Страница 3 из 8
Вопрос мальчику: «Чем занимается ваш школьный театр миниатюр?»
«Уже ничем».
«Почему?»
«Директор исключил все, к чему можно было придраться».
На школьном дворе под липой курильщики. Преимущественно девушки. Отвратительная картина. Представляю себе: мать, в левой руке ребенок, в правой руке сигарета.
В мусорной корзине хлеб. В деревнях его скармливают скоту, в городах он летит в мусорные баки. Государство держит цены на хлеб. Еще в контейнерах при столовой картофель, мясо. «Чего только у вас не выбрасывают», – говорю я поварихе. «Эх, – отвечает дружелюбная, полная женщина, – тут я не имею ничего против, по крайней мере, это достается моим свиньям».
В послеобеденное время группа продленного дня, с двух до четырех. Перед началом книжных чтений я листаю дневник, читаю записи, которые мальчик – как он сказал мне – должен был написать по указанию своей учительницы:
«Дорогие родители, я забросал лужу камнями».
«Дорогие родители, на этой неделе я был очень ленив».
«Дорогие родители, я не полностью сделал домашнее задание и вырвал страницу в своем дневнике».
После этого следует запись матери: «Дорогая фрау Гертнер, я сделала выводы о недобросовестном отношении Матиаса…»
Ответ учительницы: «Дорогая фрау Шлимме, если вы, как прежде, будете контролировать дневник, Матиас снова встанет на правильный путь».
Кудрявая девочка громко смеется над моей историей о лягушке. Учительница хватает девочку за руку и шипит: «Если ты сейчас же не успокоишься, то выйдешь вон». Убийство смеха. Я проглатываю свое возмущение, у меня такое чувство, что эта женщина глупа, как булка хлеба.
Самоубийственное одиночество.
Я провожаю своего сына до порога. Буря набрасывается на меня так, словно собирается вытрясти всю силу. Тимм устремляется в рассвирепевшую непогоду: ливень, ураганные порывы ветра с моря. Мое восхищение бурей понемногу утихает. Я бросаюсь в свою погоду: штиль за письменным столом. Я веду бой с чистым листом бумаги. Через два часа корзина для бумаг заполнена, голова пуста. Против инертных мыслей помогает движение.
За холмами комбайн нарезает золотые полосы: валок за валком сена. Ветер играет, подпрыгивая в небесах. Я подпрыгиваю вместе с ним.
Около полудня снова за письменный стол. Я не могу заполучить в блокнот нужную строку. Работа – мучительный труд.
Я уже несколько месяцев сижу над сборником стихов для детей. В основном это стихи о природе и серия попыток подойти к школьным проблемам. Умещается примерно в сотню черновиков. Я должен сочинить, наверно, еще столько же, чтобы мой редактор мог выбрать. Я еще никогда не компоновал книгу стихов в одиночку, мне не хватает чувства порядка. Моя главная проблема в сочинительстве: О чем? Как?
На мой взгляд, для детей можно писать обо всем, если найдется надлежащая форма. Согласно накопленному опыту: пиши как можно проще, усложняй настолько, насколько это необходимо, пиши правильно.
Набросок стихотворения:
Материал
Плохо усваивается школьный материал, говорит директриса.
Она имеет в виду седьмой класс.
Связано ли это с родителями?
Или с учительским составом?
Я нахожу огромное удовольствие в этом процессе. Понравится ли это детям?
В мансарде громкая музыка. Всегда одно и то же. Почему парень совсем не слушает классику? Пожалуй, я не должен спрашивать об этом; у каждого поколения свои музыкальные идеалы.
Что в мое время было полькой, танго и маршевым вальсом, сегодня – рок.
Я поднимаюсь на мансарду: «Неужели нельзя слушать что-нибудь другое?»
Ответ: «Мне нравится это».
Мой сын выключает радио, включает телевизор, развлекательное шоу. Враждебность травит меня: еще одна бутылка пива, войлочные тапочки, и девятнадцатилетний обыватель готов. Больше запросов у парня нет? Достаточно ли такой жизни, чтобы жить полноценно? Возможно, большая часть людей действительно не нуждается в более духовных развлечениях после восьми часов напряженной работы.
Высокий череп, утолщенный нос, угловатые губы, блестящие, серые, немного печальные глаза – мой мальчик.
Как незнакомый гость, он сидит на корточках возле меня, пускает сигаретный дым мне в лицо, будто хочет выкурить меня из комнаты. Я едва прислушиваюсь к тому, что происходит в телевизоре, мои мысли вращаются вокруг одного пункта: как мне сделать моего сына другом?
О, пожалуйста, пожалуйста, Ханни, прошу, люби меня.
Позволь мне ночью прийти к тебе, как настоящий вор.
Пожалуйста, пожалуйста, Ханни, люби меня.
Я тоже хочу быть совершенно безмолвным, я ничего не говорю.
Я приду около полуночи.
Элвис на плакате смеется.
Твои родители послушно спят, они славные.
Ты ставишь «Люби меня нежно», а я крадусь вверх по твоим чулкам,
Только выключи заранее свет, я не заблужусь[8].
И это по телевизору, для «культурной нации», а та и не противится. Эта словесная дребедень даже напечатана.
Спрашиваю сына: «Тебе нравится эта ерунда?»
Ответ: «Есть и получше».
Перелистываю старые рукописи. Нахожу стихи о Тимме:
Тимм читает и, улыбаясь, произносит: «Ты частенько наподдавал мне по заднице».
Читал в одном журнале: «С возрастом наши дети все лучше понимают идеалы коммунизма и восторгаются ими». Так может сформулировать только тот, кто от энтузиазма уже не способен думать и видеть. Я знаю детей, которые ничего не смыслят в коммунизме.
Желание, как создатель мыслей, еще не производит реальности. Между тем много разговоров вокруг того, как сложно реализовать идею «Всё вместе с народом, всё для народа». Для некоторых людей «всё вместе с народом» значит: только через мои руки. А «всё для народа» для многих означает «всё для меня».
ВОСПОМИНАНИЯ
Большой город. День международного футбольного матча. Улюлюкающая, трубящая в дудки, пьющая пиво молодежь движется через улицы, размахивая флагами, парализуя движение. Кажется, будто половина молодых людей нашей страны собралась воедино в этом районе мегаполиса. На перекрестке, на парапете пешеходного перехода, сидят на корточках трое. Пожилая женщина останавливается возле них и нерешительно спрашивает, можно ли ей взять с собой из сточной канавы пустые бутылки из-под пива. Из протянутой руки одного из парней падает наполовину полная бутылка. Он бормочет: «Вот, бабушка, есть еще одна».
Ужасает, как много в наших газетах превосходной степени: неотразимый, нерушимый, вечный, никогда, навсегда, всемогущий, наивысший, незабываемый, еще выше, еще глубже… От таких слов ухмыляются догматики.
8
Из песни Йорга Хиндемита.