Страница 15 из 30
Тут он впервые шевельнулся. Его ладонь поймала руку Малуши у него на лице; он перевернулся на бок, подался к ней и наклонился, почти прижимая ее к постельнику.
Теперь Малуша замерла; сердце бешено билось, по всему телу разливалась дрожь от волнения и приятного, какого-то обнадеживающего ожидания. Если уж ей нельзя его видеть, то можно по-другому познакомиться с тем, кто станет чудесным покровителем ее судьбы на ближайшие годы. Обычный его лесной запах ослабел, зато усилится запах тела, и от этого запаха Малушу пробирал трепет.
Мягкая борода в темноте коснулась ее шеи, и она ощутила прикосновение губ к своей коже. Глубоко вздохнула, ощущая истому и возбуждение. Волнение сменялось чисто телесным нетерпением; самым важным стало то, что ее обнимает полный сил мужчина – причем особых сил. Свободной рукой она провела по его затылку, по шее, по плечу. Его губы прошлись по ее горлу, подбородку, коснулись губ… Дрожа, Малуша приоткрыла рот и ответила на поцелуй. Она не ощущала ни малейшего страха перед ним, а лишь возбуждение и любопытство к тому, как его загадочная сущность проявится в деле любви.
Она расслабилась, выражая покорность. Его ладонь легла ей на грудь, погладила через сорочку, потом скользнула в разрез. Малуша невольно издала стон. В последние месяцы, расставшись со Святославом, она слишком страдала, чтобы думать о любви, тем более с кем-то другим, но сейчас ощутила, что тело ее зажило новой жизнью и наполнилось новыми силами. Ласки Князь-Медведя из темноты приносили ей более острые ощущения, чем она знала прежде, и она отдалась им, не думая больше ни о чем.
Чувствуя, как его невидимая рука скользит вверх по ее бедру, поднимая подол сорочки, она мельком подумала лишь об одном: говорят, что оборотня можно сделать человеком именно так – сойдясь с ним. Но если он сейчас не человек… то пусть лучше таким и остается…
Проснулась Малуша от шума и движения. Место рядом с ней было пусто, а Князь-Медведь сидел возле печки, закладывая полешки в пламенеющее устье. Он уже был одет, но личины на нем, кажется, не было. Услышав, что она зашевелилась, он медленно встал и обернулся. У Малуши ёкнуло сердце. В последний раз мелькнуло опасение, что вот сейчас он повернется – и она увидит звериную морду, покрытую шерстью… Но она успела вспомнить, как ночью прикасалась к его лицу – косматое не более, чем у любого зрелого мужчины. Да у многих обычных мужчин, виденных ею, борода и гуще, и выше подступает к глазам.
Вот он повернулся. Личины на нем и правда не было. Сквозь полутьму Малуша различала черты обычного человеческого лица. Князь-Медведь подошел, и она села на постельнике. Он присел рядом с ней, молча глядя ей в лицо. Они разглядывали друг друга, как будто впервые встретились. И ждали, что за этой первой встречей последует долгая жизнь, которую они проведут вместе.
Она не могла бы сказать, хорош ли он собой. Узкое лицо с глубоко посаженными глазами, рыжеватая борода на жестком, угловатом подбородке и немного впалых щеках. Все это просто не имело значения. Важнее всего был взгляд – пристальный, проникающий в душу, удивительно живой и полный силы на малоподвижном лице, не привыкшем выражать настроения и чувства.
С левой стороны на виске и на скуле виднелось темное пятно. Малуша подумала, что он извозился в саже, пока разводил огонь, и протянула руку.
– Это не стереть, – Князь-Медведь перехватил ее пальцы. – Говорят, похоже на след лапы медвежьей. Велес меня еще в утробе пометил.
– Поэтому ты… здесь?
Пятна Малуша не могла обнаружить в темноте – на ощупь оно не выделялось.
– И поэтому тоже. Ну, что? – немного хрипло произнес Князь-Медведь, и Малуша видела, что он тоже по-своему волнуется и напряженно ждет ее ответа. – Остаешься?
Глубоко вздохнув, она потянулась и обняла его за шею. Никогда в жизни – ни у родных, ни со Святославом, – она не испытывала такого чувства единения с кем-то. Все-таки она превратила его в человека. Оба они были странными среди людей – с юных лет выделились из всех и осуждены были жить особо. В этой избушке они были как те первые люди на земле. И Малуша чувствовала готовность остаться здесь навсегда, чтобы дать жизнь всему роду людскому.
В тот же день Князь-Медведь повел Малушу по тропе назад – к Буре-бабе. Та сама распустила ей косу, заплела две, уложила вокруг головы и покрыла платком – красным, выкрашенным корнем подмаренника. Таким же, как у нее самой, но поновее и поярче. Надела на нее поневу, как носили здешние жены – из трех полотнищ толстой полушерстяной тканины, черно-бурой в белую клетку. Поневу носили не так, как более привычную Малуше полянскую плахту – не оборачивали вокруг бедер, а вздевали на гашник и его повязывали под поясом. При этом Бура-баба что-то бормотала. Малуша едва дышала от волнения, кланяясь ей по завершении обряда. Теперь она и ее будущее чадо были защищены силой рода – самого его корня. Больше Эльга или другой кто не спросит ее с презрением, кто ей косу расплетал. Это сделала почти что сама Макошь, и даже киевской княгине придется уважать волю своего материнского рода!
Жить в лесу Малуше нравилось. Владея крохотной избушкой и четырьмя горшками, она ощущала себя госпожой своей судьбы, как ей не доводилось никогда ранее. Маленькое хозяйство, однако, давало занятий на весь день. Князь-Медведь очень много времени проводил в лесу; Малуша не спрашивала, куда он ходит и чем занимается, но он приносил то дичь, то рыбу, то припасы из весей – часть даров, что окрестные весняки доставляли к Буре-бабе. Порой и Малуша ходила к ней помогать по хозяйству. Иной раз в избушке оказывалось все вымыто и вычищено – значит, какие-то юные девы являлись попытать судьбу. Но редко – они больше ходят осенью, в пору свадеб.
С Князем-Медведем Малуша сжилась на удивление легко. Теперь он в избе личину не носил, но здесь царил вечный полумрак, не позволявший разглядеть его лицо, и у Малуши оставалось о ее лесном муже довольно смутное впечатление. Казалось, тайная сила отталкивает взгляд, не позволяет рассмотреть его черты как следует. Это было дыхание Нави, не дававшей Малуше забыть, что живет она вовсе не с простым лесным ловцом. Намного разговорчивее он не стал, но порой рассказывал ей какой-нибудь случай в лесу. Звери, особенно жившая поблизости медведица с приплодом, были ему ближе и понятнее людей. Однажды рассказал, как у него на глазах старый бобр дрался с молодым волком-переярком, подстерегшим его у выхода на лед. Победа осталась за бобром, а волк бежал, устрашенный отвагой противника и огромными острыми клыками. Малуша смеялась, но не знала, верить ли.
– Тут был случай, бобр мужику одному из Видолюбья бедренную жилу клыками перервал, тот и помер, перевязать даже не успели, – добавил Князь-Медведь.
Малуша покачала головой. С детства она наслушалась о том, кто в дружинах где и как погиб. Иной раз и на лову гибли, попав под лосиные копыта или на клыки вепря. Но никогда ей не рассказывали о человеке, которого убил бобр! И оттого ей еще сильнее казалось, что живет она в зачарованном краю за гранью обыденного.
Однако, несмотря на то, что говорили они немного, у Малуши сохранялось ощущение, что ее присутствие Князю-Медведю приятно. Что ему нравится, приходя домой, заставать здесь молодую жену с готовым ужином; нравится, снимая шкуру и превращаясь в человека, обнимать и целовать ту, что остается с ним не по суровому древнему обычаю, а по доброй воле. Чуть ли не впервые в жизни душа ее робко, лепесток за лепестком, расправлялась, распускалась из тугого комка, чувствуя тепло чьей-то привязанности, не отягощенной сомнениями и тревогами. И от этого она чувствовала себя счастливее с ним, чем даже со Святославом.
Осознав это впервые, Малуша удивилась – как можно их сравнивать? Один – как солнце ясное в небе, а другой – как зверь косматый в сумраке чащи. Но со Святославом она всегда тревожилась, всегда была не уверена, что желанна ему, всегда знала, что у него есть множество дел поважнее, чем она. С Князем-Медведем же все было иначе – они жили как будто вдвоем во всем свете, и она была для него такой же важной искрой тепла и разума, как он для нее.