Страница 20 из 67
Молчанов снял телогрейку, огляделся. Хребет с этой стороны плавно подымался, как кабанья спина, и зарос щетиной мелкого леса. В самой середине его чернела рваная рана ущелья, через которое он только что прошел. Диво!
Отыскав поселковый Совет, он оставил там карабин и рюкзак, поговорил о том о сем с председателем, а потом спросил:
- Есть у вас Бережной А.В. Как мне разыскать его?
Председатель засмеялся:
- Ищи ветра в поле. Самый непоседливый мужичок. Если в поселке отыщется, считайте - повезло. Вечно в разгоне, всегда у него какие-то дела. Живет он... - Председатель склонился к открытому окошку. - Во-он видите цинковую крышу? Это его дом.
- Работает где-нибудь?
- Сколько помню - нигде. Правда, иной год уходил с пастухами. Зимой возле туристов-лыжников на базе отирается. Случайные, в общем, заработки. Говорит, скоро пенсию получит. Какая ему пенсия будет, сказать не могу. А вы, случаем, не вербовать его приехали?
- Только познакомиться хочу. Вербуют его другие, - туманно ответил Молчанов и пошел искать этого Бережного.
Фланелевая куртка и тяжелые ботинки делали Молчанова похожим на туриста, который собрался подняться до лыжной базы на горе. Он и решил представиться туристом, если дело дойдет до знакомства.
Дома Бережного не оказалось. Замок.
Александр пошел наугад по улице, пустынной в этот предвечерний час. Похоже, здесь живет не очень много народу. И все, конечно, работают. Никто ему не встретился. Огорченный неудачей, он свернул к реке. Пробрался через негустые лозняки и тут на берегу увидел мужчину, который сидел разувшись, с засученными портами и сосредоточенно плевал в воду.
На вид ему можно было дать чуть более пятидесяти. Всерьез облысевший череп поблескивал, а волосы, которые не усидели на самой голове, без особых потерь перебрались на лицо и образовали довольно густую бородку, тщательно причесанную и подрезанную квадратиком, не без претензий на моду. Цветом она была пепельная, с проседью, как и пышные усы, теряющиеся концами в бороде. Заметное лицо, ничего не скажешь. Не забудется.
Саша поздоровался и сел. Бородач равнодушно кивнул, даже не посмотрев в лицо.
Помолчали.
- Турист? - спросил вдруг борода.
Саша тоже кивнул.
- Куда нацелился?
- Туда. - Молчанов ткнул пальцем в гору, очень зеленую и кудрявую, с пятнами снега на вершине.
- Да-а, место отличное, - сказал борода. - Всех к себе тянет. Люди, значит, так и прут косяками. В бытность мою парнем какая там пихта стояла! Закачаешься! А сегодня один сорняк ольховый на поляне растет. Все подчистую срубили. Я тоже рубил, грешник.
- И зверь ходил? - спросил Саша.
- Зверь! Кишмя кишел. Без ружья чтобы войти - ни боже мой! Не кабан, так ведьмедь на дуб загонит.
Он так и сказал: "ведьмедь".
- А нынче?
- Что нынче? Если мясца хошь, в заповедник надо шагать. А там, мил мой, статья. Стража кругом так и шныряет.
- Медведя можно и не в заповеднике, - намекнул Саша.
- Не мне говорить об этом. Я тех ведьмедей... - Он через зубы далеко и ловко сплюнул, ничуточки не испачкав усов и бороды. Оценив деликатное молчание туриста, добавил: - Тута, в поселке, мое прозвище знаешь какое? "Сто тринадцать ведьмедей", вот какое! А это что означает? Вот то-то и оно.
- Это вы столько убили? - удивился Саша.
- Было, сынок, было. Зарубки на винтаре делал. Потом посчитал, сам не поверил. Ведь я сызмальства в лесу и завсегда с винтарем. Еще когда заповедник только учредили, гулял по тропкам. Его, заповедник то есть, учредили, понимаешь ли, сперва только на бумаге, границы карандашиком обвели, а так ничего не менялось. Стражи не было.
- Без лицензии стреляли?
"Сто тринадцать медведей" засмеялся, почесал лысину, на которую уселся было комар.
- Да кто там этими лицензиями занимался! Их уже потом для строгости и порядка сочинили. Ну, скажу тебе, я трудно отвыкал от охоты, ох трудно! Шалил и потом, когда лицензии... А вот уж после войны попался раза два, самогоном едва откупился, и пришлось завязать, не ходил в одиночку. Тогда пристал к таким людям, что не боялись. С ними шастал вроде законного егеря при высоких охотниках. Приедут из города, стрелить ведьмедя им очень желательно, а одним в горы боязно. И ко мне, значит, идут. Давай, дядя Алеха, пойдем, загонишь на нас ведьмедя - ставим бутылку ну и рублей там несколько. С такими-то отчего не пойти, иду, загоняю, они - пах-пах! - и мимо, опять же я выручаю своим винтарем. Так и бивал. Слух обо мне далеко прошел. За дядей Алехой и со Ставрополя присылали, из самого Ростова тоже. Без меня такие не ходили в лес. А я что? Я иду, тропы знаю, веду их, значит, на примеченное: вон он, ведьмедь, бейте, а сам его же на мушке держу. Им приятно, значит, когда безопасность рядом, и мне тоже перепадает.
- Вон вы какой знаменитый, - сказал Молчанов.
- Ну уж и знаменитый... - "Сто тринадцать медведей" впервые открыто глянул на собеседника, остался доволен, спросил: - А вы это... не насчет того, чтобы пальнуть?
- Не увлекаюсь. Да и лицензии нет.
- А то можно и сходить. Я тут знаю одного шатуна, он у нас овец задрал в позапрошлом годе. Стрелил я по ём дважды, да маху дал, видать, рука дрожать зачала от неврозу. Такой шатун преогромный, у кого хошь рука-то задрожит.
Молчанов сказал:
- Сейчас, наверное, мало таких приезжих, чтоб вашей помощью пользовались. Строго и для них стало. Или нет?
- Поменьшило, правда твоя, сынок. Вот уж который год сижу без работы. Было раза два, призывали меня с собой, ходил, ну и то потом, толковали, будто моим охотничкам дали прикурить за незаконку.
- Значит, у вас сто тринадцать. Черту подвести придется?
- Да-к ведь как оно сказать... А може, и еще добавлю. Было б здоровье, глядишь - и подъедут какие важные. А им без дяди Алехи никак нельзя. Призовут.
"Сто тринадцать медведей" достал кисет, протянул Молчанову. Он отказался. Тогда дядя Алеха закурил сам. Дым крепчайшей махорки заставил Александра отвернуться и закашлять.
- Ну и махра! - сказал он.
- Сам готовлю, томлю, понимаешь, в погребе. Не токмо ты вот закашлялся, эту махру даже ведьмеди как огня боятся. От этого моего творения ведьмеди за семь верст убегают.