Страница 55 из 61
Келья Арриго была заперта изнутри. Данте постучал, но ему никто не ответил. Поставив ящик на пол, он потряс дверь в надежде, что она поддастся, но лишь услышал лязг запиравшего ее металлического засова.
А вдруг Арриго понял, к чему идет дело, и бежал?! Или, узнав о резне в аббатстве Святой Марии Магдалины, он бросился спасать то, что пока можно было спасти?! Или как раз сейчас, следуя своему плану, он режет глотку кому-то еще?!. Где же он?! Может, что-нибудь в его келье все-таки подскажет его местонахождение?
Поэт изо всех сил налег на дверь и со второй попытки сломал засов.
В келье царил полумрак. Слабый свет сочился лишь из-под ставни, прикрывавшей малюсенькое оконце.
Данте задержался на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте:
— Арриго! Именем высшей власти Флоренции повелеваю вам повиниться в ваших злодеяниях! — твердым голосом проговорил поэт, воздев кверху руку на манер античной статуи правосудия.
Его глаза стали постепенно привыкать к полумраку, и он разглядел профиль философа, сидевшего на небольшом стуле у письменного стола. Перед ним белели бумаги. Арриго что-то писал почти в полной темноте.
— Что вы скажете в свое оправдание? — уже менее сурово проговорил Данте, приближаясь к Арриго. При этом поэт смутился. Мысль о том, что ему предстояло совершить, поколебала приведшую его сюда уверенность.
Может, не стоило слепо верить хронике Майнардино? Если Арриго действительно незаконнорожденный сын Фридриха, в его венах течет самая благородная кровь на земле со времен Карла Великого.
Допустимо ли мерить человека, возвышенного промыслом Божьим, мерками, применимыми к торговцам и прочему отребью? Можно ли предавать в руки палача единственную надежду на реставрацию империи — величайшего творения человеческого духа, отражающего на земле Божественный порядок вещей?.. Но даже если Арриго простой обманщик, он может действовать ради того, чтобы подарить людям мир и совершенный порядок! Пусть он не отпрыск Фридриха, но вдруг он станет великим монархом, бичом неправедных и нечестивых?
Данте бессильно опустил руку, вспомнив порочные лица остальных приоров, высокомерного кардинала Акваспарту, свирепых инквизиторов и своих погрязших в пороках и разврате сограждан.
Именно им должен был противостоять человек, на пути которого собирался встать поэт. Конечно, его игра могла уже быть проиграна — потерпели же поражение Манфред и Конрад! — но все-таки надежда еще не умерла. Можно еще попытаться… А вдруг, помешав осуществиться замыслам Арриго, Данте совершит настоящее преступление?!.. Может, ему лучше броситься ниц перед своим бывшим учителем и предоставить в его безраздельное распоряжение свой ум, свою энергию и свои знания? Почему бы поэту не стать советником нового императора, не вложить в уста Арриго слова мудрости и добродетели, которыми он завоюет сердца своих подданных? Данте мог бы исправлять его промахи, предупреждать его об опасности… Наверное, только поэту сейчас под силу помочь осуществиться почти провалившемуся замыслу приверженцев любви!..
А потом он воспоет эти великие события в своем новом произведении! Облечет их в форму странствий души, рвущейся из мрака отчаяния к свету возрожденного порядка. Да, такая поэма обессмертит его имя!..
Данте был уже совсем рядом с Арриго и мог прикоснуться к его плечу. Философ сидел с поникшей головой, положив руку на бумаги перед собой. Казалось, он спит.
Охваченный страшным подозрением, Данте бросился к окну и распахнул ставни, впустив в келью неверный вечерний свет. В келье стало чуть светлее.
Арриго был мертв. Перед ним, на бумаге с последними словами, начертанными его рукой, лежал кубок, в котором еще не просохли последние капли вина. Данте почувствовал резкий металлический запах, смешанный с запахом винограда. В уголке рта философа поэт заметил тонкую струйку розоватой слюны. Слюна пенилась. Яд!
Очень осторожно Данте взял лист бумаги, на котором дрожащая рука умирающего Арриго с трудом начертала несколько слов.
«Omnia tempus corrumpit, non bis in idem datur hominibus». — Время стирает все и не дает человеку второй попытки…
Поэту на глаза навернулись слезы.
— Зачем ты меня не дождался?! — воскликнул он, сжав кулаки, и рухнул на стул перед мертвецом. Вечерний свет блестел в полузакрытых глазах Арриго так, словно тот был еще жив. Казалось, он отстранено созерцает кубок, из которого испил яду. Только теперь Данте заметил, какой фантастической красоты изделие лежит на столе.
В келье быстро темнело. Достав из сумки огниво, поэт зажег свечу и поднес кубок к огню, чтобы лучше его рассмотреть. Он был большим и из чистого золота.
— Неужели?! — ошеломленно пробормотал поэт и замолчал, не в силах проглотить подступивший к горлу комок. Он гладил пальцами изящные узоры на кубке: венки из роз и лавра, венчавшие четырех императорских орлов, широко распахнувших свои мощные крылья. Работа неизвестного мастера была удивительно тонкой. Из такого изящного изделия не погнушался бы пить сам император. Восемь граней кубка напоминали совершенную форму иерусалимского храма, а также выстроенный Фридрихом замок и сооружение, сожженное на землях Кавальканти.
Под орлами Данте заметил греческие буквы. Скорее всего, кубок изготовили в Константинополе. Впрочем, поверх греческих слов кто-то грубо начертал железным острием три латинские буквы «F R I». «Federicus Rex Imperator» — «Император самодержец Фридрих».
Наверное, это подарок Фридриху от Императора Восточной Римской империи. Знак дружбы. Залог взаимопомощи.
А ведь именно из этого кубка Фридрих и сделал свой последний глоток на грешной земле!..
Задрожав, Данте с почтительной осторожностью поставил кубок обратно на стол и отдернул руку так поспешно, словно золото жгло ему пальцы.
Из этого кубка можно испить только мертвую воду. Это он помог убить Фридриха неизвестному злодею. Загадочному «неполному человеку».
В воцарившейся темноте Данте уже с трудом различал черты лица Арриго. Казалось, невидимое стекло отделило философа от мира живых. Впрочем, его лицо еще не исказила маска смерти. Оно было таким спокойным, словно Арриго, с величием достойным древнего римлянина, давно готовился уйти на тот свет и совершил этот шаг сознательно и без малейшего страха.
А этот золотой кубок? Вряд ли философ случайно решил покончить с собой с его помощью. Можно подумать, он оплатил таким образом старый долг… Но если он писал великий труд, почему он ушел из жизни, не закончив его?
Такая слабость не вязалась с хорошо известной Данте силой воли этого человека.
Поэт стал мерить нервными шагами маленькую келью. Приблизившись к двери, он внимательно ее осмотрел. Убедившись в том, что запереть ее на засов снаружи не представлялось возможным, Данте покачал головой, отгоняя посетившие его подозрения.
Нет, в момент смерти рядом с Арриго не было никого и ничего, кроме отчаяния.
На глаза поэту вновь навернулись слезы. У него зашумело в ушах, сознание покинуло его, и он погрузился в странный сон человека, чья душа рвется ввысь, но пока не может разорвать оковы бренного тела…
рошло время. Данте очнулся. Сначала он не понимал, где лежит и почему его тело болит от удара об пол.
Через несколько часов его место займет новый приор. Надо идти в Сан Пьеро и готовить дела к передаче полномочий.
Однако сначала поэт должен был разобраться в череде кровавых преступлений. А прежде всего ему надо было позаботиться, чтобы труп Арриго не постигла печальная участь останков самоубийц.
Надо будет распустить слух о неизлечимой болезни философа, скосившей его на пути паломничества в Рим, предпринятого ради спасения души. Ведь главный врач флорентийского госпиталя все равно настолько невежественен, что не отличит утопленника от висельника.
Последние события совершенно измотали Данте, полностью опустошив его душу. Он в отчаянии подумал, что оставляет за собой лишь руины, а его разум совершенно не способен разгадать вставшие на его пути загадки. Сам же поэт, как тупой зевака, лишь смотрел с разинутым ртом на разыгравшуюся драму, не зная, как повлиять на ее ход.