Год палача

– Вот и хорошо. Я тоже давно хотел расслабиться, да компании не было. Предлагаю заменить ресторан вылазкой на природу. Ну как, идет?

– Идея замечательная, – обрадовался Марьин. – Я согласен. И куда же поедем?

– Это на ваше усмотрение, ведь я пока в округе плохо ориентируюсь.

– Вы в городе недавно?

– Да, зимой приехал.

– Ладно, свожу вас на одно чудное место. Сам там не был года три, но, думаю, разочарованы не будете. Снасти и экипировку возьму на себя.

– Хорошо, а я запасу провиант, – вставил я. – Во сколько мне заехать за вами, Максим Максимович?

– О, выезжать надо пораньше, чтобы зорьку не пропустить. Давайте в четыре.

Как и было договорено, я заехал за Марьиным в четыре утра, когда ночная тьма стала чуть редеть. Максим Максимович уже стоял у крыльца подъезда, одетый в потертый джинсовый костюм, в резиновых сапогах. Возле него стоял объемистый и тяжелый рюкзак, вместивший в себя все необходимое для нас двоих, и удочки в чехлах. Запихнув рюкзак на заднее сиденье "девятки", Марьин сел рядом со мной, и мы тронулись в путь.

– Куда едем, Максим Максимович? – спросил я, выезжая на улицу.

– Пока к Московской магистрали, а дальше буду руководить.

– Если вы не против, давайте на ты? – предложил я.

– Согласен, Николай, – ответил Марьин с дружеской улыбкой. – Ты прав, на рыбалке выкать излишне. К тому же я не намного младше.

– Тридцать девять? – попытался угадать я.

––Нет. Тридцать семь. Просто выгляжу старше. Но все равно почти ровесники, – Марьин похлопал себя по карманам, отыскивая сигареты. Я достал початую пачку "Ротманс" и положил на панель.

– Угощайся, это лучше болгарских.

– Спасибо… А как ты узнал, что я курю болгарские? – удивленно спросил он.

– По запаху… Когда–то я тоже предпочитал их, средства не позволяли курить что–то получше.

– Были и такие времена? – шутливо спросил Марьин.

– Были, Максим, и очень долго… Это я теперь могу себе кое–что позволить, а раньше… Тоже тянул от получки до аванса, – ответил я, закуривая сигарету.

Завязался разговор. Мы старались получше узнать друг друга, и когда подъезжали к магистрали, то уже нам казалось, что знакомы не один год.

– Куда теперь, Максим? – спросил я, притормаживая перед въездом на широкое шоссе с разделительной полосой, по которой, несмотря на ранний час, мчались самые нетерпеливые транзитники.

– Направо и под мост. Знаешь, где находится Федоровка?

Я кивнул головой. Еще бы не знать! Здесь я бывал столько раз!

Минут через двадцать мы въехали в поселок. Слева и справа вдоль длиннющей главной улицы, пронзающей его насквозь, громоздились крутые особняки, возвышаясь над обычными старенькими сельскими домами, а за ними блеснули золотом луковки куполов новой церкви. Старая, в которой "при социализме" находился то склад, то магазин "Сельпо", теперь тоже сверкала свежими красками, радуя старичков и старушек.

Впрочем, у меня, опять же, и тут был свой взгляд на вещи. Не нравилось, что со времен перестройки религия для многих стала модным имиджем. Бывшие коммунисты–атеисты в удивительном порыве потянулись в церкви, отчего частенько возникала ехидная мыслишка: уж не за индульгенциями ли они направились?! А вслед за ними спасать душу ринулась и братва, нацепившая на золотые цепи золотые же распятия. Скорее всего, чтобы совесть не мучила после очередного дельца. Бог все простит… если его немножечко подмазать, Бог – не падла. Вот и понесла братва пожертвования на храмы, вырастающие из–под земли как грибы, видно, много грехов накопилось…

Поселок закончился, дорога нырнула вниз по склону, и по обе стороны потянулись дачи. Здесь не было роскошных дворцов, как в Приморском или Ягодном, здесь на четырех–шести сотках стояли самые обычные дачные домики. Хозяева этих "фазенд" гнули спины над грядками все свои выходные и праздники, отгулы и отпуска. Все ради того, чтобы в семье было хоть немного овощей и фруктов. Время, труд и пот, разумеется, не в счет. Когда–то и я копался в земле и навозе, словно червь, стараясь добавить несколько мешков картошки, моркови, капусты и прочей зелени к своей нищенской инженерской зарплате. Боже, как давно это было, словно в прошлой жизни…

Уже светало, когда мы, миновав конечную остановку дачных маршрутов автобусов, выехали на укатанную грунтовку и еще минут через двадцать Максим указал на едва приметную колею, сворачивающую вправо к берегу. Пропетляв среди рощиц и овражков, мы выехали к изумительному по красоте месту неподалеку от устья шлюзового канала. Открывшаяся отсюда панорама завораживала, природа словно излучала какую–то особую живительную энергию, наполняя душу радостью и заряжая тело бодростью. Я остановил машину у раскидистой старой ветлы, склонившей ветви к самой воде, и вышел, вдыхая полной грудью прохладный утренний воздух. Хотелось петь от ощущения свободы и беспредельности пространства, манящего вдаль к туманному горизонту. Я потянулся, разминая затекшую спину, и с улыбкой сказал:

– Не знаю, какой будет рыбалка, но место и впрямь чудесное…

– Нравится? – улыбнувшись в ответ, спросил Марьин и оптимистично добавил: – Ничего, что-нибудь все равно поймаем.

Прихватив снасти и наживку, которую, как сказал Максим, он купил вчера вечером у соседа–рыбака, мы поспешили к берегу. Рыбалка и в самом деле удалась. Часа через три, когда яркое весеннее солнце затопило окрестности, в наших садках трепыхались несколько судачков и налимов, не считая ершово–окуневой мелочи и красноперок, а под занавес Марьину повезло, и он вытянул отличного налима килограмма на три с половиной–четыре. Не сговариваясь, мы решили ограничиться этим уловом и, собрав снасти, быстро разложили костерок. Максим сразу же занялся рыбой, а я достал из багажника приготовленную снедь, вино и пиво, разложил импровизированную скатерть–самобранку, а потом принялся за шашлыки. Скоро вокруг расплылся будоражащий запах походного пира. Изрядно проголодавшись, мы отдались чревоугодничеству, продолжая нескончаемую беседу "про жизнь".

Как-то незаметно разговор вновь затронул щекотливую тему. Взглянув на задумчивое и усталое лицо Марьина, я в шутку спросил:

– Что, Максим, совсем работа заездила? А толк–то хоть есть?

– Да уж, – согласился он, – приходится несладко… Но ничего, я уже привык к этому, да и другой работы просто не мыслю. Толку, правда, маловато, но дело делаю честно и себя мне упрекнуть не чем.

– Слушай, я вот никак не могу понять, почему милиция распыляет свои силы на поиск киллеров, убивающих таких же преступников? Ну, мочат бандиты друг друга и пусть, не мешайте им. Должна же происходить какая–то саморегуляция их численности, раз уж посадить их не можете.

– Опять провоцируешь? – вздохнув, ответил Марьин. – Ты же знаешь, что я тебе отвечу. С точки зрения закона, все граждане равны перед ним и находятся под его защитой.

– Даже откровенные бандиты? – с иронией спросил я.

– Пока человек не осужден судом, он не считается преступником, следовательно, на него распространяется и защита закона от… каких–либо угроз его жизни и здоровью.

– Трогательная забота. Вот только когда дело касается защиты простого трудяги, а не крутяка, рвения и сил у милиции уже не остается. И это в лучшем случае… Знаешь, я думаю, что дело может дойти до того, что люди отчаются искать у вас защиту и начнут действовать самостоятельно.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Марьин.

– Да то, что они будут создавать нечто вроде отрядов самообороны или "эскадронов смерти", как в Латинской Америке. Раз власть не способна противодействовать преступности, то что еще остается? Закона об оружии нет до сих пор. Я имею в виду нормальное оружие, которым можно защититься, а не детские пугачи. Человек голенький и беззащитный и дома, и на улице, а у бандитов есть все вплоть до гранатометов и ракетных установок. Дичью быть никто не хочет. Так уравняйте хотя бы шансы. Как говорят американцы: "Господь Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными".