Страница 4 из 11
Рука смерти коснулась ее сердца, но не погасила любви. Когда крик Фридриха достиг ее слуха, она открыла глаза, словно пробудившись от глубокого сна, и покинула склеп, чтобы отыскать своего возлюбленного. И теперь стояла перед ним, красивая и грациозная.
Юношеская мечта Барбароссы осуществилась. Гела, его первая любовь, была рядом с ним, чтобы заботиться о нем так, как не могла бы делать это в земной жизни. Именно она, оставшаяся верной ему, отныне правила волшебным королевством Кифхойзера и заботилась о любимом и его рыцарях. Только она знала, как тоскует сердце Барбароссы при воспоминаниях о славном прошлом. Она приводила рыцарей, – его верных товарищей в священной войне, – в зал. Они рассаживались вокруг мраморного стола, за которым сидел Барбаросса, с длинной седой бородой, обвевавшей его, подобно императорским горностаям, и они, за золотыми кубками, наполненными из неисчерпаемых запасов горных погребов, вспоминали славные дни, которые провели когда-то вместе, о «золотом веке» Священной Германской империи. А менестрели, ходившие с ним в Святую землю, и вернувшиеся в заколдованную гору, настраивали свои инструменты, и песни, рождавшиеся в их душах, устремлялись к их губам и громким эхом отдавались под заколдованными сводами Кифхойзера.
Когда сердце Барбароссы жаждало известий об отчизне, Гела в полночь выходила через дверь в скале, спускалась вниз по «Золотому лугу», прислушивалась у дверей и заглядывала в окна. Обо всем, что видела и слышала, о причитаниях и радостях, она честно рассказывала императору по возвращении. А то, что не сумела увидеть и услышать Гела, видели и слышали другие глаза и уши. Как когда-то, вороны Одина слетали из жилищ богов в жилища людей, чтобы поведать небесному правителю обо всем, что случилось на земле, так и те вороны, которые вили свои гнезда в расселинах Кифхойзера, летали над равнинами, слушая слова радости и горя, и приносили их в свои жилища.
В тихий полуночный час, гора разверзалась, и маленькие гномы, тайно обитавшие в сводчатых залах, выскальзывали в лунном свете и, подобно Соломону, знавшему язык птиц, слушали, о чем переговариваются вороны. Затем они несли эти вести старому императору, перед которым являлись время от времени, чтобы наполнить его сокровищницу золотом.
Щедрой рукой Барбаросса отдавал часть этих сокровищ благочестивым и честным смертным, которых Гела приводила в волшебное королевство Кифхойзера, чтобы ее возлюбленный мог радоваться, видя новое поколение, хоть и отличавшееся от того, которое было в его дни, но все еще хранившее с любовью память о благородном Барбароссе и лелеявшее надежду на его возвращение на землю.
Крепость на холме пришла в упадок. Там, где когда-то слышались шаги воинов, паслись стада, но раз в столетие, в полночь, замок представал во всем своем древнем великолепии; гремел подъемный мост, сторожа подавали громкие и ясные сигналы, трубя в рога, а по замковому двору, через двери с вырезанными над ними гербами, в ярко освещенные залы, проходила блестящая процессия. Барбаросса вел за руку прелестную Гелу, а за ними следовали его рыцари и вассалы, жаждавшие вдохнуть воздуха верхнего мира.
Но в то время, как рыцари проводили несколько коротких часов за пиршественными столами, среди удовольствий прошлого, император и Гела поднимались на самую высокую стену замка и с тоской смотрели вниз, на равнины любимой Германии.
Все вокруг было окутано сном. Ночь и спокойствие смиряли заботы, терзавшие днем человеческие сердца, и наполняли их надеждой.
– Они спят и видят сны, – говорил старый император, – но придет день, мой народ проснется и увидит: то, что разделяет сейчас их сердца, ушло навеки. Храбрецы извлекут из ножен мечи и покроют их славой. Менестрели разнесут ее в своих песнях, и в нашей великой единой Германии наступит мир и благоденствие, от Северного моря до прекрасных равнин Италии. Тогда и мы обретем вечный покой.
Так говорил престарелый император, глядя поверх зубчатой стены, простирая руки и благословляя свое бывшее королевство. Но едва на востоке занимался первый проблеск зари, Барбаросса и его Гела спускались вниз, веселье прекращалось, процессия возвращалась через замковый двор и мост обратно в гору, а позади них волшебный замок таял в утреннем тумане.
Настало желанное утро, народ проснулся, прекратились междоусобицы. «Единство и сила», как было завещано ему его императором, сплотили людей отныне и до века.
Теперь Барбаросса может упокоиться, ибо от Северного моря до равнин Италии гремит слава великого объединенного отечества.
Так исполнилось пророчество престарелого императора, бывшее мечтой его народа.
Король Лаурин
В Тироле, где проживает великое множество добрых маленьких гномов, есть прекрасная долина, в которой в давние времена стоял большой фермерский дом, владелец которого переселился сюда с другой стороны гор, соблазненный красотой и плодородием этого замечательного места.
В те дни еще можно было найти хороших слуг, преданных своему хозяину и его семейству. Но фермер считал, что старые слуги – лучше новых, поэтому привез с собой слуг с другой стороны высокого горного хребта.
Наступила весна; зазеленели горные пастбища, пора было выгонять стада из долины; но старая пастушка, в течение многих лет делавшая это, добросовестности и умению которой фермер полностью доверял, заболела и умерла.
Это вызвало у него некоторое беспокойство, поскольку для выпаса скота на горных лугах все было готово.
– Ступай в нашу родную долину, Тони, – сказал старый фермер своему единственному сыну и наследнику. – Там живет моя пожилая кузина; говорят, ее дочь – славная девушка; может быть, тебе удастся уговорить ее стать нашей пастушкой.
На следующий день, рано утром, молодой человек отправился выполнять поручение.
Ночные тени все еще прятались между скал, словно сказочные великаны, но вершины ледника уже сияли утренним светом. Юноша, привыкший к красотам родных гор, едва замечал великолепие Альп, но спешил вперед, беспокоясь за скот. Вскоре он добрался до узкого горного перевала между двумя высокими ледниками, от которого дорога спускалась вниз, в его родную долину.
Здесь стоял высокий крест, с перекладиной, простершейся к ледникам, подобно огромным рукам; если бы он мог говорить, то мог бы поведать об опасностях, подстерегающих путешественников, один из которых, в благодарность за свое спасение, воздвиг его в этом пустынном месте.
Тони опустился на колени, чтобы помолиться, как это было принято в те времена в той стране. Голова его была низко опущена, так что он не видел мрачного лица, смотревшего на него с одного из ледников.
Несомненно, его вознесли туда орлиные крылья, ибо на эту высоту, казавшуюся расположенной ближе к небу, чем к земле, не мог подняться ни один человек. И все же фигура стояла спокойно, прямо, твердо. Длинные серебристые волосы струились по плечам, вокруг головы вспыхивало нечто вроде солнечных лучей или таинственной диадемы из карбункулов, а темные глаза пронзали даль и останавливались на коленопреклоненном, проникая в глубину его сердца.
Молодой человек поднялся и начал спускаться по извилистой тропе в долину. Призрак на высоком леднике долго глядел вслед удаляющейся фигуре, а затем пошел, уверенным шагом, не оскальзываясь, по сверкающему ледяному полю.
Ближе к вечеру Тони снова сидел у подножия креста, а рядом с ним – прелестная девушка. Она положила узелок на землю у своих ног, сложила руки на коленях и со смешанным выражением горя и пробудившейся надежды смотрела в лицо своего спутника.
Ее мать умерла несколько дней назад, а бедность даже в те добрые старые времена была горькой, что бедная сирота познала на собственном опыте. Потому что староста деревни прямо сказал ей: дом, в котором она жила со своей матерью, теперь принадлежит другой вдове, и Вренели должна сама искать свою дорогу в этом мире.