Страница 23 из 67
Еще ни разу не видел он такого восхода в ясное июньское утро на открытой горной высоте.
Солнце лишь собиралось выкатиться, а розовые снежники уже играли бриллиантовым разноцветьем, и над изломанным горизонтом бушевал феерический каскад света - от чисто-белого в глубине до ярко-красного в небе. Это был бурлящий родник света, который с невероятной активностью выворачивал из глубин все более яркие, все более ослепительные кванты.
Могуче и как-то сразу в самом центре светового гейзера выкатился огромный шар солнца. Все ослепительно засверкало на земле: роса, камни, листва. Небо успокоилось, поголубело... Земля залилась светом. Начался день.
Александр перевел взгляд на костер. Измученно-красный свет костра едва проглядывал в сиянии дня, и Саша улыбнулся ему, сморщенному кусочку солнца, затерявшемуся в траве. Твое время - ночь, костер...
Он поел, оставил у костра кусок хлеба с маслом, затоптал угли. Втиснувшись в лямки рюкзака, повесил карабин через грудь и пошел лугами на юго-восток, в сторону Желтой Поляны.
Через несколько минут, воровато оглядываясь, Одноухий вышел из лесу, осмотрелся и обнюхал воздух. После этого уже смело подошел к кострищу. Как должное, съел хлеб с маслом, облизнулся и, низко опустив черную морду, пошел по следу за Александром Молчановым.
4
Путь научного сотрудника проходил по границе леса и высокогорного луга, как раз в зоне кормовых угодий оленьих стад, и он подумывал о том, что если встретит Хобу, то это будет не меньшим счастьем, чем "разговор" с Одноухим.
Найти оленя проще, чем медведя, потому что Хоба уже не впервые встречался с ним и охотно шел на зов охотничьего рога, который всегда висел у Молчанова на поясе.
Молчанов отцепил олений рог, поднес к губам. Тягучий, утробный звук печально и призывно пролетел над лугами, забежал в ущелья, оттолкнулся от каменных стен и, дробясь, множась, медленно затухая, заставил сотни животных насторожиться в своих потайках. Звук природный, естественный, но звучит явно не вовремя. До осени еще далеко.
Александр подождал немного и пошел дальше.
Трудно надеяться, что Хоба прибежит сразу, как сказочный конек-горбунок.
Вскоре Молчанову пришлось перейти через большую щебенистую осыпь, лишенную какой-либо растительности. Протрубив в третий раз, он укрылся в кустах жимолости и стал ждать. Человек и медведь в эти минуты как бы поменялись ролями: Одноухий не мог миновать голой осыпи, а Молчанов укрылся в кустах. Прошел час или чуть больше, и терпение Александра вознаградилось: Лобик вышел на осыпь и осторожно, словно по минированному полю, поминутно останавливаясь, обнюхивая воздух, двинулся вперед. Последние триста метров до заросшего участка Одноухий пробежал с предельной скоростью и надежно укрылся в кустах.
Это походило на игру в прятки.
Улыбаясь, Молчанов пошел дальше. Больше ему не удалось увидеть своего медведя.
На другой день у научного сотрудника произошла долгая остановка на подступах к перевалу возле глубокого ущелья, доверху наполненного лесом. Здесь Молчанов провел обследование последних перед нивальным поясом пастбищ. Потом он повернул почти назад, на север, и до самого вечера обходил горную систему Цхоава, где этим летом собралось особенно плотное стадо оленей, которые все же не сумели выстричь прекрасные выпасы по крутым бокам горы. Несколько раз Александр и здесь трубил, призывал своего Хоба, но ему не повезло. Великолепного рогача в этом районе не оказалось.
А Одноухий то исчезал на какое-то время, то вновь давал о себе знать, подбираясь по ночам к одинокому костру и поедая небольшие Сашины подачки. Кажется, зверю нравился такой способ передвижения - следом за ведущим, к которому он все больше привыкал.
На десятый, что ли, день Молчанов сделал привал у светлого озера, голубой бисеринкой лежавшего в конце ледникового цирка, сползающего со скалистой вершины. Берега озера, уставленные невысокой березой, кажется, посещались и турами и сернами.
Александр еще не успел развести костер, только снял рюкзак, карабин и присел было на камень близ озера, как тут же вскочил. Удивленные глаза его уставились на внезапное видение.
Почти посредине цветочного ковра стоял крупный благородный олень и внимательно смотрел на него.
По гордой осанке, огромным рогам, по величине и светло-коричневой шерсти он узнал своего Хоба. Другого такого оленя в заповеднике не было.
Олень сам нашел Молчанова и теперь стоял и смотрел на него, желая убедиться, что это не ошибка.
- Хоба, - сказал Молчанов и протянул руки. - Наконец-то ты пришел!
Олень переступал с ноги на ногу. Гордо оглядел окрестности и, умиротворенный, нагнул голову. "Да, я пришел".
Глава пятая
ДРУЗЬЯ ДЕТСТВА
1
В гнезде шла непрерывная возня.
Пять заметно подросших птенцов уже не умещались в аккуратной чашечке, склеенной из веток и глины, они все время старались усесться поудобнее. Но для этого приходилось распихивать братьев и сестер, которые тоже стремились обеспечить для себя удобное местечко и, естественно, сопротивлялись всякому воздействию со стороны.
Птенцы выпячивались из гнезда, как дрожжевое тесто из хлебной дежки. Уже не только головы, состоящие из преогромного клюва с желтой окоемкой, но и шеи, и верхняя часть более или менее оперившегося тела высовывалась из гнезда. Когда родители прилетали с червяком в клюве, красные треугольники разинутых ртов вытягивались так далеко за пределы гнезда, что гнездо как бы враз распускалось, как распускается утром цветочный бутон.
Дроздам уже не нужно было садиться на край гнезда. Издали, с веток, опускали они добычу в жадные ротики, ухитряясь при этом соблюдать строжайшую очередность, чтобы не обидеть кого-нибудь из своей великолепной пятерки.
Птенцы обрели голос. Поверх невзрачного пуха они обросли перышками и с каждым днем становились все симпатичнее, все приятнее даже для глаза чужого наблюдателя. Что же касается родителей, тем более дроздихи, то птенцы были для них самыми расчудесными, самыми прекрасными созданиями природы уже с первого дня их появления на свет белый. Материнское ощущение одинаково у всех животных и всех птиц. И оно почти совпадает с истиной.