Сепультурум (ЛП)

Ее раздумья прервал внезапный толчок, и маглев медленно остановился. Репульсорные двигатели снизили мощность, и вагон опустился на направляющий рельс. Зашипев сбрасывающей давление гидравликой, двери с грохотом разъехались на визжащих роликах, впустив внутрь вонь Меагра. Вдалеке звонил колокол. Последние пассажиры натягивали маски респираторов или завязывали шарфы, покидая вагон. Смешавшись с ними, Моргравия тоже надела маску и вышла наружу.

Хмурый туман висел низко над землей, пристав к ней ползучей пеленой. Он был желтоватым от токсинов и колыхался вокруг стен построек, словно призрачное море. Его завитки мягко обвили лодыжки Моргравии и превратили высаживавшихся пассажиров в мутные силуэты. Он скрывал большую часть городской панорамы, однако даже несмотря на столь великодушное сглаживание деталей, нищета этого места была слишком очевидна. Из мглы возникали лица попрошаек, похожих на неупокоенных духов, которые отчаянно просят их изгнать. Болезненные дети жались друг к другу, чтобы согреться, укрываясь в остовах обветшалых зданий. Среди развалин с заунывным лаем носились дикие собаки, которым не давали приблизиться только группы мрачных надзирателей.

Моргравия двинулась по второстепенным улочкам, следуя мерцающим неоновым указателям, пока не наткнулась на недружелюбного вида блокгауз, едва различимый в тумане. Приземистый дом размещался между более крупных промышленных сооружений. Основательный фасад был подперт с боков феррокритовыми контрфорсами и торчал вперед, будто подбородок кулачного бойца. С одной стороны размещалась обшитая металлом и крепко запертая пристройка. Окна были забраны бронированными ставнями, оставалась лишь единственная грязная дверь, служившая входом в заведение.

В дверном проеме мерцал огонек — не так чтобы призывно, но и недружелюбным он не выглядел. Изнутри доносились слабые отголоски музыкальной мелодии. Моргравия пошла на них.

Святой Тупичок манил к себе.

Внутри было тепло и темно, как в утробе. Старые натриевые лампы излучали слабое синеватое свечение, обозначая большое помещение, с трех сторон окруженное приватными кабинками. Посредине располагалось общее пространство — застеленная грубым ковром площадка, которая тянулась до расположенного на возвышении бара, защищенного клетью из проволочной сетки. Напитки подавались через узкие прорези, похожие на стрелковые бойницы. Сбоку от бара на небольшой сцене размещалась певица в длинном темном платье, которое выглядело совершенно неуместным в эклектичной обстановке. Она исполняла печальную песню о мертвецах, которые направляются на войну, и об оставленных ими любимых. Ей аккомпанировал сморщенный музыкант с терменвоксом, водивший руками по невидимым струнам своего инструмента и игравший красивую жалобную мелодию. Его зеленый бархатный наряд гармонировал с драгоценными камнями в кольцах на его пальцах. Казалось, артисты безразличны к злачному месту вокруг, забывшись в грезах песни, и Моргравия поймала себя на том, что завидует им.

Она двинулась вглубь и погрузилась в облако дыма обскуры. Тот плыл лиловыми полосами, источая аромат пряностей и лаванды, увиваясь вокруг клиентов, будто нетерпеливая любовница. Цветная пелена расходилась от толстяка, который затягивался кальяном, хихикая от собственной расслабленности и поглаживая лапищами стайку обслуживавших его вялых куртизанок с отупевшими глазами. Его немалое тело практически полностью заполняло приватную кабинку, и он потел от жары в своих шафрановых шелках и золоченых нарядах. Торговец с обилием товаров, но скудными моральными устоями. Не отходивший от него спутник обладал заметно лучшей физической формой и экзотическим вооружением. У него был флешеттный пистолет в оставленной на виду плечевой кобуре, которая оплетала обтягивающий костюм наемника так, словно являлась частью его генетически улучшенной мускулатуры.

Маклер являлся именно тем, что подразумевало его или ее имя. Делец, чрезвычайно эксклюзивный поставщик товаров, контактов и услуг. Их было сложно найти, а устроить встречу — еще сложнее. Свидетельством этого служил покрасневший меч Хел. Первоначально они вели дела через поверенных и теневых посредников, и теперь, когда все наконец–то пришло к этому, Моргравия сообразила, что понятия не имеет, как узнать Маклера.

Решив, что богатство — критерий ничуть не хуже прочих, она направилась в направлении толстяка, но остановилась, почувствовав легко прикосновение к руке. Она резко обернулась, запустив ладонь под пальто. Пальцы скользнули на рукоятку боевого ножа, пристроенного за спиной.

Даже в тусклом свете ей было видно по шрамам, что у стоявшего перед ней мужчины нелегкая жизнь. У него была загорелая кожа, солдатская стрижка — волосы коротко подстрижены на висках и чуть длиннее сверху — и прочный наряд путешественника. Через спинку стула, с которого он встал, были перекинуты пыльник и оружейная перевязь, где в кобурах размещалась пара автопистолетов с костяными рукоятками. Шею обвивал драный красный шарф, а в жилет были вшиты небольшие пластинки брони.

Поймав взгляд Моргравии, человек вскинул руку и успокаивающим жестом продемонстрировал ей обе ладони.

— Никаких проблем, — тихо проговорил он с растяжкой. Он был похож на перегонщика из пустошей, пастуха. Ну или раньше служил в Милитаруме.

— Для меня так уж точно, — предостерегла она его, ослабив хватку, но не отпуская нож.

— Пока держишься подальше от Фаркума, да.

Видимо, что–то в лице Моргравии выдало ее замешательство, поскольку перегонщик, или кем он там был, решил пояснить:

— Толстяк в золоте с личным гаремом. Тебе от него ничего не нужно.

Она сделала шаг к нему, так что их разделяла всего половина длина руки.

— А ты откуда знаешь, что мне нужно?

Перегонщик поскреб щетину на подбородке, будто что–то прикидывая.

— Я знаю, что не он.

— Подозреваю, что знаешь ты очень мало. Чего тебе?

Моргравия гадала, не появится ли Хел, однако та уже не в первый раз предоставляла ей самой постоять за себя.

Перегонщик улыбнулся, но она перешла к сути дела в обход его чар, кольнув в горло ножом.

— Это мономолекулярный резак, — сообщила она. Они были так близко друг от друга, что могли бы поцеловаться, но у Моргравии были гораздо более смертоносные намерения. — Он может распороть панцирь, будто пергамент. Если нажать посильнее… — проговорила она, подавшись вперед так, что острие рассекло кожу перегонщика, и по клинку плавно скатилась алая бусинка — он пробьет даже адамантий и керамит. Знаешь, какие воины носят такую броню?

— Определенно знаю, — отозвался перегонщик, сохраняя свое непринужденное обаяние несмотря на приставленный к шее нож. — Вижу, ты серьезная дама, и мне не хочется снова вызвать твой гнев, но мне кажется, мы друг друга не поняли.

— Вот как?

— Да.

— Скажешь, почему мне не следует вогнать тебе в глотку десять дюймов мономолекулярной пластали, или я могу приступать?

— Очень серьезная дама, — произнес перегонщик, медленно сделав шаг назад, а затем еще один в сторону. Позади него приоткрылась кабинка, которой прежде там не было. Он вновь улыбнулся и указал туда, словно мажордом, сопровождающий гостя по имению господина.

— Маклер тебя примет.

Взобравшись по склону и поспешно миновав тень Ломаной Дуги, они вошли в полосу тумана. Позади все еще виднелся старый мост. Обрушившийся край свисал в овраг, словно отвисший язык.

— Кровь святых, быстро это все, — заметила Карина, когда вокруг них сомкнулась желтая муть. Ее начинали посещать мысли, что они идут недостаточно быстро. В овраге что–то произошло. Ее отец видел это и молчал.

Ей не хотелось возвращаться в Меагр. Это место уже давно не было для нее домом, однако у нее оставалось мало вариантов. Тем не менее, она узнала лачуги из ворованного металла и стоящие на опорах зерновые башни, обозначавшие границу. Ей много раз доводилось ее пересекать. По полям твердого грунта вышагивали сломанные сельскохозяйственные сервиторы, копавшие своими руками-лопатами оросительные каналы. Они вызывали у нее отвращение идиотским выражением лиц и бледной кожей. На голове одного из созданий устроилась хищная птица с красной чешуей, принявшаяся выклевывать мягкие желеобразные глаза. Губы Карины скривились от омерзения. Столько трудиться и получать так мало. Несколько упавших на землю сервиторов так и оставили в силу непригодности к ремонту, и их суставы проржавели насквозь. Воздух пропитывала гниль. Не замечая чужаков среди себя, сервиторы не обращали на них никакого внимания.