Страница 19 из 23
Тех, кто постарше и с боевым опытом, были быстро назначены Семёном старшими, и наш отряд по новой стал учиться воевать. Среди новеньких кстати, нашлась девушка Юля, в совершенстве владеющая немецким и прилично пишущая на нём. Чем мы вскоре воспользовались.
А причина появилась. При очередном отъёме тёплых вещей в близь лежащем селе, а проще говоря, простом ограблении населения, была убита целая семья из двенадцати человек. Это была семья селянина Игната Семенюка с женой и дочерью учительницей. Они же были и нашими глазами на селе, приютившими восьмерых детей потерявшихся при эвакуации. Когда полицаи стали изымать даже детские вещи, сердце мужчины не выдержало. Он отнял винтовки и схватив в охапку вытолкал в шею из своего дома трёх бандитов с повязками. Те ушли и вернулись уже с немцами. Под дулами автоматов полицаи вывели всю семью на улицу и расстреляли взрослых и детей прямо под родными окнами.
Полицаи были пришлыми, не местными, и жили они вместе с немцами в соседнем селе. Их функциями было принеси, подай, иди впереди нас во время перестрелки. В их обязанности была охрана села по ночам, также стерегли они и тюрьму-подвал с задержанными.
На эту акцию устрашения мы решили ответить, и в свою очередь уничтожить всех, кто участвовал в расстреле мирных жителей. Через две ночи слившись в единый кулак с отрядом капитана Крынкина, мы атаковали село и все немцы с полицаями были уничтожены. Но главное было не в ответной акции, нами были повешены все враги. Все, даже мёртвые взятые в плен полицаи и немцы. На полицаев крепили листок с надписью - Предатель родины, а на шею каждого немца была повешена табличка на немецком языке, гласящая о том что, данный солдат приговорён в смертной казни за уничтожение мирного населения, и что так будет с каждым немецким завоевателем России, кто осмелится на подобное деяние.
На шинель же их командира мы прикрепили ещё и послание к его начальству о том, что всё, что творят немецкие войска на русской земле сейчас, стократно обратно получит немецкое население, когда вскоре Красная Армия войдёт в их Германию.
Что, характерно, но приехавший немецкий начальник, прочтя данное послание, приказал снять и похоронить своих солдат. Никаких репрессий по отношению населения при этом не последовало. Видимо что-то до некоторых немцев начинает потихоньку доходить.
Но как говорится сколько верёвочке не виться … .
Спустя два месяца, я сидела в окопе, наш отрад всё же выследили каратели, и смотрела как ветер треплет волосы моего мертвого Семёна. Сидела и сжимая в руках последние две гранаты с уже выдернутыми кольцами. Ждала появления немцев. И они пришли, три солдата встали возле моей будущей могилы и гортанными голосами стали мне приказывать, чтобы я подняла руки. Я устало кивнула им, отпустила гранатные скобы, и не торопясь подняв обе руки вверх, разжала ладони. Через три секунды грянул взрыв, который избавил меня от врагов и от жизни.
Очнулась я от запаха цветов, вокруг было тихо-тихо, а небо надо мной было в больших кучерявых облаках. Там, высоко над облаками вдруг появился силуэт самолётика оставляющего за собой двойной след от реактивного двигателя. Интересно, откуда он в 1943 году, подумалось мне? А где мой окоп, где немцы, и где я сама?
Без больших усилий мне удалось привстать и оглядеться. Гм. Я лежала в своей грязной гимнастёрке, немецкой юбке, и в кирзовых сапогах посреди клумбы с цветами обложенной выкрашенными в разный цвет кирпичами. Обалдеть!
Совсем рядом была детская площадка с качелькой, круселью и песочницей. Поодаль стоял одноэтажный короб здания сложенный из бетонных панелей. Погоди, так это же детский сад? Я валяюсь на клумбе в детском саду? Меня что, снова перенесло ... обратно в будущее … но уже в своём женском облике?
Я встала, отряхнула юбку и поправив на уже серьёзно выделяющемся животе привычный ремень, аккуратно стараясь не потоптать цветы, вылезла из клумбы. Погоди, на мне же кобура с револьвером! Если я снова в своём времени, то её лучше снять и убрать с глаз долой.
Интересно какой сейчас год и где я? Блин, и во что упрятать кобуру? Однако вон под грибком лежит забытый кем-то детский рюкзачок, пусть меня простит этот ребёнок, но он для меня сейчас нужнее. Так, кобуру убираем, и пора линять с территории садика. Кстати. Если никого нет и садик закрыт, то тут сегодня точно суббота или воскресение. Только разборок со сторожем мне и не хватает.
Слава богу, калитка не на замке, и я просто выхожу начиная оглядываться. Сменить бы гимнастёрку на что другое, юбка-то и такая сойдёт. Да и сапоги, в общем-то тоже не так страшны. Но верх? Вот верх лучше бы поменять, да и расчесаться бы не мешало.
Шедшая мимо немолодая женщина обратила на меня внимание и поколебавшись мгновение, сказала мне, - Да уж дочка, ты похоже только, что из настоящего боя вышла? И как там на войне?
- А страшно там. Страшно, - на полном серьёзе ответила ей я. – Буквально три минуты назад я подорвала себя и трёх карателей последними моими гранатами. И погибла.
- Однако и не весёлый у вас ответ получился. Какой месяц, - кивнув на мой живот, спросила она меня.
- Шестой пошёл. И похоже я буду жить, это меня уже радует. А можно вас попросить … дать мне хоть что ни будь из одежды, а то я в своей гимнастёрке явно не вписываюсь в этот мир. Если не жалко.
- А есть милая, найдётся. Пойдём, я вон в том доме живу. Мой балкон с цветами. Чаю попьём, поболтаем. Мне гость развлечение, а тебе из дочериного чего ни будь да подберём. Как уехала дочка в Москву, так только письма изредка и получаю. Старые одёжки велела выбросить или раздарить. Легко пришли, не жалко. Меня Агафьей Тихоновной можешь звать. Вдовая я.
- Спасибо тётя Агафья, а я Пелагея, а вот отчество и фамилии у меня и свои и чужие.
Агафья молча кивнула ей, они вошли в подъезд, и на лифте поднялись на четвёртый этаж. Хозяйка, открыв двери, чуть подтолкнув Пелагею в спину, сказала. - Входи дочка, мой дом твой дом, а тебе похоже после пережитого душу успокоить надо, ты поживи пока у меня, а там посмотрим.
Вечером лёжа на раскладушке в первый раз за много лет вымывшаяся в ванне Пелагея снова прокрутила откровенный разговор, что произошел между хозяйкой и ею, и подумала, что какое же счастье, что нашёлся человек, без оговорок принявший её жизнь за правду. Это ли не ещё одно чудо жизни?