Страница 4 из 10
Зубы даже у таких маленьких обезьянок, как у собак. Я морщусь от боли и фотографируюсь с мячом.
У бабки Нины гости
Вход в комнату бабки Нины всегда был запрещен. Но в тот день мама была в институте, а у бабки Нины собрались гости. Я чинно сидела за столом в прокуренной комнате с огромным количеством книжных полок и помалкивала. Когда взрослые говорят, их нельзя перебивать – это первое, чему учат в детском саду: сначала вырасти, тогда и говори.
За столом сидят ревизоры (это новое слово, чем они занимаются, я не знаю). Мне скучно, и я рассматриваю фотографию на стене, где молодая бабка Нина стоит на фоне палатки в лесу, рядом с мужчиной, который держит в руках мертвую рысь. «Он, наверное, убил ее из ружья», – думаю я, – «или она попала в капкан и умерла сама». А ревизоры травят байки и громко хохочут.
Хранилище памяти бабки Нины. «В тот год я ездила отдыхать в Лоо на Черноморское побережье Кавказа. Дело было в сентябре, и поток отдыхающих уже спал. Вошла с чемоданом в свой вагон, сунулась к себе к купе, а там сидит пьяная компания. Только посадка началась, а у них все уже в стельку. Я к проводнице, говорю: «Мое место занято другими людьми». Проводница обещает, что все устроит, открывает другое купе, и я вижу, что там тоже пьяная компания. Тут уж я не выдерживаю, показываю корочку ревизора и требую, чтобы «зайцев» в вагоне не было. Проводница начинает бегать по всему вагону и высаживать «зайцев». В результате, когда все, наконец, расселись на свои места, обнаруживается, что я еду в купе одна. Устраиваюсь поудобнее и еду до станции Бологое. А там садится ревизия, и по коридору начинают метаться две тоненькие девочки. Я их спрашиваю: «Нет билетов?». Они качают головой. Заходим ко мне в купе, поднимаем верхние полки и «зайчишки» полностью умещаются за сгибом верхних полок. Последний штрих – забрасываем «зайчишек» матрасами, одеялами и подушками. И через 15 минут входишь ты, Витька Порхун… Помнишь, как ты мой билет проверял?»
22 августа 2010 года
Перечитываю и редактирую свои записи о дошкольном возрасте. Неужели ребенок столь малого возраста может столько понимать и запоминать? Как удивительно устроен человеческий мозг! Может, все эти истории не настоящие, просто «ложная» память, или я их сама себе придумала? Нет, я помню и бабку Люсю, и бабку Нину совершенно отчетливо, хотя их уже больше нет с нами. Откуда в заметке «Мой жених Лешка Перчук» взялась фраза «море разливанное»? Я в детстве так говорила? Точно помню, что говорила. Удивительная штука – человеческая память…
Запомнит ли мой сын свое детство так, как запомнила его я?
Его привозили с дачи домой на два дня для того, чтобы мы купили все необходимое к школе. Он уже пойдет в третий класс. Он стал высокий, сильный и гибкий, как угорь. В нем уже нет детской пухлости и смешной неуклюжести. Девять лет, он со мной уже девять лет… До того, как он приехал, я даже не понимала, как сильно по нему соскучилась, как мне его не хватало. Он стал независимым, и уже не понятно, кто кому больше нужен: он мне или я ему. Он теперь влюблен в девочку Катю, с которой играл на даче. Уехал с двойственным чувством: с одной стороны, ему хочется остаться дома, со мной, с другой стороны – ему на даче весело и там Катя. При всем понимании того, что ребенку летом на даче лучше, у меня в очередной раз будто кусочек сердца откололся.
За забором
Остаток лета после Мариуполя я провожу в Горелово, в большом и всегда прохладном доме бабки Люси. Для меня привезли машину речного песка и выгрузили за забором внутри участка. За забором бегают мальчишки, они играют в «войнушку». Мне не разрешается выходить с участка, потому что на улице ездят машины. Точнее, утверждается, что машины не ездят – они гоняют, как безумные. Сейчас смешно даже вспоминать об этом: в то время по нашему Речному переулку проезжал от силы один автомобиль в сутки, причем этот автомобиль принадлежал дяде Володе, старшему сыну бабки Люси и брату бабки Нины.
Один мальчик останавливается на улице прямо напротив меня. Мальчика зовут Алик.
Хранилище памяти. Таким я его и увидела в первый раз – своего будущего мужа. Он был очень загорелый, лопоухий и кривоногий. Алик стоял, смотрел на меня из-за забора и весело посвистывал. Одет он был отнюдь не в детские вещи: на нем была поношенная военная гимнастерка защитного цвета, треники размера на два больше его самого, подвернутые снизу, с пузырями сзади и на коленях. Не могу сейчас вспомнить других подробностей, но физиономия у него была вспотевшая и довольная.
Алик заинтересовался моими игрушками, и я, наивная душа, нисколько не сомневаясь, пригласила его ко мне за забор играть вместе. Машинок у меня не было, зато был построен лабиринт. «Тут живет Минотавр», – гордо объясняла я. Алик в садик не ходил (тогда это называли «неорганизованный ребенок») и хотя был старше меня на два года, про Минотавра никогда не слышал и даже мультик «Мифы древней Греции» не смотрел. «Здесь будет гараж», – деловито поведал он мне и взялся за совок.
Играть с ним было интересно, но бабка Люся, увидав, что у нас за забором создался тандем, выставила Алика без всяких церемоний. «У него родители алкоголики, – увещевала она меня, – он украдет все твои игрушки – порода такая».
Для того чтобы мне не было скучно, привели моего троюродного брата Женю. Женьке было всего три года, и первым делом он сломал мой лабиринт со всеми хранящимися там минотаврами. Такого я потерпеть не могла и огрела Женьку по спине железным совком, продуктом отечественной игрушечной промышленности. Теперь, когда я вспоминаю этот совок, я удивляюсь, как я ему вообще ничего не сломала. На громкий рев Женьки сбежалась вся родня. В тот вечер навещать меня приехала мама. Такой она и нашла меня на крылечке дома – зареванной и наказанной.
Мамины духи
Мама приезжала меня навещать на выходные, в пятницу вечером. Нередки были случаи, когда она приезжала, но, рассорившись с бабкой Люсей, обижалась и уезжала обратно. Бабка Люся как будто не понимала, как важно для меня быть с мамой: каждую пятницу она заводила скандал, из которого я понимала многократно повторенное слово «кукушка». Это мама, значит, была кукушкой. Кукушки сами не растят своих птенцов. Они не вьют гнезда, а когда сносят яйцо, просто подкидывают его в чужие гнезда. Так и получается, что кукушат растят другие птицы. В садике нам рассказывали, что кукушата очень прожорливы, велики размером и, зачастую, выталкивают остальных птенцов из гнезда. Это, значит, я была кукушонком.
Когда мама оставалась, она долго спала в субботу, а я ходила вокруг да около. Для того чтобы я ей не мешала спать, мне было разрешено рыться у нее в косметичке. Больше всего в этой косметичке мне нравились духи «Кристиан Диор», потому что они пахли мамой. В конце концов, чтобы запах мамы оставался у меня надолго, я украла картонную упаковку от духов, и в те дни, когда мамы не было рядом, доставала ее из тайничка, который оборудовала на террасе, и тайно ее нюхала. Особенно это утешало меня в минуты обиды и тоски.
28 августа 2010 года
Я вспомнила про Димкиных кукол. Сегодня я убиралась в квартире и везде на них натыкалась.
В первом классе всем детям на выбор были предложены кружки прикладного творчества. Мой сын выбрал кружок, на котором изготавливались русские народные куклы. Меня удивил такой выбор: он не захотел ни на дзюдо, ни на баскетбол. Он называл этот кружок «куколки». Так и говорил: «У меня сегодня куколки, пусть бабушка меня рано не забирает». И, что удивительно, при всей его неусидчивости, сын не пропустил ни одного занятия.
Первые куколки выходили корявыми растрепками. Он приносил их домой и дарил мне. «Молодец, сынок, спасибо», – говорила я, с удивлением рассматривая очередного тряпичного монстрика, сотворенного моим сыном. Беда еще в том, что внутри эти куколки заполнялись мочалом, и от них разносился устойчивый запах советской швабры. К этому запаху еще бы запах хлорки, и я бы полностью оказывалась в своем детстве. В общем, меня все время мучила мысль, что этих куколок надо выбрасывать. Это продолжалось до тех пор, пока я не поговорила с руководителем кружка.