Соседка

Когда я пришла домой незадолго до одиннадцати, свет в кухне все еще горел. За столом в одиночестве сидела Сэмми и пила чай из ромашки.

– Привет, Меган, почему ты сегодня так припозднилась? Что, возникла какая-то чрезвычайная ситуация на работе? – спросила она, пока я наполняла чайник водой из-под крана.

Я открыла одну из кухонных полок, ища фарфоровую кружку, которую Хлоя подарила мне на новоселье. Она была украшена надписью «Лучшей в мире подруге», окруженной множеством розовых сердечек. Это была часть нашей с Хлоей шуточной игры, состоящей в том, чтобы покупать друг другу что-нибудь безвкусное с надписями о «лучших подругах», причем чем более слащавый будет у подарка вид, тем лучше. И тут я увидела: из этой самой кружки уже пьет Сэмми. Я ощутила укол раздражения, но быстро подавила его, сказав себе, что это с моей стороны просто ребячество – ведь речь идет всего-навсего о какой-то кружке.

– Да нет, – ответила я ей, беря упаковку чайных пакетиков – с настоящим, а не ромашковым чаем; я терпеть не могу эту дрянь. – Я была в пабе – пила пиво с одним из моих коллег.

Сэмми закусила нижнюю губу, как будто ее что-то беспокоило.

– Ах, вот как. Просто Хлоя говорила, что сегодня вечером ты собираешься пойти с ней на занятие йогой.

Я шлепнула себя по лбу.

– Черт, это совершенно вылетело у меня из головы. Хлоя сильно разозлилась?

– Уверена, что она тебя простит. Ведь именно так и поступают лучшие подруги, не правда ли? – сказала Сэмми, заведя руку за шею и рассыпав свои невероятно блестящие волосы по плечам, словно в рекламе шампуня. – Она отправила тебе текстовое сообщение, спрашивая, не опаздываешь ли ты, но ты на него не ответила.

Я застонала от досады, вспомнив, что выключила на своем телефоне звук на время заседания Комитета по этике и забыла включить его обратно, когда мы с Питом отправились в паб.

– Я знаю, с каким нетерпением Хлоя ждала этого сеанса йоги. В голове не укладывается, что ей пришлось пропустить его из-за меня, – пробормотала я, не в силах поверить, что я сделала такую глупость.

– О, она его не пропустила, – сказала Сэмми. – Вместо тебя с ней пошла я.

Я нахмурилась.

– Не знала, что ты увлекаешься йогой.

– Я и не увлекалась. Это был мой первый сеанс, и должна сказать, что мне это очень, очень понравилось. – Я уловила в ее глазах искорку какого-то чувства – удовольствия и жалости, слившихся воедино. – Я сказала Хлое, что пойду с ней и на следующей неделе, если она не будет против.

– Хорошая мысль, – бодро сказала я, как будто это меня нисколько не волновало. И встала из-за стола. – Мне следует пойти к ней и извиниться. Где она – у себя?

Сэмми широко зевнула, продемонстрировав красную влажную внутренность своего рта.

– На твоем месте я бы подождала до утра. Хлоя уже давным-давно легла, и сейчас она наверняка спит.

Проигнорировав этот совет, я поднялась по лестнице и остановилась на площадке второго этажа, чтобы проверить, видна ли под дверью спальни Хлои полоска света, но ее там не оказалось. Я знала, что, когда она отправится завтра утром на работу, я буду все еще спать, и отметила про себя, что надо будет послать ей текстовое сообщение, как только я проснусь. Я терпеть не могла подводить или разочаровывать людей, особенно если речь шла о моей лучшей подруге.

11

Звенит школьный звонок, оповещающий об окончании сегодняшних уроков, и мое сердце радостно трепещет. Я чувствую себя такой счастливой, потому что вместо того, чтобы, как всегда, спешить домой, к маме, я иду на ужин в дом Анук! Меня никто не приглашал к себе домой с третьего класса, так что я охвачена ТАКИМ восторгом! Прошло пятнадцать дней и шесть часов с тех пор, как я познакомилась с Анук, и за это время моя жизнь уже настолько изменилась! К примеру, теперь мне больше не надо проводить время в компании Лиама. Его писклявый, как у маленького ребенка, голос здорово действовал мне на нервы, а от вида его экземных струпьев у меня нередко настолько пропадал аппетит, что мне даже не хотелось есть свой обед.

Анук нравится всем, потому что она хорошенькая и к тому же иностранка, да и волосы у нее – умереть, не встать. И какую-то часть этих всеобщих симпатий наши ученики начинают переносить и на меня! Во время обеденного перерыва они теперь уже даже говорят со мной, а когда на уроках физкультуры набирают команды для игр, меня выбирают уже не в последнюю очередь. Но относятся ко мне хорошо не все. Элинор Харди все так же говорит и делает мне гадости. На днях она заявила, что я, дескать, страдаю нездоровым любопытством, просто потому, что, когда Анук надо было пойти в туалет, я пошла вместе с ней. Какая глупость! Ведь оставь я Анук одну хоть на секунду, я бы плохо выполняла поручение, которое дала мне мисс Пикеринг, что, разве не так?

Мама Анук – ее зовут Люси – ждет нас у школьных ворот. Она, как и Анук, небольшого роста и хорошенькая, но французского акцента у нее нет. Она рассказала мне, что родилась в Англии, но, когда ей было чуть за двадцать, переехала во Францию, чтобы изучать французский язык, живя в семьях и присматривая за их детьми. Тогда-то она и познакомилась с папой Анук. А потом компания, в которой он работает, решила отправить его в Англию… Как же я этому рада!

Дом у Анук огромный. Ворота там работают на электричестве и с шипением открываются сами, гараж большой – на три машины. Внутри дома полно новенькой мебели, и везде расставлены большие вазы с цветами, благодаря чему во всем доме пахнет, как в саду. Когда Анук сказала: приходи к нам на ужин, – я подумала, что мы будем есть гамбургеры с говяжьими котлетами или суп, которыми я в основном ужинаю дома, но оказывается, что Люси приготовила что-то называемое кас-су-ле. Оно состоит из толстых колбасок и маленькой коричневой фасоли в густом соусе из сока жареного мяса, который вкуснее любого соуса, который я когда-либо пробовала в жизни. А на десерт шоколадный мусс, причем приготовленный не из пакетика, а вручную, из шоколада и прочих ингредиентов, с самого нуля! Мне очень хочется добавки, но, когда Люси спрашивает, не хочу ли я еще, я отвечаю: нет, спасибо. Не хочу, чтобы она думала, будто я обжора.

Люси всегда так добра к Анук. Мне ужасно нравится, как она называет Анук «солнышко» и «мой ангел». Моя мама никогда бы не назвала меня «мой ангел». Для нее я сам дьявол. А когда Анук проливает черносмородиновый сок, залив им весь стол, Люси просто улыбается и вытирает его тряпкой. Мне бы за такое мама так врезала! А еще мне, скорее всего, пришлось бы и слизывать то, что я пролила, языком, как когда я опрокинула бутылку с уксусом.

После ужина мы идем в комнату Анук, чтобы поиграть. Стены здесь выкрашены розовой краской, а еще у нее над кроватью есть шикарная воздушная противомоскитная сетка и собственный телевизор. Мы какое-то время играем с ее кукольным домом, а затем Анук спрашивает меня, можно ли ей заплести мне волосы в косы. Это так приятно – сидеть на ее красивом мягком диване, стоящем под самым окном, пока она нянчится со мной. Волосы у меня немного спутаны, но похоже, Анук это нисколько не напрягает. Потом я дарю ей изготовленную мною фенечку как символ дружбы. Фенька фиолетово-розовая, потому что я знаю – это ее любимые цвета.

– Лучшие подруги навсегда? – спрашивает она, когда я повязываю фенечку на ее запястье. Я чувствую себя такой счастливой, что могла бы заплакать. У меня такое чувство, будто внутри меня вдруг расправилось нечто тугое и морщинистое – так свою головку обращает к солнцу цветок.

– Лучшие друзья навсегда, – отвечаю я. Затем бросаю взгляд на будильник Анук с изображением диснеевской Золушки на циферблате, и внезапно у меня перехватывает дыхание и начинает кружиться голова, как будто большая стрелка на часах душит меня. Я должна была вернуться домой восемнадцать минут назад. Вскочив на ноги, я говорю Анук, что мне пора идти.

Люси я говорю, что вполне могу пройтись пешком, потому что живу недалеко, но она настаивает на том, чтобы подвезти меня на своей машине. Что ж, это значит, что я могу провести с Анук еще десять минут, но потом я прошу Люси высадить меня в конце нашей улицы, потому что она не должна заглядывать в наш дом. Мой план состоит в том, чтобы открыть входную дверь ключом, который висит на шнурке у меня на шее, и прошмыгнуть наверх так, чтобы не увидела мама. Но она подстерегает меня, словно крокодил на берегу реки.