Страница 43 из 56
— Вы хотите вести переговоры с Абдул Хамидом непосредственно? – встревожился посол.
— Вероятно, придется, – кивнул уже Максим, – но не переговоры, а разговоры. О том, о сем, а там и до судеб мира доберемся….
— Об этом эрцгерцог мне не писал….
— Не волнуйтесь, Ваша светлость, мы будем с Вами действовать в плотной связке.
— Януш, – воззвала к мужу жена. – На подобные темы Вы будете разговаривать после ужина, а сейчас прошу к столу. Разливайте суп, Гретхен.
В отличие от ужинов в других домах в семье дипломатов разговоры не прерывались даже за супом. Джорджина, аккуратно поглощая в меру горячую жидкость, задавала и задавала вопросы гостю (в основном, о его светских знакомых), а он, отвечая на автомате, стремился манипулировать ложкой не менее искусно, чем хозяйка. Вдруг она задала иной вопрос:
— Как странно Вы держите тарелку? Разве это удобнее – наклонять ее от себя?
— Конечно, – с апломбом сказал Макс (с детства применявший сию московскую методу). – В этом случае капли с ложки падают на опустошенный край тарелки, а не на мою грудь.
— Ловко, – признала хозяйка. – Впрочем, капли с моей ложки почему-то никуда не падают.
— Вы – женщина, – завистливо вздохнул Макс. – Нам вашу аккуратность очень трудно освоить.
— Януш освоил, – хмыкнула довольно Джорджина.
— Чего мне это стоило, – бормотнул в усы Иоганн.
Вторым блюдом оказалось рыбное: Гретхен подняла крышку с фарфорового блюда, на котором лежали три запеченые красноватые рыбинки длиной сантиметров по 30, облитые каким-то соусом и обложенные овощным гарниром.
— Выбирайте, Максим, – предложила Джорджина. – Это знаменитые "султанки", которых по нашей просьбе прислали из дворца Йылдыз, резиденции Абдул-Хамида. По латыни они называются Муллус барбатус понтикус. Вкуснее рыб я не пробовала – особенно вот в таком виде: запеченые в белом вине! Недаром весь улов этих редких рыб идет на султанскую кухню!
Макс выбрал, конечно, ту, что менее казиста – хотя удалось ему это с трудом.
— Я сглупила, – признала Джорджина. – Надо было выбрать мне самой и разложить по тарелкам. Ладно, раз уж Вы нацелились на беседы с султаном, то он может угостить Вас и 50-сантиметровой султанкой. Но берегитесь: в гневе Абдул Хамид безудержен и легко может лишить Вас головы – хоть и не собственноручно.
— У него на обеде или ужине не будет к рыбе этого прекрасного токайского вина, – посокрушался Макс. – Или запрет на вина в султанском дворце отменен?
— Что Вы, Максим, – усмехнулся Паллавичини. – Наш Абдул позиционирует себя не только султаном, но и халифом, то есть духовным "отцом" всех мусульман и потому строго блюдет законы шариата. Так что вина мы пьем только на приемах в европейских посольствах – или дома, конечно.
— Бедновато в Стамбуле с развлечениями, – поделился своими впечатлениями Городецкий. – Одни кофейни кругом и мужчины, мужчины, мужчины. Вернее, женщины есть, но упакованные в покрывала и чадры, преимущественно в годах и преимущественно на рынках….
— Тем не менее Вы нашли сегодня подлинную драгоценность: принцессу и прямо на улице! – заулыбался Паллавичини.
— Как принцессу?! – воскликнула Джорджина. – Где? Кого?
— Фатьму Нуреддин, возле Долмабахче, – пояснил Макс. – Заинтересовалась моим автомобилем, а далее и мной самим.
— Вы мужчина, конечно, видный, – с сомнением протянула дама, – но влет заинтересовать внучку султана, да еще наиболее капризную…. Что Вы ей пообещали?
— Научить ее летать, – сказал, улыбаясь, Макс.
— Вы авиатор? – с ноткой ужаса удивилась Джорджина, но тотчас обратила удивление на практический аспект: – И привезли в Стамбул аэроплан?
— Для полетов в небо не обязательны мотор и крылья, – еще шире улыбнулся Макс и интригующе замолчал.
— Ну да, есть еще воздушные шары, – с ноткой раздражения вспомнила дама. – И эти… как их?
— Дирижабли, – подсказал муж.
— Мимо, – мотнул головой гость. – Но пока я не буду раскрывать вам свой секрет. Вы можете узнать его позже, после демонстрации принцессе….
После ужина хозяин провел гостя в свой кабинет (уютную комнатку с письменным столом и парой кресел, стены которой были сплошь заставлены шкафами с книгами), попросил прощения и раскурил замысловато изогнутую трубку.
— Привык после еды, – чуть развел он руками. – Знаю, что рискую сократить себе жизнь, но это такое удовольствие!
— Я Вам искренне завидую, – поощрительно сказал Максим. – Ибо мои легкие не хотят принимать табачный дым, хотя он такой душистый….
— Итак, расскажите мне, что стало причиной Вашего сюда приезда? – испытующе спросил посол.
— В окружении эрцгерцога вызрело мнение, что союз Австро-Венгрии с Германией является самоубийственным, – веско сказал Городецкий.
— Даннационе! (Черт побери) – выругался Паллавичини. – А впрочем я рад! Чванство пруссаков становится все более непереносимым. Гегемонами себя вообразили, нам натурально диктуют что и как делать! Что же теперь, втихую сворачивать с ними сотрудничество или напротив, открыто идти на союз с Францией, Англией и Россией?
— Никакой открытой политики пока быть не может, – возразил посланец, – так как в окружении императора полно сторонников Германии – особенно в среде военных. Но будущий император полагает, что курс на военное противостояние принесет Австро-Венгрии одни несчастья, а война вообще приведет к распаду империи. Значит надо стремиться к миру со всеми великими державами.
— Но Германия активно вооружается и противостоит Франции в ее колониальной политике. А теперь, когда она является основным инициатором и строителем Багдадской железной дороги, то будет прямо противостоять Британии, – напомнил посол.
— Потеряв всех своих союзников (а Италия ей не союзник на самом деле), Германии останется только бессильно лязгать зубами и перейти к политике мирного сосуществования. Наша задача здесь: не дать ей соединиться в союз с Османской империей.
— Абдул Хамид – хитрая лиса, – ухмыльнулся посол. – Я уверен, что он не станет заключать тесного военного союза с Вильгельмом, а предпочтет сотрудничество со всеми заинтересованными сторонами.
— А вот тут мы подошли к самому злободневному вопросу, – сказал Максим. – Удержится ли Абдул Хамид у власти в ближайшие годы? Даже в этот год?
— Вы намекаете на младотурков? Такого рода оппозиция под названием "новые османы" была у султана еще 30 лет назад, но он их обманул, введя конституцию и парламент, а потом задавил.
— Нам сообщают отовсюду, что сейчас все серьезнее, – возразил Максим. – Тайные организации "Комитета единения и прогресса" (КЕП) созданы во всех частях империи, и они популярны у народа, так как обличают преступления местных правителей и призывают отменить многие тяжкие султанские налоги.
— Народ в любом государстве всегда ворчал, ворчит и будет ворчать, – заупрямился Паллавичини.
— Но сейчас к этому ворчанию активно присоединяются голоса военных, учившихся в Стамбуле под руководством германских офицеров. Эти готовы перейти от слов к делу. Особенно ненадежны подразделения 3-ей армии, расквартированной в Македонии….
— Откуда Вам это известно?
— Из частной переписки и пересказов, которые попали на страницы эмигрантской прессы.
— Ну ладно, – сдался посол. – Признаться, я тоже слышал нечто подобное, хотя и не придал большого значения. Но что Вы в этой ситуации предлагаете?
— Во-первых, Вам, герр посол, надо напроситься на прием к великому визирю и выяснить, знает ли он о серьезности складывающегося положения. А во-вторых, предложить ему срочно вернуть из эмиграции принца Сабахаддина, чья оппозиционность не столь воинственна. Пусть эти оппозиционеры поборются между собой за влияние на народ, а султан укрепит тем временем свой "статус кво" – по стародавнему римскому принципу: разделяй и властвуй.
Глава тридцать восьмая. Восторги Фатьмы
Очередное апрельское утро было прекрасным, – тем более, что Макс встречал его на Босфоре. Открыв створки окна, он вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом цветущих яблонь, всмотрелся в азиатский берег (ничего примечательного там не увидел), затем перевел взгляд на пролив с маленькой Девичьей башней у "того" берега и потянулся.