Страница 5 из 8
Взлетали на воздух остатки оборудования, спрятанные в лабораториях и на складах, находящихся еще ниже уровня туннелей.
Ничто не могло уцелеть под шквалом этого огня.
Мир завертелся вокруг меня в смертельном танце. Красный песок Серры столбом стоял в воздухе, смешавшись с красной кровью моей семьи, бело-голубым пламенем от взрывов боеприпасов и зеленым огнем, извергающимся из летательного аппарата врага.
Вся эта адская смесь, колом встав в воздухе, горячей бурей закрыла от меня небо.
От взрывов сотрясалась земля и закладывало уши. Так что я лежала, прикрыв голову руками и приоткрыв рот, чтобы не порвались барабанные перепонки. Отмечая краем сознания для себя тот факт, что неизвестная конструкция двигалась и стреляла бесшумно. Звуки исходили исключительно от взрывов наших боеприпасов, шелеста нашего песка и от скрежета камней наших же обваливающихся конструкций.
Воздух тем временем дрожал, словно марево в жару, и как будто бы то сворачивался, то, развернувшись вновь, накрывал тугой волной все, что было рядом, в радиусе не менее десяти переходов, как определила я для себя зону поражения.
От этого действа возникали странные ощущения. Все пространство просто трясло, как будто бы от пронизывающего холода: дрожал земляной холм, дрожали скалы, дрожал песок, дрожало все внутри. А потом все стало выворачиваться наизнанку, словно вспоротая на животе шкура бура[14], сворачиваясь в трубочку и обнажая внутренности.
Обнажились засыпанные песком туннели, отступила вода моря, демонстрируя скрытое под ней. Треснувшая скала осела, осыпаясь грудой каменных обломков, но не внутрь туннеля, а наружу, показывая то, что было сначала спрятано в ней, а потом разгромлено неизвестным оружием.
Треснул холм, на котором я притаилась. И если б не сплошное переплетение вросших в него и проросших насквозь корней, он бы просто рассыпался. Корни кустарника, тем не менее, треснули, орошая остатки земли, те, что им еще удавалось удержать вокруг себя, густым, бурым, ядовитым соком.
Я же, свернувшись калачиком на остатках холма, среди паутины острых корней, истекающих едким соком, пытаясь дышать как можно более редко и как можно менее глубоко, вытащила откуда-то из себя, словно из глубин клеток, из которых и состояла вся я, целиком и полностью, то, что можно было назвать энергетическим коконом. И закрылась в нем, будто птенец в яйце, пытаясь ни о чем не думать и ничего своего не чувствовать, лишь пропускать через себя то, что чувствовал и воспринимал окружающий меня Мир, не более. Лежала, пытаясь унять дрожь, перестать чувствовать страх, стараясь стать просто частью ландшафта. Его неживой частью.
Старалась. Очень старалась.
Поскольку что-то, гораздо более глубокое, чем обычная память, говорило мне, что если я учуяла этих… учуяла непонятно как, учуяла единственная из всего клана, то и они способны меня учуять. И потому надо сидеть тише вод озера долины[15], экономя силы, если, конечно, я хочу попытаться выжить.
А выжить я хотела. Ведь как говорил мой двоюродный брат нам, мелкоте, столпившейся рядом с ним, сидящим у самого костра и важно попыхивающим деревянной трубкой, набитой табаком:
– Умирать надо тогда, когда ты способен забрать с собой в могилу всех своих врагов.
Он был совсем взрослым, мой брат. Ему было пятнадцать. Но вот чего я не могла в данный момент, так это прихватить с собой в яму всех врагов.
И потому, став не более разумной, чем земля на приютившем меня холме, приняв позу эмбриона, еле дыша, я ждала. Ведь…
– Все когда-нибудь заканчивается, так или иначе, рано или поздно. А холодные ветра обязательно сменятся теплыми, – так говорила мне мама, дуя на мою разбитую коленку.
И я ждала. Ждала, экономя силы и надеясь, что скоро пришедшим надоест громить все вокруг и что у меня хватит энергии этого дождаться. Иначе мои внутренности просто вывалятся наружу сквозь мою порвавшуюся шкурку. А это казалось мне очень обидным и совсем не справедливым. Хотя «казалось» не совсем верное слово в данной ситуации. Ничего мне в тот момент не казалось. В тот момент я просто старалась дышать как можно реже. И это было все, за чем я следила, пока звук взрывов не стих.
А когда он стих, то, похоже, в ход пошли бомбы. И это уже не было тихим и бесшумным уничтожением моего клана из орудий со стороны пришлых. Потому как от их «плюх» и «бух» снова земля вставала дыбом, и снова я рисковала оглохнуть, если раньше меня не накроет взрывом.
А потом землю стали поливать чем-то таким, отчего песок и камни плавились, а вершины кустов горели, хотя они и были чуть в стороне от главного действия этой ночи. И земля стала очень горячей. И если б не костюм из кожи изерги[16], то я бы точно зажарилась, как яйца на сковородке, разогретой на плите к завтраку.
Но и это прошло.
И наступила тиши-на…
Страшная, оглушающая тишина. Когда непонятно, жива ты или нет, слышишь или оглохла, цела или осталась без какой-либо части своего тела, болит у тебя что-нибудь или нет, и вообще, есть ли еще чему болеть?
Но выяснять это я пока не собиралась. Как и высовываться наружу. Я ждала. И не напрасно.
Несколько раз холм накрывала пролетающая мимо черная плоская тень от неизвестной мне конструкции.
А потом опять тишина. И ничего. И вновь широкая тень, плавно скользящая вдоль моего укрытия.
Весь мир просто исчез для меня. Остались только я и эта черная плоская тень.
Только эта черная тень и я, ничком лежащая на обожженной земле. Я – никто и ничто. Часть пейзажа, не более.
И война. Но не с неизвестными. С самой собой.
Война со своими нервами, война со своим темпераментом, война со своим страхом. Испытание выдержки. Экзамен на хладнокровие.
Не знаю, чем бы закончилось дело, но тут до меня долетело эхо еще чьего-то присутствия. Не звук, не силуэты. А эхо их энергетики.
Сейчас я знаю, что это были патрули Содружества, искавшие нарушителя. Того, кто вопреки Закону проник на запретную территорию.
И встречаться с ними тем, кто уничтожил мою семью, судя по всему, совсем не хотелось. Поэтому неизвестные быстренько ретировались.
Оставив за собой выжженную землю и маленькую девочку, свернувшуюся клубочком под обугленными корнями того, что когда-то было огромным цветущим кустом с пряным и нежным ароматом светящихся в ночи нежно-голубых цветов.
Глава 6. Спуск
Пролежав еще энное количество времени на месте ровно и убедившись, что уже никто сюда не прилетит (все, кому надо, отлетались), я осторожно пошевелилась. Совсем чуть-чуть – чтоб заработали затекшие от долгого нахождения в одной позе мышцы и чтобы случайно не наткнуться на остатки куста. То есть на части корней, стволов и сучьев, пиками торчащих во все стороны из того, что когда-то было холмом. И чтобы проверить крепость хоть и обугленных, но все еще переплетенных между собой корней куста – того единственного, покалеченного, но не разрушенного, что осталось от земляного холма после прилета «гостей».
Кроме того, небо над пустыней начало сереть, а это означало восход солнца. А восход означал жару. И ядовитые испарения от раненого куста.
А заодно наступающее на Кату утро означало и приезд «гостей» из соседних Оазисов. Что в свою очередь означало, что мне надо было уносить отсюда ноги.
Поскольку Серра как территория освободилась от хозяев, с вытекающим ее дележом между другими кланами, как только они в этом убедятся воочию…
И выживший представитель клана никому из претендентов был, соответственно, не нужен. Разве что для пыток. Чтобы отыграться на нем за свои прошлые страхи и ущемленное самолюбие. Добравшись безнаказанно до части той семьи, к членам которой, при ее жизни, никто из них и близко даже подумать не мог, чтобы хотя бы просто косо посмотреть в их сторону, а не то чтобы приблизиться.
14
Бур – животное. Среднее между бараном и козлом.
15
Сидеть тише вод озера долины – сродни нашей «Тише воды, ниже травы».
16
Изерга – огромная ящерица, среднее между вараном и крокодилом.