Страница 27 из 56
Академики также присоединились к общему хору недовольных. Они жаловались, что терпят от Беринга обиды, и просили совершенно освободить их из-под его начальства.
В Петербурге было сделано предложение Сенату и Адмиралтейств-коллегий пересмотреть дело о Великой Северной экспедиции и решить: стоит ли ее и впредь продолжать, приняв во внимание ее малые результаты, огромные издержки на нее (тогда уже доходившие до 300 тысяч). Сенат также, посылая неоднократно запросы в коллегию, спрашивал: не пора ли, наконец, остановиться? Казалось, дело экспедиции висело на волоске. Но поразительное по тому времени упорство, с которым коллегия настаивала на необходимости продолжать экспедицию ("надобно, - говорили там, - довести дело до конца, иначе все доселе сделанные издержки пойдут на ветер"), - спасло ее.
Коллегия, зная, повидимому, цену тогдашним доносам, всячески оправдывала перед правительством Беринга и просила сместить его врага Писарева. В обращении же лично к Берингу коллегия проявила большую твердость и строгость. Берингу был объявлен строгий выговор за медлительность и нераспорядительность; ему угрожали даже более строгим взысканием и приводили в пример Муравьева и Павлова, которые были разжалованы, как мы видели выше, в солдаты. Кроме того, "за неприсылку в коллегию надлежащих ответов и за нескорое отправление в надлежащий путь" Беринга лишили добавочного жалования, как находящегося в экспедиции. Совершенно невероятным по бестактности представляется также поручение, данное Чирикову, разбирать жалобы, подаваемые на его начальника Беринга. Этот штрих дисциплинарного порядка многое объясняет нам во взаимоотношениях, установившихся в Великой Северной экспедиции между начальствующим составом и подчиненными.
Обиженный чувствительно Беринг, скованный по рукам и ногам обстоятельствами, изменить которые было свыше сил человеческих, не зная за собой никакой вины, конечно, как мог, оправдывался и в свою очередь жаловался на сибирских начальников и прежде всего на Писарева. Беринг перечислял преодоленные им препятствия, ярко обрисовал отчаянное положение экспедиции, призывал в свидетели весь экипаж и в заключение с неподдельным сокрушением писал: "По чистой моей совести доношу, что уже, как мне больше того стараться, не знаю! "
Все же отчаянная отповедь Беринга, повидимому, возымела свое действие. Снабжение экспедиции усилилось, и к заявлениям Беринга власти из Петербурга стали относиться с большим вниманием. Адмиралтейств-коллегия командировала в Иркутск двух своих уполномоченных - лейтенантов Толбухина и Ларионова, которым поручалось всячески помогать Берингу в делах снабжения экспедиции. За всякое промедление и неисправность, происходившие по вине якутской и иркутской канцелярий, уполномоченным предоставлялось право "присутствующих держать под караулом неисходно". На экспедицию дополнительно было ассигновано еще 40 тысяч рублей, "собрано до 50 тысяч пудов провианта в Верхоленских местах; приискано до 20 тысяч аршин полотна (прислано еще Адмиралтейств-коллегиею 6700 аршин); недостававшие припасы, пенька и масло выписаны из отдаленнейших мест - Илимска и Красноярска; число рабочих по перевозке увеличено до тысячи, улучшено содержание и усилен присмотр за ними; построены новые суда, собраны вьючные лошади, предпринята расчистка дороги" и т. д. И, что самое важное в данный момент, усиленным темпом стали подвозить в Охотск все нужное для постройки кораблей. Беринг несколько воспрянул духом, но, как мы вскоре увидим, не надолго, - в Охотске его ожидали новые препятствия.
Но вернемся к нашим академикам - Миллеру и Гмелину. Итак, они в Якутске, в самой сутолоке и неразберихе организационных дел предстоящего похода в далекие зарубежные страны.
Надо полагать, что оба ученые, привыкшие к комфорту и особому вниманию, изрядно избаловались; они всюду, выставляя мотивом "пользу науки", требовали себе всего самого лучшего. Так для поездки на Камчатку, не желая переправиться туда как-нибудь, они требовали "особого поместительного судна" и послали студента Крашенинникова "наперед себя" в Охотск и далее на Камчатку для подготовки помещений и предварительных изысканий. Но ни в Охотск, ни на Камчатку они так и не попали. Повидимому, озабоченному многими делами по экспедиции и имевшему, как мы видели, столько неприятностей, Берингу было теперь не до академиков. Особого судна им не дали, да и сами они на время отвлеклись другой работой. Дело в том, что в Якутске случился пожар, и дом, где остановился Гмелин, сгорел дотла, а с ним вместе и все его книги, инструменты, записи, а также и редкости, собранные во время последнего путешествия по Лене. Но энергичные исследователи не упали духом и тотчас же предприняли вторичную поездку по только что пройденному маршруту в обратном направлении; таким образом они пополнили, как могли, тяжелую утрату.
Когда академики вернулись в Якутск, а оттуда переправились в Киренск, они и сами хорошо не знали, что им предпринять дальше. На беду захворал Миллер и больной отправился зимовать в Иркутск, куда весною прибыл Гмелин. Однако без разрешения вернуться до окончания всей экспедиции домой они не могли, а на поданные обоими заявления об отставке никакого ответа не получили. "Уже мало встречая нового, теряя надежду достигнуть Камчатку, не получая никаких других назначений, они скучали и находились в большом затруднении касательно дальнейших путей. Притом встретились затруднения в продовольствии их жалованьем".
Из такого положения вещей отнюдь не следует, что молодые ученые ничего не делали. За все дальнейшее время своего пребывания в Сибири, протекавшего уже в несколько иных, не столь комфортабельных условиях, они вплоть до 1743 года (год окончания всей экспедиции) совершили по Сибири еще несколько весьма интересных и богатых результатами поездок. В феврале 1743 года оба академика благополучно вернулись в Петербург, откуда вскоре выехали к себе на родину.
Проделанный Миллером и Гмелином десятилетний "вояж" в Сибири дал богатейшие научные результаты, возбудившие внимание наших и зарубежных ученых. Ничто не ускользнуло от внимания их. Помимо составленных ими карт и описаний внутренних путей Сибири, а также рек и озер, они набросали планы и виды местностей, замечательных в каком-либо отношении. Они открыли и исследовали многие сибирские древности, остававшиеся до них вовсе незамеченными; они рылись и копались в покоившихся в архиве на полках никем не тревожимых в течение многих десятилетий рукописях и документах, извлекая из них все достойное внимания и делая огромное количество выписок. По словам самого Миллера, они собрали здесь "такие известия, ценность которых, может быть, только в предбудущие времена усмотрена будет". Они доставили в Академию собранные ими во множестве образцы и рисунки минералов, руд, растений, птиц и животных. Много времени и труда уделили они и этнографии края, собрав, насколько могли, полные сведения о сибирских народах, их быте и нравах, составили словари их языков, привезли их одежду, утварь, вооружение. Искра, зароненная ими в любознательные умы, со времен посещения ими Сибири, по справедливости можно сказать, уж не угасала. Благодаря путешествиям академиков мы узнали многие чрезвычайно любопытные и характерные факты из истории науки вообще и в особенности из истории развития науки в России.