Страница 8 из 44
Между тем деяния «добродетельных патриархов» не ограничились, судя по всему, разработкой точного календаря для счета времени по Луне и Солнцу. По всей вероятности, и зодиакальные созвездия, т. е. группы звезд, по которым дневное светило путешествует в течение года, тоже были ведомы им, усердным созерцателям Неба. Учитывая основополагающую роль быка в религиозно-мифологических представлениях и ритуалах первобытности, а также особо почтительное отношение предков к весеннему равноденствию, торжественному моменту начала возрождения природы, астрономы высказали такую захватывающую идею: подразделение полосы неба, где каждый год перемещается Солнце, на участки с определенным образом сгруппированными звездами восходит или к 2460 году до нашей эры, когда дневное светило в момент весеннего равноденствия находилось в районе первых звезд созвездия Тельца, или к 4500 году до нашей эры, когда оно в тот же период располагалось в зоне последних звезд того же созвездия.
Вторая дата (4500 лет до нашей эры) показалась сторонникам этой гипотезы более предпочтительной, поскольку она как раз и определяла конец тех самых «допотопных времен», когда возлюбленные господом патриархи завершали свои штудии по геометрии и астрономии. Ведь начало потопа датировалось временем около 6 тысяч лет назад, откуда и вело отсчет поколений современное человечество. Согласно логике подобных рассуждений, выходило, что, когда на Земле появились современные люди, астрономия уже прошла длительный путь развития, превзойдя их по возрасту. Ориентировочные, того же плана, что и приведенные выше, хронологические прикидки историков астрономии показывали, что корни небесной науки восходят ко «временам Адама», по крайней мере к периоду за полторы тысячи лет до наступления потопа, и, значит, возраст ее насчитывает по меньшей мере 7 тысячелетий. Выделение зодиакальных созвездий стали в XIX веке относить за 6370 лет от того времени, когда любопытствующие относительно истоков астрономии произвели соответствующие расчеты.
В свете таких цифр следует ли удивляться высказанным еще в прошлом веке утверждениям, что шумерийцы в Двуречье наблюдали за небом в V–IV тысячелетиях до нашей эры? Сомневаться в том едва ли приходится, если постараться вспомнить, как Каллисфену, который сопровождал Александра Македонского в его походе на восток, удалось собрать сведения об астрономических наблюдениях в Месопотамии, восходящих к 2300 году до нашей эры. Собранные Каллисфеном, как и оставшиеся ему недоступными, по-видимому, значительно более древние документы, как считается, хранились в потаенных жреческих архивах при храмах, которые одновременно представляли собой астрономические обсерватории. Во всяком случае, в античные времена если бы кто и высказал удивление или сомнение относительно возраста астрономии, то лишь по поводу прямо противоположному: неужто астрономия столь молода, что ей всего только 6 или 7 тысяч лет? Ведь известно утверждение Эпигена, что астрономические наблюдения стали производить около 720 тысяч лет назад. А почему остается в забвении мнение многомудрого жреца античности Бероза, который называл по тому же поводу меньшую, но тоже не лишенную впечатляющей древности дату — 490 тысяч лет? Надо бы также принять во внимание мысль Цицерона о том, что астрономия начала отсчет своего развития 470 тысяч лет назад, и великого Гиппарха, который определил возраст ее в 270 тысяч лет. Неужто, наконец, ничего не стоят подсчеты Диодора Сицилийского, который полагал, что обитатели Двуречья начали наблюдать солнечные затмения около 173 тысяч лет назад?
Современному археологу, в особенности тому, кто специализируется в изучении древнекаменного века, остается лишь добродушно посмеяться над наивностью и святой простотой древних мудрецов. Еще бы — ведь они тогда понятия не имели, что рассуждают о временах, когда на Земле в действительности жили неведомые существа, которые именуются теперь архантропами или обезьянолюдьми. Можно представить, в какой ужас пришел бы утонченный грек или углубленный в сложные по поводу судеб людских астрологические размышления халдейский астролог, если бы им довелось вдруг столкнуться лицом к лицу с узколобым, сутулым и волосатым, едва прикрытым шкурой предком с лицом обезьяны, который был вооружен грубо оббитым камнем или сучковатой дубиной. О какой астрономии можно говорить, если эти предшественники человека разумного едва ли обменивались друг с другом словами, поскольку язык, неуклюже ворочаясь во рту, не слушался их, и они едва только начали осваивать огонь?!
Впрочем, быть может, палеолитоведы проявят снисходительность в критике античных натурфилософов. Нужно же, в самом деле, принять во внимание давность лет и то решающее обстоятельство, что они, несмотря на обычную их прозорливость в рассуждениях по проблемам куда более сложным, все же не сподобились догадаться о такой эпохе в истории человечества, как древнекаменный век, а главное — доверяли порой мифологическим побасенкам и сказочным чудесам.
Иное дело, однако, когда рискованные заключения об исключительной древности небесной науки стали, очевидно по традиции, делать даже незаурядные умы относительно близкой к современности эпохи. В их ряду оказался и знаменитый французский астроном, математик и физик Пьер Симон Лаплас, создатель нашумевшей в конце XVIII в. гипотезы о возникновении солнечной системы из вращающейся газовой туманности. О вере его, близкого материализму космолога, в господа бога и ученых патриархов говорить не приходится, ибо разве не он в ответ на недоуменный вопрос всесильного Наполеона, почему в своем сочинении «Небесная механика» не упомянул о боге, предерзостно в равнодушии ответствовал: «Я не нуждаюсь в такой гипотезе». Между тем это он, П. Лаплас, рассуждая о времени выделения зодиака, настойчиво предлагал в четыре раза увеличить число лет, от которых, согласно дотошным расчетам богословов, велся отсчет знания человеком созвездий, расположенных на пути движения Солнца. В итоге получалось, что зодиак стал ведом человеку около 25 тысяч лет назад.
Пример, показанный выдающимся «небесным механиком», оказался заразительным. И вот уже филологи неожиданно вклинились в жаркие споры о происхождении астрономии: после скрупулезного лингвистического анализа священных гимнов индоевропейцев «Ригведы» и «Авесты» знатоки древнейших языков высказали заключение, что космогонические и космологические системы, отраженные в текстах их, должны восходить ко времени около 14–20 тысяч лет тому назад. Возможно, на все это в другое время не стоило бы обращать внимания, а тем более тратить излишние усилия на опровержение очевидных заблуждений. Но тут ко второй половине XIX века вдруг выяснилось, что прежние представления о календарях «всех исторических народов, древних и новых», базирующиеся на исследованиях берлинского астронома Людвига Иделера, на глазах начали устаревать. Его «Руководство по математической и технической хронологии», опубликованное в 1825–1826 гг., создавалось главным образом на основе сообщений о приемах счета времени, которые содержались в книгах классиков античности. Новые материалы требовали коренного пересмотра сложившихся у Л. Иделера представлений относительно обстоятельств зарождения календарей, а также истоков их и истории развития.
Стоило развернуться с достаточной широтой исследованиям памятников классической древности, что в изобилии сохранились в долинах Нила, Тигра и Евфрата, благодатных речных колыбелях ближневосточных цивилизаций, и сразу традиционные письменные источники, которые воспринимались ранее в качестве единственных документов, позволяющих раскрыть прошлое астрономии, отошли на задний план. Их место заняли памятники эпиграфические: стелы, испещренные ликами богов и египетскими иероглифами, «глиняные книги», а также каменные плоскости и «столпы», покрытые угловатыми, вроде отпечатков ног неведомых птиц, знаками шумеро-вавилонской клинописи. Прочтение древних письмен дало новую основу для хронологии, а сама она стала областью, где история, а значит, и археология самым естественным образом соприкоснулись с астрономией. Разбирающийся с муками в путаницах дат исследователь истории и археологии древнейших цивилизаций Передней Азии и севера Африки ради успеха дела должен был теперь, хотел он того или нет, не только овладевать знаниями лингвистическими и историческими, но и познавать тонкости науки астрономической. Ибо в том и состояла специфическая особенность той ученой области, которая стала называться хронологией древнего мира.