Гаситель

Своих у нас не так и много было, а на всех остальных плевать.

«Каждый человек кузнец своего счастья! И кто мы такие чтоб мешать им это свое счастье строить таким, как они его видят?» — это опять братан мне втолковывал, когда я не понимал, как это пацаны в школе, да и не только в школе, вместо того чтоб собой заниматься, как я занимаюсь, дурака валяют, а потом всяким уродам сдачи дать не могут.

«Это их личное дело! И когда тебе говорят, что они слабые и ты, как более сильный, должен их защищать… плюнь этому человеку в морду. Защищать можно и нужно только старых и женщин! И то не всех и не всегда, в семейные разборки лучше не встревать. А так, пацан, нормальный пацан, должен всегда свои проблемы решать сам. Ну или с помощью своих друзей, если сам не справляется».

Сначала брата слушал, а потом и сам так думать начал, наблюдая как люди наплевательски относятся к своей жизни и к своему здоровью, но при этом не перестают кричать, что им все должны и обязаны. С тех пор я, как и брат, разделил людей — на своих, приятелей и всех остальных.

И, как и говорил, своих у нас не так и много было. Очень трудно мы людей к себе подпускали, чтоб они своими становились. Всё дело в том, что родителей с сестренкой именно «свой», кому они полностью доверяли, и убил.

Всё это мне брат и рассказал, когда с этим местом знакомил.

Расположенный в семи километрах от города, в стороне от поселков и оживленных дорог, неприметный, густо заросший овраг и был моей целью.

Вернее то, что в этом овраге находилось.

Здесь, еще в детстве, брат в стене оврага нашел старую заброшенную землянку. Видимо во время войны партизаны, или при приближении фашистов — для партизан, ее выкопали. И она на удивление хорошо сохранилась до наших дней. Обшитые дубом стены и потолок от времени потемнели, но не рассохлись и не сгнили.

Спустился на дно оврага и, стараясь не ломать ветки, держась рядом с бегущим мне навстречу ручейком, углубился в заросли. До самого родника идти не нужно было, свернул раньше к восточной, вечно темной его стороне с крутыми склонами. Когда до нужного места оставалось метров десять, снял с себя рюкзак и держа его в руке, пригнулся чуть ли не до земли и, оберегая укушенную руку, «гусиным» шагом начал пробираться сквозь особенно густые кусты к замаскированному люку.

И вот он.

Выбрался из кустов на свободный от них пятачок. Уронил под ноги рюкзак и аккуратно нащупал ручку, с усилием провернул ее по часовой стрелке и дернул на себя обшитую корнями и прошлогодней травой ляду. Ее, кстати, уже брат сделал. Старая хоть и не рассыпалась, но доверия уже не вызывала, пришлось менять.

Достал из рюкзака налобный фонарь, включил его и всё также пригибаясь шагнул в короткий, два метра всего, коридор, за которым небольшая прихожая была — на полтора метра от входа в стороны расходилась и на такое же расстояние в ширину. Ну и здесь, хоть потолок и очень близко к макушке находился, пригибаться уже не приходилось. Открыл уже не ляду, а полноценную дверь и вошел в основное помещение землянки.

По центру стоят стол и лавки с двух сторон от него, за лавками столбы поддерживающие потолок. Поэтому его, наверное, еще и не продавило. Справа и слева у стены сбитые из досок нары, шириной как полуторные кровати, стоят. Только слева три штуки таких, в два яруса и во всю шестиметровую длину помещения тянутся, а справа всего одна такая двухъярусная кровать, за ней шкаф с посудой стоит и дальше, в углу, печь–буржуйка, кирпичом обложенная находится. Возле нее, у дальней стены, еще один, только уже небольшой, столик для готовки, с полками над и под ним.

И это еще не всё. Есть еще два небольших помещения, чуть побольше прихожей. Но до них я еще доберусь.

Сейчас же, вошел внутрь, подсвечивая себе дорогу фонарем, присел на лавку, кинув рюкзак на стол…

— Добрался все же, — вздохнул с облегчением.

Но сразу же, пересиливая себя, поднялся — не время еще расслабляться. Достал из–под нар справа канистру, с полки снял пол–литровую алюминиевую кружку и потопал на выход. Нужно воды принести, чтоб потом ночью не бродить.

Небольшой родничок находился почти в самом конце оврага. Люди его не оприходовали только потому, что в двух километрах отсюда есть еще один — недалеко от шоссейной дороги и с хорошим подъездом к нему. Вот тот облагороженный, камнями там всё вокруг выложено, как и глубина у него приличная. Черпай не хочу.

Здесь же, мало того что по зарослям, так еще и глубина у родничка небольшая, пришлось кружкой аккуратно черпать и ей канистру наполнять. И то иногда муть поднимал.

Сделал три ходки.

Помимо канистры наполнил еще два ведра в землянке — хотел еще раз обмыться, а то такое ощущение будто и не купался у Жерцевых после встречи с Димкой, всю дорогу, пока сюда добирался, его вонь преследовала.

После последней ходки к роднику тщательно закрыл за собой люк, убедившись предварительно, что маскировка не нарушена. До утра я уже не собираюсь наружу выбираться. Если конечно совсем не поплохеет, но тогда…

Тряхнул головой, отбрасывая в сторону эти пораженческие мысли, глотнул родниковой воды и принялся обустраиваться. Распотрошил рюкзак, скинул с себя всё лишнее и первым делом освещение нормальное сделал. Прикрепил к потолку над столом светильники, включил один из них на полный свет…

«Экономить всё равно уже не нужно…» — в очередной раз мелькнула предательская мыслишка, которую я тут же силой воли задавил.

Запретил себе даже думать о плохом, хоть и трудно было это сделать. Оказавшись в безопасности, эти подлые мысли так и долбили в голову, в унисон с пульсирующей болью в руке, испытывая на крепость силу духа.

Управившись с фонарями, сразу же застелил участок стола клеенкой, чтоб его не пачкать. Взял фотографии — очередное испытание для силы духа: чтоб не начать их смотреть и окончательно не расклеиться пришлось немало сил приложить. Поэтому и поспешил убрать их с глаз долой.

В противоположной от входной двери стене, сбоку от столика, возле крайних нар, находилась еще одна дверь. Толкнул ее от себя и вошел в очередной двухметровый коридор, в конце которого, прямо и вбок, еще два помещения было. Они как кладовка и арсенал использовались.

Вот в арсенал я свернул.

Брат, когда показал мне это место, рассказал заодно и кто родителей убил. Год он, пятнадцатилетний пацан, пытался об этом узнать. Узнал. Алмазов, сука. Мы думали он с нами приличными деньгами за отцову фирму расплатился, а он копеики нам бросил. Там, батя, как раз перед смертью, контракт на несколько миллионов вечнозеленых, будь они прокляты, долларов заключил, вот Артурчика жадность и обуяла. Родителей устранил, выкупил через подставных лицу нас фирму и… сдох, вместе со всей семьей, через полтора года.

«Нет у нас Ванька больше должников кровных», — прозвучал в моей голове голос брата, при виде содержимого арсенала.

Не только привезенное из Прибалтики оружие здесь хранилось, но и… Любил Алмазов пистолеты. Даже больше скажу — фанател от них. Вот брат, когда с ним разобрался, не золото с деньгами, из–за которых родителей и убили, а эти самые пистолеты, его «Чертову дюжину», и забрал.

«А деньги, брат, деньги я побрезговал у него брать».

И я с ним был полностью согласен. Нафиг те деньги! Тем более мы в них нужды никогда особой и не испытывали. А сейчас они и вообще никому не нужны: от зомбаков деньгами не откупишься и еды у них за них не купишь. Зато с оружием с ними можно будет потягаться, только вот поздно я это понял.

В очередной раз тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, не стал открывать ящики с «Чертовой дюжиной», они мне сейчас не нужны, подошел к другим. Сначала открыл пустой, из–под патронных цинков, в него фотографии и положил. Брат, когда вернется, найдет их здесь. После чего уже к другому ящику подступился, с трудом одной рукой открыл тугие зашелки и откинул крышку. Здесь, завернутые в ингибитированную антикоррозийную бумагу, лежали автоматы, которые брат из Прибалтики и привез. Есть еще две снайперские винтовки, пистолеты и шесть гранатометов РШГ‑1 (Реактивная штурмовая граната), как и просто ручные гранаты, но они в других ящиках лежат.