Икона

– Но почему мы не можем пойти в полицию? – спрашиваю я. И я даже не сразу понимаю, что он говорит: почти все люди, которых я знаю, мертвы.

– Полиция подожгла церковь.

– Что?!

Я даже не могу себе представить, что кто-то может поджечь наш храм Иоанна Богослова. Ведь когда входишь в храм, с его белыми стенами, с его сводчатыми потолками, – ощущаешь покой и красоту, густой запах ладана. И святые смотрят на тебя с икон. Все эти иконы… Неужели они сгорели? Я в ужасе. Два места в мире, о которых я думала, что они не изменятся никогда, – дом и храм – больше не существуют.

Мистер Лиакос шмыгает носом, и я вижу, что его глаза блестят от слёз. Церковь – это его мир. Он вместе с семьёй бывает на каждой службе.

– А ваша семья как, в порядке? – спрашиваю я.

Он просто трясёт головой. Он очень внимательно смотрит на дорогу, и я не уверена, что он сам верит в то, что произошло.

– Дэниел в Австрии, в университетской поездке, – спустя какое-то время говорит он. Его голос еле слышен. – Он, должно быть, в порядке. Я пока не связывался с ним. И я даже не знаю, что сказать, когда позвоню.

Я представляю себе Дэниела далеко, в чужой стране, как он узнаёт, что его мамы больше нет, и теперь он – единственный ребёнок.

И я теперь единственный ребёнок. Сирота. Чувствую, как сжимается горло и глаза опять наполняются слезами. Какие последние слова я сказала Кейт и Оливии? Я даже не помню.

– Прекратите свинячить в ванной, мне нужно почистить зубы!

Я просто ужасный человек. Прячу лицо в ладони.

Мы всё едем и едем, и я засыпаю в слезах. Когда я просыпаюсь, во рту у меня какой-то очень гадкий привкус, и шея затекла от того, что во сне я опиралась на деревянную панель грузовичка. За окном светло, утро, 7:22. Наша машина останавливается. А, так вот почему я проснулась. Поднимаю голову и неуверенно оглядываюсь. Мы на парковке возле Макдоналдса.

– Нам нужно поесть и сходить в туалет, – говорит мистер Лиакос. – Голодная?

– Да, – отвечаю. И мне и вправду срочно нужно в туалет. Я разворачиваю одеяло, отстёгиваю ремень безопасности. Я выгляжу просто ужасно. Моё белое платье всё мятое, в пятнах, волосы растрёпаны, я босиком.

И тут я впервые замечаю, что мистер Лиакос тоже выглядит совсем неважно. На нём стихарь поверх подрясника, но с разорванной горловиной и какие-то тёмные пятна на боку. Глаза у него красные, с тёмными кругами вокруг. Он пахнет ладаном и костром одновременно.

Мы некоторое время смотрим друг на друга, и мистер Лиакос говорит:

– Думаю, они вызовут полицию, если увидят нас в таком виде.

– Наверное, – соглашаюсь я.

– Где-то под твоим сиденьем должна быть расчёска – причешись, а я сниму стихарь.

Что он и делает, правда, удаётся это ему с трудом в таком маленьком пространстве. Аккуратно сворачивает стихарь и подрясник, кладёт их в бардачок. Он остаётся в белой футболке и штанах цвета хаки. Вполне нормально, за исключением красных пятен сбоку, на футболке. Я начинаю подозревать, что и те пятна, на стихаре, были пятнами крови. Я нахожу расчёску, привожу волосы в порядок. Но всё ещё чувствую себя ужасно.

– Завернись в одеяло, как будто ты только что проснулась, может быть, никто не обратит внимания, – говорит мистер Лиакос.

– Хорошо, но у вас кровь на футболке.

– Постараюсь прикрыть её рукой.

Мы выходим из машины. Мои ноги слабые, дрожат из-за того, что так долго были согнуты. Со стороны кажется, будто бы мы куда-то путешествовали и решили позавтракать в Макдоналдсе.

Розовый восход пробивается сквозь облака, я сонная и голодная, вот только я с мистером Лиакосом, а не с родителями и Кейт. Только всё неправильно. Всё не так, как должно быть.

В Макдоналдсе почти никого. Из других посетителей только мужчина в заляпанном краской комбинезоне и пожилая пара, которая завтракает блинчиками в уютном закутке. Девушка за кассой даже не смотрит в нашу сторону, когда мы входим. У неё тройной пирсинг в ухе, и она явно тайком строчит эсэмэски прямо за прилавком.

– Так, давай сначала по туалетам, – шепчет мистер Лиакос. – Надо бы умыться и хорошенько помыть руки.

Я киваю и думаю: «Как было бы здорово сейчас почистить зубы, избавиться от этого противного привкуса во рту».

Женский туалет грязноват и пахнет мылом для рук. Я быстренько пользуюсь возможностью сходить в туалет, вешаю одеяло на дверь, чтобы оно не попало в какие-то подозрительные лужицы на коричневой плитке. Я и сама стараюсь не наступить в них босыми ногами. Напоследок я запихиваю туалетную бумагу в эти противные трусы. Это не очень-то помогает. Я невольно морщусь, когда трусы опять прилипают к моему телу.

Я мою руки и вдруг замираю, увидев собственное отражение в зеркале. Может быть, виноват желтовато-зелёный свет в туалете? Но моя кожа почему-то совершенно неправильного цвета. Очень серая. Глаза припухшие и очень грустные. Брызгаю в лицо тёплой водой и смотрю, нет ли бумажных полотенец. Нет. Только никому не нужные сушилки для рук.

У мистера Лиакоса тоже с лица катятся капельки воды, когда он наконец-то выходит из мужского туалета. Хотя в общем-то он выглядит посвежевшим.

– Ну, давай возьмём что-нибудь поесть, – говорит он.

Мы подходим к кассе, смотрим меню.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает девушка за кассой, по-прежнему не отрывая глаз от телефона.

– Одну минуточку, – говорит мистер Лиакос.

Я пытаюсь выбрать между овсяной кашей и хашбрауном, когда вдруг вспоминаю, что вообще-то могу есть всё, что захочу. Пост закончился.

– Ты помнишь, мы можем есть мясо, – тихонько шепчет мистер Лиакос, видимо, ему тоже только что пришла в голову та же мысль, – но лучше выбрать что-то, что удобно будет есть в машине.

Папа с мамой собирались отвезти нас в наше любимое кафе «Крекер Бэррел» после окончания поста. И там я собиралась заказать яичницу с ветчиной и вафли. Опять хочется разреветься, хотя это, конечно, очень глупо: плакать из-за вафель, когда почти все, кого ты знаешь, погибли. Кассирша начинает с подозрением рассматривать нашу грязную одежду и уставшие лица, и я сжимаю кулаки, ногти впиваются мне в ладошку, только так я могу сосредоточиться на меню и не заплакать.

– Ты уже решила, что хочешь? – спрашивает мистер Лиакос. Он тоже замечает, что девушка пристально нас разглядывает, и начинает неуверенно переминаться с ноги на ногу.

– Макмаффин с яйцом и апельсиновый сок, – быстро говорю я.

– И ещё добавьте два МакМаффина со свиной котлетой и большую диетическую кока-колу.

Девушка пробивает наш заказ.

– Приложите карточку, – говорит она, прикасаясь к кассовому экрану длинным золотым ногтём.

Мистер Лиакос проводит карточкой и уходит, чтобы налить себе напиток. Я стою, пью апельсиновый сок, который только что получила. Но он совсем не помогает избавиться от этого отвратительного вкуса во рту.

Еда готовится недолго, но ожидание под пристальным взглядом кассира заставляет меня нервничать. Я испытываю большое облегчение, когда мистер Лиакос передаёт мне тёплый бумажный пакет, и мы возвращаемся к машине.

Мистер Лиакос ест прямо во время движения, придерживая руль коленкой. Я держу свой сэндвич в руках некоторое время, прежде чем откусить от него, наслаждаюсь его теплом. Мясо очень вкусное. Мои руки все жирные, когда я наконец его доедаю. Вытираю руки салфеткой, потом достаю деревянный квадрат из-под сиденья.

– Вы уже знаете, куда мы едем? – спрашиваю мистера Лиакоса.

– У меня появилась одна идея, – говорит он. – Хочу проверить, как там отец Иннокентий. Он в последнее время сильно болел и редко бывал в храме. Если он жив и в порядке, может быть, он знает, что происходит и куда нам лучше отправиться.

– Хорошо, – говорю я и стараюсь припомнить, как выглядит отец Иннокентий. Я помню, что родители как-то говорили о нём, но я совершенно не могу его вспомнить.

– Нам ехать около часа, – говорит мистер Лиакос, – у него трейлер в лесу, он предполагал, что за ним следят.