Страница 3 из 8
В день премьеры школьный актовый зал заполонили родители учеников. Сотни взрослых умиленных глаз.
А ко мне никто не пришел.
Обливаясь потом, я смотрела сквозь круглый шар снеговичной головы и искала родные глаза. А их не было. Наверняка на то были уважительные причины, но в восемь лет родные глаза критично важнее самых уважительных в мире причин.
Пока снеговик на сцене танцевал, я плакала там, внутри снеговика. От обиды, от жалости к себе, оттого, что зря потею, и что родные глаза не увидят мой смешной грустный танец.
Я хорошо запомнила, КАК это больно.
Запомнила, чтобы никогда – НИКОГДА! – не повторить такого с моими детьми.
Это теперь мой пунктик: ходить на все утренники, праздники, соревнования и выступления моих детей. Повод не важен, важно, что мои дети смотрят в зал, а там родные глаза. В частности, мои. И никаких уважительных причин для их отсутствия.
Моя работа связана с частыми командировками. Составляя гастрольный график, заранее уточняю, когда в саду новогодний утренник или праздник весны/осени/чего-то там еще, когда в школе отчетные концерты сына, и резервирую эти даты в графике.
Это святое.
И вот в этом году…
Новогодний утренник дочери в детском саду назначен на 25 декабря.
Отлично. Я планирую гастроли так, чтобы вернуться к этой дате. И, вдруг, в разгар декабря смс от воспитателя: «Новогодний утренник переносится на 23 декабря!»
Как же так?!
23 декабря у меня выступление в другом городе! Я уже не могу его отменить. Никак. Иначе я подведу сотни людей.
А так я подведу одного человека, но самого важного. Точнее двух. Дочь и себя.
Однажды я, еще работая чиновником, отпрашивалась у начальника на выездное совещание в другой город, а он сказал: «Нет, ты не ходи: есть дела поважнее».
Мы стали спорить, расставлять приоритеты, и тут мне позвонили из сада и сказали, что у сына температура. Я еще разговор не закончила, как начальник кивнул и рукой махнул, мол, иди, конечно.
Нет дела важнее, чем быть рядом со своим ребенком, когда ты ему нужен. Нет и не может быть.
Я расплакалась. Вспомнила танцующего на публике снеговика, плачущего внутри.
– Что случилось? – спрашивает муж.
– Я не попадаю к Катюше на новогодний утренник…
– Пфф, тоже мне проблема! – муж закатывает глаза. – Я схожу вместо тебя, не переживай.
– Ты не понимаешь! Мне это важно. Очень важно!
– Понимаю. Поэтому и говорю: я тебя подменю. Сяду на первый ряд, на этот маленький ясельный стульчик, стану громко хлопать… Ты что, сомневаешься в моей способности хлопать?
Я люблю мужа. Он у меня ответственный. И очень любит детей. Да и выбора у меня нет… В общем, я написала мужу целый список.
Участие в празднике предполагало много ответственных активностей:
– надо проснуться пораньше, чтобы времени хватило на расколдовку настроения: дочка сложно просыпается, сначала в плохом настроении, а потом оно медленно конвертируется в хорошее;
– надо надеть заготовленный наряд конфетки: мы долго выбирали и мастерили его: там и платьишко, и жилеточка, и накидочка;
– надо заплести косички так, чтобы Кате понравилось, заколочки-бантики обязательно;
– надо прийти в сад пораньше, чтобы она успела адаптироваться к новой обстановке;
– надо переобуть сапоги на сандалики, убедиться, что дочь нарядная и в отличном настроении ушла в группу, и только после этого бежать в зал, занимать места на стульчиках.
– Катя там читает стихотворение – это обязательно нужно заснять. Понятно?
Муж кивнул. Заверил, что сделает все в лучшем виде.
Я расцеловала всех в прихожей и улетела в командировку.
23 декабря я проснулась рано, но отвлекать своих сообщениями не стала. Смотрела на время, гадала.
Наверное, просыпаются.
А теперь завтракают.
Надевают платьишко.
Плетут косички.
Уже, наверное, в саду.
Праздник начинается…
И вдруг я получаю сообщение от мужа: «Блин, мы проспали!»
– А-а-а! – набираю воздуха: – А-А-А!
Как же я злюсь! Боже. Как. Же. Я. Злюсь!
Меня аж трясет.
Не мы, а ты! Ты! ТЫ ПРОСПАЛ!
ТЫ должен был встать вовремя и отвести ребенка в сад!
Теперь вся подготовка, все ожидания, все выученные стишки насмарку.
Кое-как соберутся, прибегут помятые, лохматые, впихнут напуганного ребенка в хоровод.
– Все нормально, уже танцует, – пишет муж спустя полчаса.
Я молчу. Казню его игнором.
Он понимает. Он знает, как информативно я умею молчать.
Знаю я, как она там танцует.
– Ей четыре. Она не запомнит, – пишет муж.
Это худшая фраза, какую только можно сказать в этой ситуации, ибо она, как бы, снимает градус напряжения и ответственность с виновных.
– Мне тридцать восемь, – зловеще напоминаю я, – и я запомню!
Тем же вечером я возвращаюсь домой из командировки. Целую детей в прихожей, а мужа – нет.
– Ну, извини. Хватит дуться, – просит он.
Я молча прохожу в кухню.
Мне нечего тебе сказать, человек, неспособный сдержать обещаний.
Психологи говорят: «Нельзя молчать». Молчание – это накопление недовольства. Это кирпичики злости, из которых внутри вас возводится Берлинская стена непонимания с партнером.
Чем выше эта стена, тем сложнее будет в итоге докричаться, добраться, доползти друг до друга.
Выпускайте. Говорите. Кричите. Плачьте. Успокаивайтесь и говорите снова. Формулируйте. Проговаривайте. Подбирайте слова. Подлежащее, сказуемое, деепричастие…
Не молчите.
Молчание – это накопление непереработанной ненависти с кешбэком в виде латентного нервного срыва и возможного развода.
Ненависть – это пластмасса неудовлетворения. Она не разлагается в почве будней, она застревает в душе, засоряет мысли и травит ваш внутренний мир токсичностью.
Молчать – это запирать в себе яд.
Вы не партнера травите молчанием, вы себя травите токсичностью. Себя!
Надо поговорить с мужем. Я, в конце концов, все-таки дозрею, подойду к нему и скажу:
– Как ты мог?
И в этой лаконичной фразе спрячется надрыв и драма всех остальных фраз: «Я что, часто тебя о чем-то прошу?», «Ты же знал, как мне это важно!», «Тебе совсем плевать на меня, да?».
А он скажет:
– Никто не накажет меня сильнее, чем я сам и моя совесть. Не добивай.
И я уйду плакать в ванную. Жалеть себя.
А потом переоденусь в пижаму, лягу в кровать и залезу в соцсети. Если бы было можно, я бы отвернулась к стене и быстро заснула. Мой организм умеет нырять в сон в любой травмирующей ситуации. Можно сказать, что я свои проблемы решаю в какой-то степени «через постель».
Но мне нельзя засыпать: в стиральной машинке крутится курточка дочери, в которой ей завтра идти в садик. Нужно достирать и повесить на горячий полотенцесушитель, иначе не высохнет до завтра…
Утром я просыпаюсь с тяжелой головой. Вчерашняя ссора, как бульон, перекипела и оставила на голове шапку токсичной накипи.
– КУРТКА! – меня прожигает ужас. Как я могла заснуть? Я! Мегаответственная Я заснула и не высушила куртку дочери!
У нее есть еще одна, но она ее категорически не любит, а значит, утром будут слезы, поджатые губки, испорченное настроение у всей семьи.
Я иду умываться и вдруг замечаю в ванной на полотенцесушителе сохнущую дочкину куртку.
Потрогала – она сухая и теплая.
Это муж. Он увидел, что я заснула, выключил свет, поставил мой телефон на зарядку, дождался окончания стирки, повесил курточку сушиться.
Я хмыкаю.
Как он мог опоздать на утренник? Да так же, как я могла профуфлить свои обязанности!
Мой муж – предельно неидеальный, местами недостаточно пунктуальный, утрамбованный недостатками живой человек. Как любой другой. Как я сама.
Муж, зевая, выходит на кухню.
– Кофе будешь? – спрашиваю я.
– Буду, – он целует меня в макушку.
– Спасибо за куртку.
– Мы квиты.
– Иди ты, – хмыкаю я.
– О, стихи! – радуется муж. – «Мы с тобою квиты», а ты мне «иди ты!»