Страница 9 из 13
Яков Моисеевич, не много выйдя из ступора успокаивал малыша и всё твердил шёпотом:
«Ну как же это?.. Что это?.. Как же так?..»
На меня смотрели все… Все!.. Все в слезах и соплях, все с красными лицами и все рыдающие.
Под конец песни зашли две «дезертирши». На их беду начался припев и как только они его услышали, сразу же заревели опустив головы и обнявшись застыли в дверях.
Не плакала только домработница, потому, что во время «сеанса», куда-то уходила из комнаты, а теперь вернулась услышав, что рядом произошёл апокалипсис, люди кого-то оплакивают. Она не по доброму стала рассматривать меня, таким пезрительным взглядом, каким вероятно Ленин смотрел на буржуазию. Голова домработницы, словно орудия главного калибра линкора, перемещалась, то глядя на девочек, то на маму, то она меня. Взгляд при этом был пропитан праведным гневом. Во взгляде этом явно читалось: «Как бы раздавить это ядовитое насекомое, которое устроило тут потоп.»
А вокруг было вселенское бедствие. Произошла трагедия грандизных масштабов. Люди плакали.
«Да… Старой закалки тётя. Ничем такую не пронять. Такая и коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт, причём несколько раз подряд.» — размышлял виновник «торжества», находясь под пристальным взглядом артиллерийских систем вражеского корабля — «Тирпиц».
Песня закончилась. Я сидел неподвижно как сфинкс.
Тёмные очки, руки на подлокотниках кресла, ноги на ширине плеч.
Я сидел, а вокруг меня было горе.
Кроме домработницы, все остальные женщины плакали навзрыд.
Только что, на наших глазах, столкнулось несколько галактик… Миллиарды триллионов погибших… Вселенная почти уничтожена… Абсолютно ясно, что кому-то — это ужасное бедствие нужно оплакать…
Через всхлипы и сопли, плач и истерики, 17-летняя дочурка с бездонными лупоглазыми глазищами из которых лились потоки слез прошептала, обращаясь ко мне:
— Как ты мог?! — И смотря на меня «через меня» куда-то в «грядущее», обречённым голосом прошептала ещё раз: — Как ты мог?!
— Прости, — просто сказал я, а девушка обвила голову руками и завыла…
Горе было всемерным!..[8]
Всю эту апокалиптической трагедию прервал голос домработницы:
— Так!.. — злобно произнесла она, выискивая виновника и вероятно раздумывая: «Кого бы порвать, как тузик грелку?». Не найдя явной опасности в моём лице, она, всё же не хорошо глядя на меня, отобрала у Моисеевича ребёнка, ещё раз оценила обстановку, «хмыкнула» и удалилась, уводя за собой маленького сына худрука, хлопнув на прощание дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
Это дейсто не много всех привело в чувство, и они поняли, что на Земле умерли не все. Ещё не всё потерянно и быть может больше никто не умрёт… Появилось солнце, а с ним и надежда. Жизнь начала возвращаться на планету и в частности в отдельно взятую квартиру.
Затем 15-летние, куда-то ушли и вернулись через минуту с раскрасневшимися лицами, красными и мокрыми глазами, а также с тетрадями и ручками. Подойдя ко мне, дочь Моисеича сказала:
— Раз стихи нельзя, Саша, а можно Ваш автограф?.. И… давай дружить?
Я написал: «Красивой девушке Аде от Саши-Александра на долгую память.»
Тут же подбежали подруги. Крича:
— И мне, и нам, и нам… — они обратились ко мне с той же просьбой о автографе, которую я незамедлительно удовлетворил.
— Какие у тебя прекрасные песни, — сказала жена худрука вытирая слёзы, когда я подписывал ей листок с пожеланиями успехов и счастья в личной жизни.
— Так… девушки всё! На сегодня хватит слёз! Всё! Идите к себе в комнату. Нам нужно поработать. Мы тут эти песни сейчас обсудим с автором… Всё девушки, расходимся, — поступившись «демократическими ценностями» начал разгон санкционированного митинга Яков Моисеевич. — Софа, Софочка успокойся… Софочка. Иди с мамой… Эээ… Валерьянки наконец выпей. Ну нельзя же так переживать…
— Софа, — сказал я девушке, ковыляющей к дверям, как подбитый в бою робот или, как только что откопавшийся зомби. — Извини.
Та, не оборачиваясь лишь мотнула головой, вновь заревела и словно зомби вышла из комнаты.
Мама быстро вскочила, глянула на меня как на врага народа № 1, поджала губы, глянула на мужа, вытерла платком уголки глаз и вышла за своей доведённой до отчаяния дочуркой.
— Саша. Я должен знать, что у вас с Софой!.. У вас что, что-то было? — он смотрел на меня и не верил, что это произнёс. — Что было? Роман?! Скажите мне Саша! Это очень серьёзно! Моя девочка страдает! Вы должны мне всё рассказать! Дело в том… Дело в том, что у нее случился разрыв с её другом, с которым они давно дружили. Не знаю что у них там произошло, — объяснял нам обеспокоенный папаша. — Они со школы дружат и вот в институте они поссорились… И вы… — он уставился на меня, — вы что… вместе? У вас с моей Софочкой, что-то уже было?! Что, у вас с ней — роман?
Сева смотрел тоже непонимающе. Наверно вспоминал о моём предложении сходить на бл**** и чесал себе макушку.
Я улыбнулся.
— Нет. Нет, что Вы… Нет у нас никакого романа. Я с ней вообще не знаком. Сегодня я увидел её первый раз в своей жизни.
— Тогда как же… Как же понять её слова? И как понять твои извинения? — вновь заходил обеспокоенный «непоняткой», колобок. — Она говорила — «как ты мог», и твоё извинение… не понимаю… — нервничал Яков Моисеевич. Было ясно, что он сильно переживаю за дочь.
— Ну, как вам сказать… Мне показалось, что она, проникнувшись словами из песни, спроецировала меня на того мальчика с кем она поссорилась. Вот и задала вопрос именно тот, который хотел бы задать своему знакомому. Вероятно, у них первая любовь… Я это понял и извинился за него. Мне то это ничего не стоило, а её может быть станет легче.
— Эээ… Из-за простой песни… Невероятно! Вы меня не обманываете? У вас нет романа? Нереально! Непостижимо! Просто фантастика!!
Яков Моисеевич подошёл к серванту, достал бутылку коньяка и три рюмки. Поставил на стол, разлил, а уже потом спросил:
— Александр, вы будете?
— Нет, — ответил я.
— А ты Савелий?
Сева мотнул головой в знак согласия и взял рюмку, потрясывающийся рукой.
«Тоже, что ль перенервничал?», — подумал я.
Они чокнулись и выпили, что было очень удивительно само по себе, ведь Сева не пьёт. Плюс он за рулём. Плюс не просто за рулём, но и везёт главнокомандующего. Что за хрень такая? Быть может и его песни так «цепанули», или общий настрой человеческих масс вокруг — всеобщий плач?.. Не знаю… Да и какая разница. Нехрен пить за рулём?! Поэтому пи*** получит — однозначно!
— Александр, что… что сейчас… — немного успокоившись, Яков Моисеевич присел в кресло и пытался задать мне вопрос. — Александр, что сейчас произошло? Я знаю, вы, знаете!.. Что это было?! Что случилось со всеми женщинами? Почему они все стали плакать? И почему девочки полезли тебя обнимать?
— Вероятно женская душа потёмки, в которых находится дверь к душе… Проблема состоит лишь в том, чтоб подобрать ключик к этой двери, — пофилософствовал я.
— А ты умеешь получается подбирать эти ключи? — возбужденно сказал Яков и начал ходить взад-вперед. — Но как? Как? Как?.. Эти же песни — полный примитив. Качество записи — низкое. Сразу видно, что запись была сделана «на скорую руку». Текст песен, я имею ввиду последние три, ни в какие рамки поэзии не влезает. Извините конечно, но я говорю, как есть! Простите, — он поднял руки вверх, как бы сдаваясь, — но это невозможно!!
Я хмыкнул. А интересно товарищ описывает, то «чего не может быть». Окей, слушаем дальше…
— Ну ладно, — размышлял вслух Яков Моисеевич, — пусть… Композиция «Юлия» — прекрасная песня, а «3-е сентября» — просто шедевр, согласитесь же сами… Это же просто шедевры по сравнению с тем что мы слушали в конце. Конечно неплохо, неплохо… но и нехорошо! А музыка, так это вообще… Скажите, как вы вообще додумались написать такое? Это же просто какой-то кошмар! Четыре ноты на всю песню, которые перебирают из куплета в припев, а из припева в проигрыш туда-сюда. Никаких интересных ходов. Есть куплет, есть припев и проигрыш. Всё одно и тоже, и тоже и всё это полный примитив. Так ответе же наконец — как такое возможно?! Как это у вас получилось?
8
Для более полного восприятия и для тех кто не верит, что такое возможно — https://www.youtube.com/watch?v=8xYaakdG42Y смотрите с 12:35… безумие с 18:20… — Прим. автора.