Неизвестность

– Кто письма два года слал? Обнадёживал! – кричала мать Любы.

– Ленин тоже обнадёживал, что жить при коммунизме будем, а воз и ноне там! Так что с того? – отвечала ей Алёшкина мама, – он, что мой Алёшка обещал чего? – увидев подбежавшую к своей матери Любу, Алёшкина мама обратилась к ней, – он тебе, что обещал жениться?

– Она из-за него поступать не поехала! – не отступала мать Любы.

– Куда там поступать! Спасибо скажи, что на глазах твоих осталась. А то вон, вернулась одна уже поступившая! Обрюхатели и домой отправили!

– Ты мою дочь не тронь! – в спор включилась мать Любиной одноклассницы, – и драка началась с новой силой.

Наконец, сельчане, насмотревшись на бесплатный аттракцион, разняли дерущихся женщин. Но никто не собирался расходиться. Люди стояли плотным кольцом вокруг растрёпанных женщин, словно требовали продолжения развлечения.

Долго бы ещё продолжалось выяснение отношений, но Любе удалось протащить сопротивляющуюся маму сквозь возбуждённую толпу и увести в дом.

Ещё долго Любе невыносимо было пройти по улице. Вечно сидящие на лавках старухи кивали на неё головой и, лузгая семечки, говорили:

– Вон, брошенка пошла. Теперь в девках засидится. Как пить дать!

Засидеться Любе в девках не пришлось. Через год на поля прислали механизаторов из соседнего совхоза. Среди них и был Николай. Рослый, грубоватый, с сильным от прежней работы накаченным торсом. Они встретились случайно в «Сельпо». Переглянулись. Николай пристально наблюдал за ней, пока Люба не сделала покупки. Девушку смущало и то, что за ней наблюдал этот незнакомый парень и то, что в магазине находился Алёшка со своей женой, который привёз её с маленьким ребёнком на лето к своим родителям пожить на свежем воздухе и натуральных продуктах. К тому времени в городе уже не то, что натуральных, никаких продуктов не наблюдалось.

При выходе из магазина Николай обратился к Любе:

– Приходи, красивая, сегодня вечером в клуб. Говорят, кино новое привезли.

– Приду, – нарочито громко ответила она.

Конечно, если бы Алёшка не был в «Сельпо», может Люба и ответила бы отказом. А так, искоса глядя на его реакцию, сразу и согласилась. Но только вот от Алёшки реакции не было никакой. Может и не слышал, а может, не захотел слышать.

Вечером Николай стоял уже у клуба. Они сели в последнем ряду небольшого зала. Народу на селе мало осталось. А любителей по сто раз смотреть один и тот же индийский фильм ещё меньше. Сев в жёсткие деревянные кресла, Николай протянул Любе пластинку малиновой советской жвачки. Сладкий вкус этих жвачек пропадает моментально, но прилипающую к зубам резину можно жевать долго. В зале сидели малочисленные старушки, любители посмотреть на красивую жизнь индийских богатеев и поплакать над их слезливыми любовными историями.

К середине первой серии Николай зажал Любину ладонь в своей широкой сильной пятерне. Смущаясь, она попыталась убрать руку, но ничего не получилось. Наоборот, другой рукой он обнял её за плечи. К концу второй серии он, как паук свою жертву, обвил руками её худенькие плечи, и грубо поцеловал в губы. Любе стало неприятно. Первый поцелуй ей представлялся совсем не таким.

От Николая сильно пахло перегаром, его не могла скрыть жвачка. А от волос и лица исходил резкий запах «Шипра». Она пыталась вырваться из его объятий, но у неё ничего не получалось. Наоборот, из-за её увёрток Николай старался прижать её ещё крепче к себе. Когда к концу фильма он, зажав Любины руки, стал гладить её по коленям своей шершавой ладонью, продвигаясь всё выше, Любе удалось вырваться из его объятий и выскочить на улицу. Запахнув длинную кофту, она шла быстрым шагом почти наугад по спящей тёмной улице. Услышав приближающиеся шаги, повернулась и, увидев Николая, сказала:

– Не ходи за мной, не надо.

– А что так? – тихо спросил он и опять обхватил её, целуя в лицо, шею, губы.

Люба сопротивлялась, как могла. Она отталкивала его, била маленькими кулачками по широкой спине, но он, подмяв под себя тонкое девичье тело, повалил её прямо в высокую траву под длинные ветки каких-то диких кустарников, росших у дороги.

– Уйди, – задыхаясь, просила она, чувствуя от его прикосновений боль, стыд и брезгливость.

– Сейчас, – брызжа слюной и обдавая её перегаром, говорил он ей шёпотом, – подожди, сейчас. Подожди, ещё чуть-чуть.

Закончив своё дело, он обмяк, и его обессиленная туша придавила всем своим весом измученное и растерзанное тело Любы. Она уже не плакала. Ей хотелось быстрее избавиться от этого запаха одеколона смешанного с сильным зловонием перегара и попасть домой, вымыться, снять с себя измызганную и вывалянную в пыли одежду. Наконец он встал с неё. Отряхиваясь и застёгивая брюки, усмехаясь, сказал:

– Ну, вот, а ты боялась! Вставай, – он протянул ей руку.

Люба поднялась без его помощи и ответила ему звонкой пощечиной. Он, поддался вперёд, больно сжал её плечи и прижал к себе. Люба вскрикнула.

– Смотри, могу и ответить. Руками особо не трепещи, – он вдруг, резко оттолкнул её и с противной ухмылкой скрылся в ночной темноте.

От обиды, унижения и боли Люба опустилась наземь и тихо взвыла, как побитая собака. Еле добравшись до дома, она услышала сонный голос матери.

– Любка, это ты пришлындала? Дверь закрой хорошо, а то понаехали на село, не пойми кто, – сонным голосом бормотала мать.

На следующий день Люба боялась выйти на улицу. Перестирав свои вещи, пока мать была на ферме, она металась по комнате, не зная, что ей делать и как жить дальше.

– Надо уехать в город, устроиться там на работу. Кем? Сейчас со специальностями никуда не берут. А я без образования, профессии. Городские сами все без работы мучаются, – думала она.

– Ты хотя бы за хлебом сходила, всё мать ждёте. Сидишь, дома сиднем, – забубнила пришедшая с работы мать, устало ложась на диван, – дали бы хоть перекемарить пол часика спокойно.

В магазине Николай покупал «Абсолют». Даже не повернув в сторону Любы голову, взяв спирт и большой бумажный пакет с чем-то, он спокойно вышел на улицу. Испуганная девушка, кое-как расплатилась за покупку и, решив, что Николай ушёл, вышла из магазина.

– Ну, ты как? – от неожиданности Люба вздрогнула, перед ней стоял Николай.

– Чего тебе ещё надо? – зло ответила она ему.

– Мне? В кино пойдём? Мне вчерашний фильм очень понравился, – ухмыляясь, ответил он ей.

– Совсем дурак?

– Слышь, что скажу? Я завтра назад еду, домой. Поехали со мной. Больно ты мне приглянулась.

– Пошёл ты, – Люба обошла его и пошла по направлению к дому, но Николай в два шага догнал её и, глядя исподлобья, серьёзным голосом твёрдо произнёс:

– Да, я-то пойду, но ты запомни. Я только раз прошу. Второго раза не будет. А понесёшь, откажусь от дитя. Так, и знай. И ничего не докажешь. Поняла? Смотри! Вечером к родителям приду свататься. Такое моё последнее слово.

Родителям Николай понравился. Пришёл он начисто выбритым, аккуратно причёсанным, в свежей светлой рубашке и поглаженных брюках. Поставил на стол бутылку спирта «Абсолют» и конфеты в большом бумажном пакете.

– Живём мы в достатке, – стал он рассказывать о своём благополучии на радость матери, – нам с маманей много не надо. Дом большой, хороший, хозяйство, как полагается. Я всегда при работе.

Отец с недоверием поглядывал на будущего зятя, но после нескольких рюмок, глаза его заблестели и он подобрел к этому грубоватому парню.

– Ну, что доня, поступишь ты или нет, ещё вопрос. Чего в девках сидеть, парень вроде хозяйственный и деревня его не так уж далеко, в соседнем районе.

Свадьбу решили играть в деревне жениха. Мать Любы обрадовалась появившимся вдруг хлопотам. И на предложение Николая, сразу забрать с собой Любу, под предлогом, того чтобы познакомить будущую невесту со свекровью, махнув рукой, ответила:

– Да, езжайте, дети. Конечно, мамаше надо показать невесту, да и помочь свекровке к свадьбе подготовиться.

Но вмешался отец.

– Цыц, всем, кому сказал! У меня дочь не на помойке найдена. Хочешь, сам привози мать. Ишь? Ты купец, мы продавцы. Приедешь за ней, как полагается. Не до Москвы ехать. Пятьдесят километров осилишь. Всё, баста!