Страница 31 из 56
Ехал он, конечно, первым классом (через Старсбург-Штутгарт-Мюнхен-Зальцбург) и до германской границы блаженствовал в одиночестве. Перед Саарбрюккеном поезд остановился на пограничный досмотр, но пруссаки были молчаливы и корректны. В Страсбурге проводник привел в купе двух пассажиров: симпатичного молодого блондина (лет 22–23) и невысокую прихрамывающую женщину еврейского типа (далеко за 30), в которой сразу привлекало лицо: ястребиный нос и умные, проницательные глаза. Первоначально Городецкий решил, что это сын с матерью, однако вскоре переменил свое мнение: очень уж нежен был взгляд дамы, когда обращался на парня, и трепетны ее прикосновения к его рукам. "Да они любовники! – осознал он. – Интересное сочетание"
Дав им обустроиться в купе, Максим в него вернулся и счел нужным представиться по-немецки:
— Максим Городецки, драматург.
— Вы русский? – быстро спросила дама по-русски.
— Полурусский – полуполяк, но при этом подданный Австро-Венгрии, – ответил по-русски и он.
— Я тоже полурусский, – сказал, улыбаясь, молодой человек. – Константин Цеткин, студент.
— А я Роза Люксенбург, доктор права.
"Мамма миа! Вот это знакомство! – удивился Макс и, видимо, чересчур сильно, так как дама вновь резко спросила:
— Наши имена Вам знакомы?
— Слышал их порознь, а, вернее, читал. Известная феминистка Клара Цеткин – Ваша мать, Костя?
— Это так. Но в немецкой прессе маму называют "борцом за равные права женщин". Она – главный редактор газеты "Равенство".
— Феминистками называют женщин Англии, – вмешалась Роза. – Тех, что борются за свои права. Вы, видимо, поклонник этой страны?
— Пожалуй, да. Прекрасной чертой англичан является склонность к юмору, которого практически нет в Германии.
— Так Вы, значит, драматург, – продолжила докапываться Роза. – Что за пьесы вышли из-под Вашего пера и в каком театре их представляют?
— Мне надо попросить у вас прощения, – состроил повинную рожицу Макс. – Я – начинающий драматург. Пьеса у меня одна, правда ее приняли к постановке в венском Бургтеатре.
— И называется она?
— "Случайная любовница".
— Ну, разумеется. Этакий красавец другую пьесу вряд ли мог написать. А действие ее случайно не в Англии происходит?
— В ней, – покаянно бросил голову на грудь попаданец.
— Странно, – сказала Роза. – Странно, что ее приняли в Бургтеатр. Я там бывала пару раз и отзывы о спектаклях читала: водевили там ставить не принято. Тем более британского происхождения.
— Я и не говорил, что это водевиль. Вполне серьезная пьеса, в духе Ибсена или Стриндберга.
— Еще страньше. Полурусский-полуполяк написал пьесу об англичанах в скандинавском духе и ставит ее в Вене. Далеко откочевали Вы от Родины, господин Городецкий.
— Это, мне кажется, в духе времени. Вот мы едем во французском поезде по немецкой земле, являемся практически русскими, но живем космополитическими интересами. Так, пожалуй, и надо. "Патриотизм – последнее прибежище негодяев" – по выражению одного из умнейших англичан 18 века, Самюэля Джонсона, литератора.
— Ого! Шикарный афоризм. Я его раньше не слышала, надо взять на заметку. Где об этом можно прочитать?
— Некто Босуэлл написал биографию этого писателя под названием "Жизнь Сэмюэля Джонсона". В Королевской библиотеке Берлина она должна быть.
— Хорошо. Так о чем все-таки ваша пьеса, Максим?
— О выборе интеллигента между обогащением и творчеством и выборе женщины между семьей и свободой.
— Что же они выбирают?
— Творчество и свободу.
— Великолепно! Надо бы попасть на представление этой пьесы.
— Нет ничего проще: я приглашу вас на премьеру по контрамаркам, хотя пока не знаю, когда она состоится. Но не позже, чем через месяц.
— Увы, мы не хозяева своему времени. У меня плотный график выступлений то там, то здесь, а Константину нужно будет сдавать сессию.
— Жаль. Мнение борца за свободу женщин мне было бы ценно.
— У меня еще вопрос, – внезапно активизировался Константин. – Чем Вы зарабатываете на жизнь в ожидании гонораров от драматургии?
— Я генерирую идеи технического характера и мне за это иногда хорошо платят.
— Например? – заинтересовалась и Роза.
— Например, усовершенствую автомобили, что выражается в победах на гонках. Сейчас еду как раз с такой гонки в Гайоне.
— Вы сами на авто гоняете? – округлил глаза Костя.
— Нет, на это есть профессиональные гонщики. Я же наблюдаю, как ведут себя мои нововведения.
— Еще раз например? – спросил Костя.
— Например, я придумал турбонаддув для цилиндров двигателя. Он оказался очень эффективным. Мы должны были победить, но вмешался случай и денежный приз от нас ушел.
— Что за случай? Поймите, я спрашиваю потому, что дорога длинная, а Вы – человек интересный.
"Ладно, получите, господа революционеры" – решился Макс и сказал:
— Мой гонщик упал с неба, когда мы испытывали новую модель параплана.
— Аэроплана?
— Нет, это что-то вроде паруса, на котором можно летать в небе как угодно долго.
— Фантастика! – воскликнул Костя. – Я никогда о таком устройстве не слышал! А гонщик разбился?
— Нет, просто сломал ногу при неудачном приземлении. На самом деле параплан – довольно безопасное изобретение.
— Его тоже Вы придумали?
— Не совсем. Я видел картину, на которой изображена буря в море и улетающий с мачты парус, за край которого уцепился моряк. И я подумал: а что, если этот моряк улетел далеко, до берега, а там ветер стал утихать и его могло плавно спустить на землю? Так родилась идея параплана, а потом я такой парус сшил (из шелка) и смог летать над землей.
— Вы тоже летаете?! А меня можете научить?
— Костя, – увещевающе сказала Роза. – Какой Вы еще мальчик!
— Такой же как Максим! – упрямо сказал Константин. – Которому уже лет тридцать….
— Тридцать шесть, – уточнил Макс.
— Тридцать шесть? – удивилась Роза. – Вы мой ровесник? Я Вам и тридцать-то не дала бы! Вероятно, Вы так молоды, потому что в облаках все летаете….
— Вероятно, да. Кстати, время обеденное. Приглашаю вас в вагон-ресторан. Один приз на той гонке нам все-таки дали.
Глава двадцать восьмая. Дурацкие пророчества
В ресторане попутчики слегка поупирались, не желая одалживаться у случайного знакомого, но потом их обрусевшие натуры подключились, и они согласились выпить бутылку шампанского. Было это, конечно, не то фуфло, что ныне выдается повсеместно за шампанское, а прекрасный "Дом Поммери" в ведерке со льдом. Роза "поплыла" с первого бокала, а Константин – со второго. Макса тоже зацепило, чему он уже не удивился – попривык. Впрочем, знал, что уже через час все придет в норму. Языки попутчиков, и так бойкие, вовсе развязались.
— Я, как ни странно, в первый раз встречаю человека, творящего путь в будущую техническую цивилизацию, – соткровенничала Роза. – Что еще Вы изобрели, признавайтесь!
— Я признаюсь в том, что кроме пьес, сочиняю еще фантастические романы о будущем, – веско сказал Максим.
— Вроде Жюля Верна? – оживился Костя.
— И Герберта Уэллса. Соответственно, мне приходится прогнозировать будущее развитие науки и техники. И я ответственно заявляю: время рабочего класса весьма скоро (через 50-100 лет) подойдет к концу. Он практически исчезнет, этот класс!
— Какая ерунда! – вскипела Роза. – Кто же будет производить всю промышленную продукцию?
— Автоматические системы и андроиды, то есть человекоподобные механизмы.
— Чем же будут заниматься люди? – опешила революционерка.
— Очень вырастет организационная сфера (многочисленные здания будут заполнены клерками), а также сфера услуг всякого рода, особенно туристическая. Многие миллионы людей будут путешествовать из страны в страну, где миллионы поваров, официантов, парикмахеров, экскурсоводов, музыкантов, артистов и просто любителей будут их развлекать – за деньги, конечно. Даже проституция расцветет еще более пышным цветом и станет считаться весьма престижной профессией.