Страница 4 из 22
— В таком случае расплатимся терами.
С наигранным спокойствием Безбур сложил платочек:
— Тезарские банки загнут цену. Наш бюджет на следующий год уже дырявый.
Адэр откинулся на спинку кресла:
— Приказываю через пять дней созвать Большой Совет. Лаел, Силар, Безбур, Ассиз, Кольхаас, останьтесь. Остальные свободны. — Кивнул секретарю. — Гюст, и ты свободен.
Заседатели покинули комнату, караул вышел следом.
Кольхаас просматривал записи в блокноте. Добычей и переработкой сырья в основном занимались искупительные поселения, которые не могли составить конкуренцию иностранным монополистам. На модернизацию прадедовских заводов и на строительство чего-то нового не хватало средств. Теперь из-за войны с «Миром без насилия» задохнётся то, что хоть как-то дышало.
Мави Безбур постукивал пальцами по кожаному переплёту записной книжки. Государственный банк был заложником фальшивого алмаза, национальная валюта не имела никакой ценности. Налогов в казну поступало — мизер. Бюджет напрямую зависел от драгоценных камней, а прииски находились на грани банкротства. Происходящее представлялось Безбуру прелюдией идеального урагана, который разрушит неокрепший каркас финансовой системы.
Юстин Ассиз с задумчивым видом потирал ямку на подбородке. Действия судебных органов и раньше вызывали у правителя претензии. Теперь — когда одни законы перестали действовать, а другие пока что не вступили в силу — рост безработицы спровоцирует рост преступности. Ассиз уже чувствовал, как кресло под ним раскачивается и угрожающе трещит.
Орэс Лаел не мигая смотрел на огонь в камине. Волноваться не стоит: Великий всего лишь припугнул своего сына. Сейчас Адэр объявит об отмене скоропалительных решений и обсудит с ними достойный выход из тяжёлой ситуации.
И только Крикс Силар смотрел на правителя с суровой преданностью.
— Изучали психологию толпы? — спросил Адэр.
Советники переглянулись:
— Когда-то изучали.
— Шестое… Пишем речи, находим зачинщиков, поднимаем уволенных рабочих и захватываем фабрики и заводы иностранных владельцев.
— Мой правитель, — выдохнул Юстин Ассиз. — Это противозаконно.
— Я объявляю «Мир без насилия» вне закона, — сказал Адэр и придвинул к себе список предприятий, прекративших деятельность.
Часть 02
***
Куда бы ни приехала Малика, она везде видела непривычную суматоху. Под проливным дождём селяне разбирали заброшенные лачуги, ломали заборы, обивали окна брезентом и парусиной, затыкали паклей щели в конюшнях и коровниках. Старожилы пророчили лютую зиму. В магазинах пустовали полки. Перекупщики, одетые в плащи до пят, переминались с ноги на ногу на рынках и заламывали заоблачные цены.
Малика беседовала со старостами селений. Иногда удавалось собрать глав местных Советов со всей округи, но такое случалось редко: люди и раньше неохотно покидали сёла, а теперь и подавно не желали месить глину прохудившимися сапогами. А Малика торопилась. С нового года должны вступить в силу законы времён Зервана. О них давно забыли, как забыли о штрафах и прочих наказаниях за малейшую провинность. Старосты кряхтели, чесали затылки, закатывали глаза, а Малика напоминала о нетерпимости правителя к нарушителям законов.
Оставив чиновников в тягостном расположении духа, она ехала в постоялый двор и выбирала дальнюю комнату. Валилась на кровать и закусывала уголок подушки, чтобы никто не догадался, как тяжело ей даются любвеобильные ночи Адэра.
Сил выглядеть бодрой и говорить без дрожи в голосе хватало на три дня. Малика, вконец измученная, садилась за руль старого автомобиля, некогда пригнанного из резервации ветонов, и отправлялась в обратный путь. Её попутчики — стражи Драго и Мебо — бóльшую часть дороги проделывали пешком, то и дело выталкивая машину из канав.
Вернувшись в замок, Малика целый день отсыпалась, потом шла к Иштару. Садилась в уголок и пыталась понять, что же её влечёт в комнату с холодным камином и окном, в любую погоду открытым настежь.
По ту сторону железной решётки злобствовала непогода. По эту сторону блестел забрызганный дождём паркет. Стены источали запах ледяной свежести. Под потолком покачивалась на цепи люстра — её включали крайне редко. На прикроватной тумбочке горела настольная лампа. И везде лежали книги: энциклопедии, словари, справочники.
Иштар читал, валяясь на кровати. Лианы, зигзаги и спирали на его руках и плечах оживали, когда он переворачивал страницу или брал другую книгу. Ракшад всем видом показывал, что не замечает Малику. Наверное, поэтому она сидела здесь вечерами: хотелось находиться рядом с кем-то и быть пустым местом, слушать шуршание страниц и молчать. Ближе к ночи Малика уходила, чтобы успеть добраться до спальни и на несколько мучительных часов отгородиться от мира.
В этот раз в комнате Иштара было холодно как никогда. При выдохе перед лицом клубился мутный воздух. Дождь стучал по подоконнику, как град. Малика немного посидела в уголке, глядя на брошенные возле кровати сапоги из шкуры серого льва. Окончательно замёрзнув, взяла со стола кипу навигационных карт — они давно лежали нетронутыми — и направилась к двери.
— Куда понесла? — спросил Иштар не отрывая взгляда от страницы.
— В архив.
— В топку.
— Почему — в топку? — опешила Малика. — Это же карты.
— Они устарели.
— Уверен?
Иштар кивнул.
— Нет, — проговорила Малика. — Историю сжигать нельзя. Я их спрячу.
Прижимая карты к груди, взялась за дверную ручку.
— Мы не отрубаем детям пальцы, — произнёс Иштар, продолжая смотреть в книгу.
Малика обернулась:
— Я читала ваши законы.
— Многим законам пять тысяч лет. Ракшаде пять тысяч лет. Ты этого не знала?
— Знала.
— Мы не отменяем законы. Когда-то они были нужны, сейчас — нет. Но это наша история. Историю сжигать нельзя. — Иштар перевернул страницу. — У вас сотни святых. У нас одна святая — женщина с именем Ракшада. Ты знала?
— Нет, не знала.
— Ваши святые — мученики. Наша святая — воительница. Она выковала Ракшаду. И я горжусь, что моя сверхдержава носит женское имя. Я ответил на твой вопрос?
— Да, ответил.
Иштар закрыл книгу, уставился на обложку:
— Ты меня спрашивала: чем я горжусь. А чем гордишься ты? Ваши мужчины насилуют мальчиков и спят с мужчинами. Ты этим гордишься? Вы позволяете женщинам продавать своё тело. Домов терпимости у вас больше, чем школ. Чем ещё ты гордишься? У вас сотни тюрем, тысячи беспризорников и брошенных стариков. У вас спят на улице и умирают от голода. Ты этим гордишься?
Заложив руки за голову, Иштар вперил взгляд в потолок:
— Если вдруг начнётся война, ваши мужчины займутся мародёрством. Лишь единицы будут воевать за дом, за клочок земли, за кусок хлеба. В Ракшаде рядом с отцами и старшими братьями встанут малыши. Мы будем воевать за отчизну. Мы готовы умереть за Бога, а вы убиваете друг друга из-за Богов. Вас сотрут с лица земли, а нас никто не победит.
Малика подошла к кровати:
— Почему ты не смотришь на меня, Иштар?
— Когда мужчина смотрит на женщину, он становится уязвимым.
— Поэтому ваши женщины носят накидки?
— Отчасти.
— Мужья видят лица жён?
— Нет.
— И ты никогда не любил, Иштар?
— Почему — не любил? Я и сейчас люблю, — ответил он, глядя в потолок. — Люблю Всевышнего и Ракшаду.
— Ты не знал женщину, с которой тебе хорошо, Иштар. Ты не догадываешься, что Всевышний уже послал на землю ангела, который вытащит тебя из бездны ада. И тебе неизвестно, как стать для неё ангелом. Может, там, в Ракшаде, тебя ждёт женщина, которая сможет понять тебя, простить, принять и пройти с тобой через всё… Знаешь, о чём я думала каждый вечер? Как же ты узнаешь своего ангела, если не видишь женских глаз?
— Не твоё дело.
— Ты прав, — кивнула Малика и, прижимая к груди карты, вышла из комнаты.
***
Актовый зал с трудом вместил в себя заседателей Большого Совета. Люди стояли вдоль стен и в проходах между рядами, сидели на подоконниках запотевших окон. Некоторые приехали заблаговременно. Некоторые с трудом добрались до Ларжетая лишь утром — дождь лил не переставая третью неделю.