся. Тебе нужно научиться чувствовать себя. То, что внутри».
Алголь стоял рядом, закованный в стандартный серо-стальной костюм класса С, и с серьёзным лицом смотрел на неё. Она старательно отводила взгляд, но выгнать его мысленные послания из своей головы не могла.
«Хорошо… попробую сконцентрироваться».
Пару раз глубоко вдохнув, она закрыла глаза и начала прислушиваться к собственным ощущениям. Всё было так же, как всегда — расширялись и сжимались легкие, воздух вливался в грудь, ощущалось биение сердца. Но чем больше она вслушивалась в себя, там больше понимала и ощущала — впереди есть что-то ещё, что-то большее. Она может проникнуть глубже. Ещё дальше.
Вдох — мышцы напряглись, плавно сокращаясь. Расправились легкие — по носоглотке и трахее к бронхам заскользил тягучий и густой, словно суп из цветочных ароматов, воздух, и заполнил её. Стук сердца начал расслаиваться на целую серию отдельных ударов, сокращений, натяжений и расслаблений — ткани внутри неё, следуя своему извечному ритму, проталкивали кровь вперёд, дальше — в аорту, в артерии, к мозгу, легким, печени.
Она ощутила, как крошечные пузырьки и капельки струятся по её почкам, как ворчливо переваривает завтрак желудок, а кишечник выпивает все соки из разнородной кашицы, перемешанной с ферментами. Вся пугающая огромность её организма, работающего как громадная фабрика, ощущалась столь явно и ярко, что у неё невольно перехватило дух.
— Всё… — она вздрогнула, прикрывая ладонью рот, и замерла. Пришлось немного подождать и придти в себя.
— Всё такое сложное, всего так много… я не знала.
«Чувствуешь это сейчас?»
«Нет… страшновато. Не хочу…»
«Все в порядке, это твой организм, он и должен так работать. Тебе нужно почувствовать свой разум и весь окружающий мир».
«Какое тут… мне и от самой себя-то не по себе. Если у меня внутри всё так сложно, как я могу понять всё то, что вокруг?»
«Расслабься и медленно снимай блоки».
Стоявший рядом ретранслятор взял её за руку, и она буквально всем телом ощутила мощнейшую вибрацию, проходившую через всё её существо. Вздрогнув, Рин смущенно покраснела. В присутствии Алголя она ощущала себя так, словно стояла перед громадной волной цунами, грозившей вот-вот обрушиться на неё.
«Как? Я не знаю, что делать…»
«Твое сознание заблокировало всё восприятие, чтобы избежать разрушительной нагрузки. Я помогу тебе снять ограничения».
Его теплые пальцы сильнее сжали ладонь, — Рин ощутила, как по телу прошла волна жара. Девушка судорожно выдохнула. За жаром пришла прохлада и облегчение, — голова, словно переполненный набухшими опилками сосуд, избавилась от тяжкой и давящей ноши содержимого. На мгновение мир снова сжался до точки и развернулся, наполняясь звуками, запахами, чувствами.
«Открой глаза».
Рин послушно распахнула веки.
Весь мир — всё, что было вокруг, насколько хватало глаз, — предстал перед ней в совершенно новом свете. Она видела, воспринимала и чувствовала каждое дуновение ветра, каждый листик, каждую пчелку, копошащуюся в тяжёлых от нектара цветах. Она видела, как по стволам деревьев поднимается влага из жирной чёрной земли, как сокращаются мышцы каждой птицы, взлетающей с ветки, как сама жизнь струится повсюду, наполняя мир несравнимым ни с чем сиянием.
Столь прекрасным, хрупким и ярким, что волей-неволей душа сжалась от восхищения. Из груди вырвался восторженный возглас.
Улыбаясь во весь рот, она словно маленькая девчонка, озиралась по сторонам, жадно выхватывая всё новые детали из громадной картины торжества Жизни. Ей хотелось смеяться, петь, купаться в ласковых лучах солнца, столь щедро одаривающего их теплом, погрузиться в переполненную жизнью воду, слиться с нескончаемым потоком энергии, заставляющей двигаться, мыслить и действовать всё сущее. Никогда прежде она даже не задумывалась о том, как же это прекрасно — просто быть здесь, видеть всё это, радоваться тому, что ты — живая.
«Что ты видишь?»
«Целый мир! Алголь, я вижу саму жизнь! Всё! Господи, как же её много! Сколько же тут всего, маленькое, большое, она вся такая разная, глаза разбегаются! И я могу видеть всё! Представляешь? Я… у меня нет слов!»
«Всё это — часть мира. Часть нашей земли. И всё это ты теперь должна защищать».
Она с улыбкой повернулась к юноше — его суровый и тяжелый взгляд налился какой-то особенной силой и стойкостью. Рядом с сияющей, как маленькое солнышко, переполненной радостью Рин, он казался большим чёрным камнем, суровым и затенённым высокими деревьями.
«Да, ты прав».
«Подними голову вверх. Ты видишь что-нибудь?»
«Ммм… облака, птицы, солнце… я вижу луну! Спутники, самолет, господи как же всего много! Я даже не знала, что можно разглядеть и почувствовать все это!»
«Больше ничего?..»
«Нет. А что я должна была почувствовать ещё?»