Большая Игра

Здесь все оставалось чистым и нетронутым — ни мусора, ни коробок, ни еды. Он подошел к кровати и плавно положил свою ношу. Длинные фиолетовые волосы, в полутьме казавшиеся иссиня-черными, рассыпались по подушке — вздрогнув во сне, Эстер снова свернулась калачиком. Алголь достал из шкафа одеяло и укрыл девушку, приглушенный свет окончательно погас. Он уже направлялся обратно, когда тишину воцарившейся ночи нарушил её тихий голос:

— Зачем ты так долго ждал за дверью?

Он остановился, во тьме тускло блеснули его глаза. Эстер, прижав к себе одеяло, смотрела на ретранслятора и ждала ответа.

— Спи, — его голос прозвучал непривычно тихо. Вздохнув, девушка закрыла глаза и поежилась:

— Я буду мыть квартиру каждый день, если ты будешь возвращаться чаще.

Он ничего не ответил — черная тень исчезла в дверном проёме. Из зала послышались шорохи — и легкие, едва уловимые шаги.

Так же бережно взяв на руки Рин, Алголь направился к входной двери. Расслабленная рука девушки мерно покачивалась в такт его шагам, едва не задевая за перила лестницы. Не опуская глаз на уютно устроившуюся, как в колыбели, Рин, он подошел к беззвучно открывшейся двери в её квартиру. Внутри тускло светили диоды, наполняя все жилище призрачным голубоватым полумраком. Пройдя в спальню, он аккуратно положил девушку на кровать и с величайшей осторожностью укрыл её одеялом. Она спала тихо и безмятежно, словно младенец, еще ничего не знающий и не видевший всю боль и отчаяние, переполняющие этот мир. Невесомо коснувшись ее мягкой щеки кончиками пальцев, ретранслятор развернулся, и все так же беззвучно ушёл.

Глава 4. Сила. Часть 3

Весь город промок насквозь, закрытый плотной ватной пробкой унылых серых облаков, не прекращающих лить свои слезы на блестящий асфальт. Ленивые машины скользили друг за другом, замедляя ход на поворотах и обдавая грязные, испятнанные бордюры потоками мутной воды. Капли барабанили по крыше, выбивали дробь по подоконникам и стеклам, дробились и рассыпались, сверкая в лучах фар встречных автомобилей подобно россыпям алмазов.

Она сидела возле окна и, привычно прижимая к себе портфель, считала капельки, стекавшие по стеклу. Небеса, словно сговорившись, не прекращали топить землю уже неделю — еще немного, и это приведет к большим неприятностям. Даже в лаборатории начали поговаривать что-то про проседание грунта и вероятность затопления каких-то шахт. Впрочем, это сейчас не так сильно занимало ее, как то, что уже который день не давало ей покоя. То утро.

Она проснулась в своей квартире, в своей постели, под своим одеялом, и в чужой одежде. И она точно помнила, что никуда не уходила из квартиры ретранслятора. Ответ, в общем-то, был очевиден, но она не верила, не хотела верить в настолько постыдные вещи. Он её даже не тронул, вопреки всем ее страхам и вернувшимся ночным кошмарам. Да и зачем она ему, серая и невзрачная, если рядом есть такая звезда, как Эстер. Горько улыбнувшись своим мыслям, Рин поводила пальцем по запотевшему стеклу.

И всё же, где-то глубоко в душе, ей было приятно. Когда она зашла на следующий день в гости к Эстер, проследить за ее успехами в уборке, девушка как раз загружала машинку очередной партией белья. Видимо, урок с уборкой она восприняла достаточно серьезно — и это давало Рин повод для гордости. И придавало ей сил. Эстер старалась, училась новому, даже если это было трудно — и если даже она может, неужто ей, будущему ретранслятору, к лицу пасовать перед трудностями? Вытерев запотевшее стекло ладонью, девушка посмотрела на свое отражение — карие глаза смотрели на неё уверенно и прямо. Конечно, ей было очень далеко до несгибаемого взгляда ретранслятора. Но очень хотелось верить, что все это придёт со временем. Она подняла глаза вверх — где-то там, над свинцово-серыми облаками сейчас летел самолет, направлявшийся в далекую Африку. И её страшный сосед был одним из его пассажиров.

*****

Кортеж катил по довольно неприглядной, местами совершенно разбитой дороге под палящим африканским солнцем. По какой-то причине они приземлились не в Аксуме, что было бы намного проще, а гораздо южнее, в Гондэре, и теперь вся бригада операторов тряслась и, ворча и переругиваясь, изнывала от жары в тесных, совсем не приспособленных для работы сложной вычислительной техники, грузовичках. Ехавшие впереди на двух внедорожниках дипломаты и промышленники, что пожелали делать бизнес в этой со всех сторон бесперспективной стране, сейчас от всей души завидовали тем их коллегам, что бросили эту затею и привычно двинули в Африканскую Республику. А он, равнодушно глядя в окно, сканировал местность. Его небольшая хитрость с внедрением нужных идей паре-тройке дипломатов осталась незамеченной операторами, так и не зафиксировавшими ретрансляционное воздействие — мало ли какой сбой может дать электроника на такой жаре. Главное, что была устойчивая и непрерывная связь с блоком ограничителя, а значит, чудовище никуда не денется из клетки. Но он никуда и не собирался деваться — все и так шло как нельзя лучше.

Где-то слева, за раскаленными красными землями, усеянными кривыми стволами акаций, фруктовых деревьев и многочисленных низкорослых кустарников, виднелись крошечные домики — поселения местных жителей. Он чувствовал их сигналы — люди жили своей примитивной, но размеренной жизнью, боролись с голодом, природой и болезнями, заканчивали посадки и молились богам о скором приходе сезона обильных дождей.

Боевой костюм класса С вряд ли был предназначен для столь долгих поездок, но ничего другого ему не предоставили — ездить в штатской одежде было попросту нельзя. Режим влагоотделения костюма и пониженная температура кожи облегчали его функционирование на африканской жаре, в отличие от его спутников, чьи потные и раскрасневшиеся физиономии то и дело виднелись в окнах впереди идущей машины. Прикрыв глаза, ретранслятор погрузился в свои мысли.

Через несколько часов, наконец, кортеж въехал в Аксум, практически не тронутый последней войной. Наконец-то операторы, ехавшие в последней машине, могли вздохнуть свободно — тряска и раскачивание минимизировались, и теперь приходилось мириться только с жарой и вездесущими мухами. За окном показались вполне современные дома, церковь, одна из известных стел, коими Аксум славился на весь христианский мир. Кто-то даже перекрестился, словно надеялся, что это чем-то ему поможет. Однако Алголь уже почувствовал — то, к чему он шел, уже началось. Идущий впереди полицейский автомобиль с громким скрипом остановился, а следом за ним и все остальные ударили по тормозам. К остановившемуся кортежу приближались люди в длинных плотных одеждах и с автоматами на плечах — однако их поднятые ладони свидетельствовали о мирных намерениях. Из ведущей машины вышел дипломат с переводчиком и подошел к одному из людей.

— Вы нужно разделиться, — на ломаном английском с ужасным акцентом произнес один из чернокожих служителей — а это были именно они. Люди, стоявшие на защите святынь Эфиопии, личная гвардия президента, охраняющая храм Мифрид. Они пришли за ним.

Он видел из окна, как дипломат и переводчик о чем-то бурно спорили и махали руками на служителя, но он был непреклонен — в доказательство серьезности своих намерений, к нему подошли еще несколько человек с оружием в руках. Через несколько минут активных переговоров они сошлись на том, что ретранслятора будут сопровождать две машины охраны и обеспечения, без которых служители могли вообще забыть о его существовании. В ответ тот заявил, что к «высокой госпоже» он пойдет один, а они могут лишь наблюдать и следить за ним своими приборами. Рассудив, что от сигнала ограничителя Алголь никуда не денется, дипломат согласился. Две машины отделились от кортежа и последовали за выстроившимися в две шеренги служителями.

***

Покинув пределы Аксума, они еще около часа ехали по дороге следом за служителями, пока не приблизились к затаившемуся среди окруженных лесом скал храму. Хотя скорее он был похож на небольшой, но изящный и аккуратный дворец. Остановившись на одной из террас, служители снова окружили машины — настала пора выходить. Снова попытавшись поспорить с чернокожими охранниками, операторы натолкнулись на стену непонимания — служители лишь отрицательно качали головами и что-то говорили им на амхарском, который никто из сопровождавших не понимал. Им не оставалось ничего, кроме как подчиниться и тщательно следить за мониторами и данными блока-ограничителя.