Страница 15 из 61
— В каком смысле? — удивленно спросил поэт.
— Не знаю, — пожал плечами Монерр. — Ничего больше я не слышал… Догадывайтесь сами, — с легкой иронией в голосе добавил он. — Ведь мудрец здесь вы, а я — простой астроном.
осле разговора с французом Данте не покидало беспокойство. Он все больше и больше убеждался в том, что убийство имеет отношение ко всем, кто, казалось бы, случайно оказался на постоялом дворе «У ангела».
Поэта не покидало ощущение, что этих людей — таких разных по характеру, манерам и даже по внешнему виду — что-то связывает, но он не мог понять, что именно, кроме того, что все они были чужестранцами и утверждали, что во Флоренции только проездом.
Данте не сомневался, что облик преступления отражает особенности преступника. Жертва всегда сама привлекает к себе своего палача, выбирая его среди тех, кто более всего подобен ей самой. Громилу убивают разбойники в поножовщине, а развратник становится жертвой своей похоти и своих страстей. Какого же убийцу нашел себе скульптор?
Мастер мертвых фигур Гвидо Бигарелли после долгого отсутствия вернулся во Флоренцию под чужим именем словно нарочно для того, чтобы встретить смерть. Всю жизнь он заигрывал с нею, создавая свои произведения. Казалось, он вошел с ней в тайный сговор, беззвучно заклинал ее задержаться в своих бронзовых фигурах, ласкал ее кости под кожей пылких любовниц. И вот смерть пришла за вознаграждением…
Данте вспомнил незамысловатую догадку начальника стражи, которую сначала с презрением отверг. Теперь же она не давала ему покоя. Неужели Бигарелли действительно был четвертым человеком из каюты галеры? Неужели это он умертвил всю команду корабля?!
Поэт вспомнил загадочную Антиохийскую деву. Реликварий с его невероятным содержимым и изготовивший его Бигарелли вряд ли случайно появились во Флоренции одновременно! Таких невероятных совпадений не бывает!
Дойдя до того места, где улица сужалась из-за строительных лесов, только что возведенных у фасада большого строящегося дома, Данте поморщился, подумав о бессмысленной и показной роскоши недавно разбогатевших флорентийцев. Прислонившись к одному из столбов, чтобы пропустить встречную повозку, поэт внезапно чувствительно получил локтем по лицу от какого-то стремительно пронесшегося мимо человека.
Ничего не понимая, Данте стал озираться по сторонам, и тут на доски у него за спиной грохнулся увесистый камень. Второй камень задел его плечо.
Поэт машинально отскочил в сторону, ожидая обрушения строившейся стены у себя за спиной, но тут же увидел, что на находящейся чуть дальше площади разыгрываются бурные события. Обезумевшая толпа сцепилась в драке прямо на битой глиняной посуде, среди перевернутых лотков и разбросанных на земле овощей и фруктов, обильно политых разлившимися винами и оливковым маслом. Кругом метались мужчины и женщины, пытавшиеся скрыться с места побоища.
Перед носом у Данте просвистел очередной брошенный из толпы камень. Вслед за ним летели другие. Кое-кто из противников разбежались по сторонам площади. Теперь они осыпали друг друга Камнями, вращая над головой импровизированными пращами из подобранных на земле кусков материи. Сначала они пытались выковырять досками и палками камни у себя из-под ног, но древняя римская мостовая не поддавалась. Тогда они бросились на старые стены Кампидолия и стали голыми руками выламывать из них глиняные кирпичи.
— Что тут происходит?! — крикнул спрятавшийся за повозкой Данте старику, сидевшему уронив голову на руки.
Рассмотрев получше одеяние Данте, старик осмелился открыть рот:
— Это люди семейств Черки и Донати. Они встретились посреди рынка и тут же начали осыпать друг друга бранью. А потом стали драться.
— Проклятые буяны! — процедил сквозь зубы Данте.
Дождавшись, когда на землю обрушился очередной град камней, он решительно встал на ноги и направился прямо к дерущимся, надеясь, что на них произведет впечатление его одеяние флорентийского приора.
— Прекратите! Именем закона приказываю вам прекратить! — воскликнул Данте, схватил за плечо какого-то откатившегося прямо ему под ноги драчуна, отпихнул его в сторону и наградил пинком под зад.
Внезапно кто-то взял поэта за локоть. Данте резким движением вырвал руку и с искаженным яростью лицом повернулся к новому противнику, но отвлекший его человек улыбнулся и поднял руки вверх в знак своих добрых намерений.
— Простите, мессир Данте. Я лишь хотел вам помочь! — воскликнул он, наклонившись за упавшим на землю головным убором приора.
Данте узнал Арриго из Ези. Улыбнувшись в ответ, поэт стал отряхиваться и счищать с одежды замаравшие ее нечистоты.
— Это я должен просить у вас прощения. Я ведь вас чуть не ударил, но в этой толпе безумцев немудрено спутать праведника с головорезом!
— А много ли праведников в этом городе? — пробормотал Арриго, разглядывая две враждующие толпы, разошедшиеся по противоположным сторонам площади, но продолжавшие бросать друг другу оскорбления и обмениваться злобными взглядами. — Такое впечатление, будто Флоренции скоро придет конец и она погибнет во внутренних распрях, несмотря на благие намерения ее основателей…
— Эти намерения, — если они вообще существовали, — были начертаны на сухих листьях, унесенных первыми же порывами ветра, — покачав головой, сказал Данте.
— Что же привело ваш город в такое плачевное состояние? — оглядевшись по сторонам, спросил погрустневший философ.
Данте гневно кивнул на буянов:
— Во всем виноват этот сброд, которого, как магнитом, тянет в наши стены. Это отребье собралось сюда со всей Тосканы. Их привлекает возможность легкой наживы, возникшая у нас из-за всеобщего падения нравов, нерадивость властей, продажность прелатов и магистратов вкупе с невежеством ученых мужей. Выбравшись из сточных канав, эти скоты распространились по улицам нашего города, за свободы которого наши отцы заплатили кровью. Отныне Флоренция почти неуправляема.
Приор замолчал, искоса поглядывая на буянов и утирая тыльной стороной ладони кровь, сочившуюся у него из разбитой губы.
Казалось, Арриго слушает Данте с большим вниманием.
— В иных итальянских городах не лучше. Но благой правитель мог бы насадить порядок при поддержке людей доброй воли. Таких, как, например, вы, мессир Данте.
— Если бы люди вроде меня могли заставить себя слушать!.. Если бы у них были средства, сравнимые с неправедно заработанным золотом, оказавшимся в распоряжении этой швали и рвани!..
— Как знать, может, недалеки те времена, когда в небе Италии вновь гордо воспарит орел и выклюет глаза нечисти, осквернившей своим зловонным дыханием ее земли…
Все еще облизывая кровоточащую губу, Данте невесело усмехнулся. При этом он наблюдал за действиями драчунов, перебравшихся в противоположный конец площади и начавших прятаться в близлежащих переулках.
— Города — как большие звери. Они очень похожи на населяющих их зверьков, — с горечью констатировал он.
— Нет непобедимого зверя. Город можно зарезать, как и любого человека, — настаивал философ.
— Это действительно так, — пристально посмотрев на Арриго, согласился Данте. — По воле судьбы я сейчас расследую преступление. Убийство, совершенное на постоялом дворе «У ангела».
— Я знаю. Бедный Брунетто…
— На самом деле его звали совсем по-другому, — с притворным безразличием сказал Данте, тщательно отряхивая ладонью полы одежды.
Не проявив ни малейшего любопытства, Арриго ждал, что еще скажет Данте.
— Его звали Гвидо. Гвидо Бигарелли.
— Правда? — Философ сохранял спокойствие с таким видом, словно это имя было ему совершенно незнакомо. А может, он уже знал, что убили именно Бигарелли.
— А вы уже кого-нибудь подозреваете? — спросил он у поэта, усевшись в тени у невысокой стены.
Данте с таким же безразличным видом пожал плечами: