Страница 4 из 16
– Спасибо, – поблагодарила и впилась зубами в пирог. – Ошень вкушный.
– Ешь, – разрешила мадам. Свой кусок она деликатно расчленила ножом с вилкой, но замечаний в мою сторону не последовало.
– Благодарю, мадам, – разделавшись с пирогом на своей тарелке, сказала я и понуро уставилась на дверь. – Я могу идти?
Звучало это скорее как «я могу остаться?», и мадам Гельтруда это прекрасно поняла. Усмехнулась, перевела взгляд на что-то за моей спиной, после чего внимательно оглядела мою тощую фигурку и кивнула, продлевая мое наказание.
– Доделаешь работу и можешь идти.
– Спасибо, – возрадовалась я, ибо сидеть целую пару на идеологии было выше моих сил. Как будто мне шефа в реальной жизни не хватало, чтоб слушать еще его наставления в свободное от него же время. Видимо, заметив, как расцветает на моих губах улыбка, мадам подошла ближе и ловко забрала из стопки обработанных анкет одну-единственную. Мою, значится.
– Майя? – переспросила она, сверяя данные.
– Да, мадам, – с готовностью подтвердила я, не отвлекаясь от правописания. Писать я любила, даже очень. Чеки на свое имя, акции на продажу, завещания и прочие ценные бумаги, которые могли как-то улучшить мое материальное благополучие.
А что с ними потом заказчики делали – так не моего ума это дело. Мое ж дело маленькое: написать что велено, следов своих не оставить, бумагу состарить и помять, разлить что-нибудь, если потребуется, а там и отдавать можно – не придерутся.
Замечтавшись, я едва не пропустила мимо ушей судьбоносное предложение:
– Майя, а вы не хотели бы поработать у меня?
– Я? – удивление мое было столь искренним, что даже я сама удивилась. – А что нужно делать?
– Помогать мне с бумагами, – поспешила успокоить ошарашенную предложением девицу мадам.
На самом деле я была не столько потрясена, сколько злорадствовала: вряд ли шеф предполагал, что у меня появится другой источник доходов.
– Конечно, когда я могу приступить? – охотно ухватилась за предложение я.
– Официально – с завтрашнего дня. Но сегодняшний день при оплате мы учтем, не беспокойся. Поскольку ты еще учишься, приходить будешь после занятий, а уходить со мной. Тебе подходит?
Я с готовностью закивала. Еще как подходит. Меньше видишь шефа – крепче и лучше спишь. А домашнее задание пусть Маджери делает. Ему полезно ради общего дела постараться.
– Хорошо, тогда сегодня можешь уйти пораньше, как закончишь с анкетами, а завтра жду тебя в два часа. Преподавателей я предупрежу, чтобы не задерживали. И еще кое-что. – Я вскинула голову, устремляя взгляд на начальницу. – С завтрашнего дня можешь заселяться в общежитие. Прошение я подписала – отнесешь коменданту.
На стол лег заполненный бланк с личной подписью мадам и печатью школы. Прощайте, любимый шеф и лицо Маджери по утрам. Обойдешься и без мстительного созерцания сонной меня.
Стоп, а кто тогда мою домашку делать будет? Я? Хм, подработка или готовые задания от Маджери. А если шеф не одобрит? Нет, уж лучше самой, чем снова к нему переезжать. И так уже весь репертуар нотаций выучила – можно тренироваться в подражании.
С анкетами закончила быстро.
«Чувствуется опыт», – мог бы сказать внимательный наблюдатель, но мадам Гельтруда просто кивнула, принимая из моих рук готовую работу. Быстро просмотрела и милостиво кивнула, отпуская меня домой.
Не пойду же я на последнее занятие только потому, что оно пять минут как началось? О нет, это не для меня. Лучше ворон на центральной площади погоняю – всяко полезнее. Может, и шеф так ругаться не будет, когда я ему свеженького голубиного помета принесу. Говорят, от нервов полезно. Я, конечно, не знаю, сама пробовать не рискну, но раз уж говорят – наверное, действительно помогает. А шеф, он же такой нервный в последнее время. И Маджери… как могу я в помощи им отказать, когда средство каждый день на центральной площади выпадает!
Ради любимого шефа пришлось преступить закон в особо мелком размере. На крупный пол-литровая баночка для сбора материала, одолженная мной у любезнейшей секретарши шефа, не тянула. А нечего было обзываться. Майка, может, и плохо одевается, но злопамятностью не обделена. А если так о глазах шефа беспокоишься – вот теперь и о его нервах позаботишься. Неужели я забуду сообщить, кто мне тару одолжил?
Выскользнув из самого устрашающего заведения на площади, я отправилась подманивать голубей. Увы, такая умная была не одна я. Другие охотники за целебным средством от нервов также заняли позиции, вооружившись корзинами. Я нахмурилась: никогда не думала, что голуби столько какают. А значит…
– Простите, уважаемый! – крикнула я на полплощади, мимоходом отмечая, как напрягся мужчина, вкушавший обедоужин на крытой веранде таверны. Да и в канцелярии должны были напрячься: эти люди, казалось, и не слышали про частную жизнь и с большой охотой следили за всеми, кто оказывался вблизи их места работы.
Трое из носителей корзин, две из которых уже, видимо, были полны, ибо их прикрывала маскирующая ткань, вздрогнули. Один указал на себя трясущимся пальцем. Н-да, над выдержкой еще стоит поработать, прежде чем отправляться на дело.
– Да-да, вы! – подтвердила я, с разбегу приземляясь рядом с ним и заглядывая в корзину. – А что, голуби так много га?.. – И тут я разглядела содержимое корзины. Мысленно присвистнула, отмечая объемы чьей-то ненависти к площади Справедливости, и не преминула одобрительно заметить: – Ух ты, а в Тарине еще можно достать клеврейский порошок? И не страшно с ним ходить? Он же взорваться может! – громко, чтобы все слышали, сообщила я неудачливому охотнику за голубиным пометом. Бедняга замер, не зная, как поступить. Наверное, будь мы на темной улице где-нибудь на задворках, свернул бы мне шею, но здесь…
– А отсыпь мне немного? – жалобно заканючила я. – Ну давай, никто и не заметит, а я с тобой пометом поделюсь! – Я продолжала вдохновенно орать, про себя отмечая, что людей на площади становится все больше. И не простых людей, а с полноценными защитными амулетами, как у сопровождающих императорской семьи. Эти выдержат взрыв хоть тонны клеврейки, не говоря уже о каких-то жалких трех корзинках. – Или здесь с ним совсем все печально, и на голубей запор напал? Не собрать ничего?!
– Дура, иди отсюда! – прикрикнули на меня, как на малахольную.
Я решила не обижаться: знала же, что никто добрым словом мои труды не отметит.
– Нет! Ну тебе жалко, что ли?! Целая корзинка клеврейского порошка, а мне пару граммов отсыпать природная вредность не дает, да? – Я уже противно визжала, заставляя неподготовленных слушателей отвлекаться на затыкание ушей. Боковым зрением заметила, что площадь успели оцепить, а один из стражей одобрительно показал мне большой палец.
– Отвали! – крикнул мой немногословный собеседник и попытался от меня сбежать, пнув напоследок.
Ага, как же. Кто ж ему позволит попасть! Увернувшись, я всерьез обиделась. Никакого почтения к коллегам по тяжкому ремеслу!
Тем временем подрывники-неудачники начали что-то подозревать. Двое молчаливых уже успели отойти от места нашей перепалки на десяток шагов. А мой обидчик так же страстно желал с ними воссоединиться. Пустая банка призывно блеснула боком. Жадина сверкнул каблуками, и я решилась.
Описав красивую дугу, несостоявшаяся тара под успокоительное встретилась со своей целью. В следующий миг меня сбило с ног и неплохо приложило о брусчатку, напоминая, что совершать шефоугодные дела, может, и правильно, но сопряжено со всяческими лишениями и травмами, за которые едва ли кто-то выплатит даже золотой пособия.
Стоило посетовать на несправедливость своего будущего, кто-то решил сбить меня с толку и галантно протянул руку.
– Не ушиблись?
– Мне соврать или чистосердечно сознаться? – хмыкнула я, хватаясь за предложенную конечность, и поднялась на ноги. Юбка была безнадежно (до первой стирки) испорчена, как и моя репутация в глазах задержанных.
Они бы не удержались от плевков в мою сторону, но положение лицом в площадь не слишком подходило для выкрутасов, а потому меня просто материли на чем свет стоит.