Страница 5 из 55
Когда начальник пароходства предлагает ей сообщить команде текст приказа по бассейну, она с удовольствием и даже непонятным волнением вызывает Красильникова и читает текст радиограммы. Начальник поздравляет команду с успешным завершением смелого ледового рейса, в котором речники показали высокую преданность делу и большое судоводительское искусство. Доставленный леспромхозу груз позволит лесникам дать больше леса стране. Аксенова знает, что капитан около трех суток беспрерывно провел на мостике и смертельно устал. Закончив чтение, она говорит:
— Примите и от меня поздравление. — И тотчас краснеет, хотя Красильников не может видеть ее лица и не может догадаться, что в эти слова она вкладывает не только дань уважения отваге и искусству команды, но и первые блестки личной симпатии к мужественному человеку.
Так завязалось это знакомство…
Утром она сдает смену, подробно и отчетливо объясняет дислокацию флота, сообщает, что все возы за время ее дежурства отправлены по расписанию, обращает внимание сменщика на отстающие в пути караваны.
Когда она уже была в пальто и берете, в комнату вошел главный диспетчер Яков Иванович Чуднов, пожилой человек с умным лицом и длинными выцветшими усами. В руках у него папка и телеграмма. Чуднов молча пересекает комнату, останавливается против дежурного.
— Покажите дислокацию, — говорит он, обращаясь почему-то не к дежурному, а к ней. Аксенова объясняет график.
— Почему отняли воз у «Стремительного»?
— Это продиктовано целесообразностью. Вот мои расчеты. — Аксенова торопливо открывает ящик и роется в бумагах. Руки у нее чуть-чуть дрожат, и только это выдает ее волнение. Затем она подает лист бумаги, испещренный цифрами, прямо глядит в лицо главному диспетчеру и добавляет:
— На этой комбинации государству сэкономлены тысячи рублей. Я проверяла и рублем: фрахт, содержание судна, плотовой команды, простой грузов и прочее.
Чуднов пробегает записи и расчеты. Он понимает, что молодой инженер по-государственному подошел к делу и рассчитал то, что обычно упускали: не только оперативную целесообразность, но и экономическую. Он перечитывает, задумчиво пощипывает ус, потом внимательно смотрит на бледное, немного усталое от ночной работы лицо Аксеновой и говорит:
— А на вас жалоба, и серьезная. Вы будто сорвали команде, выполнение обязательств. — Он говорит и внимательно смотрит, точно хочет ее испытать. Аксенова выдерживает взгляд, спокойно и с внутренней уверенностью в своей правоте отвечает:
— Да, они могли бы выполнить навигационный сегодня, а теперь выполнят второго октября. В обязательствах у них записано: выполнить к 15 октября. Значит, обязательства не сорваны. А, главное, потребитель вовремя получит древесину, не будет ни порожнего пробега, ни простоя грузов. В моей записке все это есть.
— Прочтите радиограмму Красильникова.
Она читает, и сердце у нее стынет от обиды и горя. Чего только не написал Красильников: «формальное отношение», «искусственные препятствия», «срывает инициативу». Правда, ни разу он не упоминает ее имя и всюду пишет «диспетчерская», но от этого не легче. Радиограмма адресована начальнику пароходства.
— Хорошо, могу ответить и объяснить, — спокойно, с достоинством говорит Аксенова, и ее большие серые глаза темнеют, кажутся глубокими. — Сейчас?
— Нет, лучше подождите начальника пароходства.
В десятом часу ее вызывают к начальнику. Там сидит Чуднов. Он пощипывает свой ус, и глаза его усмехаются. За время работы в управлении она изучила его и понимает, что обозначает это выражение. Начальник приглашает сесть. Перед ним радиограмма Красильникова.
— Я проверял, — говорит начальник пароходства, — вы совершенно правильно решили вопрос. Другое решение, судя по дислокации, было бы неверным. Красильникову я сам отвечу. Вы уже сдали дежурство?
— Сдала.
Начальник пароходства с минуту молча смотрит на Аксенову, будто изучает.
— Товарищ Аксенова, — говорит, наконец, он, — мы хотим предложить вам пост старшего диспетчера по нижней Каме. У нас там практик, а нам нужен инженер. Замойский примет пристань, он согласен. Как вы смотрите на это? Вам помогут.
Аксенова смущена и даже растеряна. Она ожидала все что угодно, только не этого.
— Не знаю, справлюсь ли?
— Не торопитесь с ответом, — говорит Яков Иванович, — подумайте.
Все то, что произошло в течение нескольких минут в кабинете начальника: признание ее правоты, неизбежное обострение отношений с Федей, столь лестное и неожиданное предложение, — повергает ее в смятение.
В приемной она торопливо натягивает пальто. Рука никак не попадает в рукав — это от волнения.
На память приходят слова начальника: «Я сам отвечу». И только теперь она понимает, что это приведет к неизбежному, ничем неотвратимому разрыву. Гордый, самолюбивый Федя не забудет этой ночи, ее приказа, ответа начальника. Его предложение не трогает, хотя в другое время и при других обстоятельствах оно бы наполнило душу радостью, заставило бы думать, и уж, конечно, она бы поторопилась сообщить Феде. А теперь? Да ведь это предложение, быть может, и возникло потому, что она остановила воз и отправила буксировщик с плотом вопреки первоначальному плану, просьбам и надеждам Феди и его команды. Следовательно, получается, что на Фединой неудаче, внешне вызванной ею, строится ее повышение.
Девушка чувствует, что щеки ее горят от волнения, и даже холодный дождь, увлажнивший лицо, не остужает.
К девяти вечера Аксенова снова в диспетчерской. Внимательным и сосредоточенным взглядом она изучает график, новые линии, появившиеся в ее отсутствие, знакомится с дислокацией флота на текущий час, просит пояснений у сменщика, пожилого диспетчера из бывших штурманов.
В графике она ищет отображение движения Фединого каравана. Что-то слишком длинная линия. Неужели прошел воложку и уже на траверзе пристани Воробьевка? Не может быть, какая-то ошибка. Почему-то ей неловко опросить. Она берет карандаш и подсчитывает. Так и есть: ошибка. Плотокараван «Стремительного» должен быть лишь на подходе к воложке.
— Почему вы протянули сюда эту линию? — Аксенова чувствует, как краснеет. Она избегает называть даже имя парохода.
Дежурный диспетчер с полотенцем через плечо, уже собираясь умываться, задерживается у стола, глядит поверх ее плеча на график, потом говорит:
— А, это! Так Красильников ведь прошел воложку без расчалки. Сэкономил восемнадцать часов. Вот и нагнал.
У Аксеновой сильнее стучит сердце и сверкают от радости глаза. Она прячет их от сменщика. Значит, никакой ошибки, все верно. Благодаря смелому, новаторскому приему Феди сделано дополнительно почти четыре с половиной миллиона тонно-километров!
«И навигационный выполнили!» — хочется ей воскликнуть, но она сдерживается и говорит почти равнодушным тоном:
— Так они и навигационный выполнили?
— Не знаю, не подсчитывал, — отвечает диспетчер и, показывая рукой на график, добавляет: — Здесь все точно. Я пойду.
Аксенова остается одна. Трехсотсвечовая лампа под потолком хорошо освещает аппаратуру, стол с наклонной столешницей, график, испещренный цветными линиями, цифрами, стрелками. Ей хочется подсчитать, насколько выполнили навигационный план, но из селектора раздается густой бас, ее вызывает пристань.
Немного спустя входит Яков Иванович Чуднов. Аксенова знает, что главный диспетчер сегодня пробудет до утра. Начальник пароходства в последние три дня почти не оставляет управления. Он, как и Чуднов, уйдет домой только утром первого октября.
Когда Аксенова заканчивает разговор по телефону, Яков Иванович, посмотрев на график и что-то записав в тетрадь, будто между прочим говорит:
— А экипаж «Стремительного» все же выполнил навигационный план на сто и восемь десятых. Упорный же этот Красильников. Обязательно занесите на доску. И непременно пометьте сегодняшним числом.
На стене, за спиной Аксеновой, висит доска, на которой записаны названия судов, выполнивших навигационный план. Аксенова мельком бросает взгляд на доску, где уже красуются имена девяти буксировщиков. В этом почетном списке «Стремительный» будет десятым.