Страница 11 из 12
Крейцер получил тычок для ускорения и первым метнулся под арочный свод. Свалился под колеса сгоревшего грузовика, перевел дыхание, держась за грудь. Остальные повалились рядом, давясь матерками.
– Говорил же, Людвиг, все у вас получится… – выдохнул Андрей. – Не обижайтесь, что иногда приходится распускать руки, иначе вас с места не сдвинешь… Отдышались? Вперед!
Снова запрыгали с места на место, понеслись через открытые участки. Остался позади замкнутый двор, по курсу выросла вереница трехэтажных жилых строений, имеющих жалкий вид. В стенах зияли провалы, чернели оконные глазницы. Там могли быть снайперы.
Яростно зашипел Корзун, показал пальцем. В стороне пробегала канава со вскрывшимися канализационными трубами. Контрразведчики скатились в нее, потом полезли наверх, озираясь. Бег с препятствиями продолжался еще минут пятнадцать. В канаве валялись истерзанные трупы в штатском, с повязками фольксштурм на рукавах. Видимо, прятались от обстрела и дружно попали под снаряд.
В здании напротив зиял пролом, до него можно было добежать за несколько секунд. Но снова пришлось пережидать, вонзая ногти в спрессованный грунт, – дрожала земля, бой в соседнем квартале разгорелся нешуточный, падали шаткие конструкции, оседали, разрушаясь, фрагменты стен. Разлетались осколки, над канавой проносились шальные пули.
– Всем лежать, – приказал Ракитин, стаскивая сапог и высыпая из него землю. Портянка почернела, превратилась в жалкий комок материи.
– А чего лежать-то? – буркнул Вобликов. – Дыра рядом, добежим.
– Лежать, говорю! Заняться нечем? Путевые заметки пиши! Успеете еще на тот свет!
– А мы и так на том свете, – проворчал Шашкевич, свернулся рыболовным крючком и принялся рыться в папиросной пачке. Там все превратилось в квашню. Шашкевич ругнулся, сунул в рот щепотку табака с обрывками курительной бумаги, стал усердно жевать. Остальные терпеливо ждали. Крейцер уткнулся носом в землю, прерывисто дышал. Вся его спина была белой. Китель порвался, разошелся по шву. Пальба в соседнем квартале стала стихать, потом и вовсе прекратилась. Сквозь звон в ушах прорывался рев танкового двигателя. Танк пятился, шум затихал. Через пару минут настала оглушительная тишина.
– Поднялись, – скомандовал майор. – В дыру…
Позади строения начинались городские кварталы. За бетонным забором что-то густо дымило – возможно, хранилище нефтепродуктов. Округа казалась вымершей. Кое-где валялись неубранные трупы. Вдоль кирпичного забора в глубину квартала вел проход.
– Давайте, Людвиг, чешите. Честно говоря, надоело с вами нянчиться. Как говорят в ваших верующих кругах, да хранит вас бог.
– Хорошо, я пойду… – Крейцер колебался. Он действительно не хотел возвращаться, это сквозило в каждом его движении и каждой гримасе.
– Вдоль забора, – сориентировал его Ракитин. – Бегите что есть сил, можете что-нибудь кричать, махать руками. А мы поорем вам вслед, постреляем… Не волнуйтесь, не попадем.
Они задумчиво смотрели вслед убегающему немцу. Все было зыбко, шатко, весь план мог рухнуть из-за малейшей случайности. Они кричали что-то непереводимое, стреляли в воздух, потом попятились за угол и припустились в уже знакомую подворотню.
– Хоть бы дошел, гаденыш немецкий… – в сердцах сплюнул Вобликов. – Знаете, товарищ майор, не понравился он мне – на ногах еле стоял и столько обреченности в глазах…
– Не волнуют меня его дела, – фыркнул Шашкевич. – Хотя интересно, как он будет выкручиваться, если добежит, конечно, до своих…
– Лучше бы добежал, – подал голос Корзун. – Столько времени, сил и нервов на него затратили, жалко будет, если все впустую. А еще назад идти. Даже не знаю, дойдем ли…
Обратная дорога короче не показалась. За развалинами снова разгорелся бой – теперь уже на юге. Оглушительно ухали самоходные артиллерийские установки. Остатки зданий рушились, как картонные коробки. Доносились истеричные выкрики на немецком языке. Встречаться даже со своими было смертельно опасно. Люди в офицерской форме, бегущие со стороны неприятеля, – это готовые лазутчики!
Оперативники крались по канаве, потом перебежали открытое пространство, снова погрузились в огромную трещину. Из нее торчали обломки канализационных труб.
В соседнем квартале раздался оглушительный треск – переломилась бетонная опора, подпиравшая массивную конструкцию. От грохота заложило уши. После двух последующих взрывов стало казаться, что уши отказали начисто. Офицеры ругались, хлопали ладонями по ушам. И снова чуть не вляпались! В самый последний момент послышались крики. К канаве бежали несколько человек – видно, искали укрытие. Выстреливали камни из-под ног, доносилась подзаборная брань.
– Вобликов, назад! – ахнул Ракитин, хватая подчиненного за шиворот и втаскивая за расколовшийся бетонный кожух.
– Их немного, товарищ майор! – проорал Шашкевич. – Справимся! Ну, что, шашки наголо?
Вот чего, спрашивается, орал? Впрочем, немцы тоже оглохли и вряд ли что-то слышали.
Шашкевич метнулся за выступ в скате, Корзун плашмя распростерся в грязи. Из соседнего квартала выбежали пять немецких солдат. Видимо, навоевались, а может, решили отсидеться, пока не улягутся артиллерийские страсти. Они скатились в канаву, взбудораженные, залитые кровью. Двое были в расстегнутых шинелях, остальные в кителях «фельдграу». У двоих – автоматы МР-40, другие с карабинами. Они наперебой кричали, что надо убираться из этого района, что эти чертовы русские совсем озверели!
Встреча вышла занятной. Скатившийся первым гренадер выпучил глаза, уткнувшись в строгий и принципиальный взгляд майора советской контрразведки. Жалобно ахнул: «О майн гот!», кинулся поднимать оброненный карабин. Пусть бы даже руки поднял – не было сегодня намерения брать пленных! Андрей стрелял, не отнимая палец от спускового крючка, во рту скрипели и едва не ломались зубы. Стреляли и остальные, кто успел среагировать.
Не спрятаться в этом хаосе водопроводных труб, где даже бетонные кожухи – высотой в полметра! Только один успел схватиться за оружие, но выронил автомат, подогнулись ноги, и он упал на спину, скалясь с таким упоением, словно в жизни настало что-то светлое и радостное.
Трое рухнули как подкошенные, причем поочередно, падали, как подпиленные столбы. Один успел развернуться, полез обратно, крича во всю глотку и впиваясь в землю ногтями. Предчувствия не подвели: две пули угодили в мягкие ткани – и, судя по воплю, эти ткани оказались очень мягкими!
Шашкевич сорвался с места, полез на склон, схватил бедолагу за ноги, потащил вниз. Тот свалился на дно канавы, вереща от пронзительной боли, извивался, словно червяк на крючке, одержимый тягой к жизни. Он едва руку не прокусил Шашкевичу – благо тот успел отдернуть! Старший лейтенант, кипя от бешенства, схватил солдата за ворот шинели, подтащил к бетонной опалубке и самозабвенно ударил его затылком о твердый бетонный край, при этом входя в раж. Он не очнулся, даже когда противник утратил признаки жизни, а затылок раскололся как орех. Корзун схватил товарища за рукав, оттащил от трупа.
– Федя, кончай, ты что его колотишь, как воблу?
– Молодец наш Федор, – хмыкнул Вобликов, – всего добьется. Даже того, чего не надо. Полегчало, Федор Емельянович?
– Да идите вы… – Шашкевич успокоился, стал себя ощупывать, словно отходил от анестезии.
Мертвецы валялись с перекошенными лицами, в глазах запечатлелся животный страх. Судя по одеянию, солдаты вермахта, инженерное подразделение. Кроме этой пятерки, никого. Вобликов вскарабкался наверх, осмотрелся и сполз обратно.
– Все спокойно, товарищ майор. Ну, что, Гитлер капут? – Он надрывно засмеялся.
– Да, капут продолжается, – согласился Андрей. – Но если дальше пойдет тем же образом, то это слово и нам привидится. Вспоминайте, где мы оставили машину.
– А чем мы должны вспоминать, товарищ майор? – жалобно протянул Шашкевич и начал подниматься. – Эх, грехи наши тяжкие…
– Я помню, – сказал Корзун. – У меня вообще великолепная зрительная память. Нам осталось метров триста – там машина, если еще не угнали. Разрешите возглавить процессию, товарищ майор?