Наследник

Она не стала слушать ответ депутата и выключила телевизор, потому что захотела увидеть кое-что более живописное, чем кремлевские интерьеры. Катя поудобнее устроилась в кресле с камерой в руках и стала просматривать видео, снятое во время прогулки по набережной Йокогамы. Море, чайки, корабли, японцы. И снова море. Ни в одном кадре не было Майкла. И только иногда слышался его голос.

– Что и требовалось доказать, – сказала себе Катя. – У них даже голоса похожи. Нет, у меня не психоз. Они действительно очень похожи, вот и все.

Она могла бы сказать что-нибудь еще такое же убедительное. Но в квартире не было никого и ей некого было убеждать. И не перед кем оправдываться в том, что она уже две недели постоянно думает о человеке, которого случайно встретила на другом конце света. И которого больше уже не увидит.

На следующий день у нее была лекция в университете. Войдя в аудиторию, она заметила, что студенты слишком оживлены. Оборачивались то и дело к верхним рядам и как-то странно поглядывали на Катю. Но она быстро установила рабочую атмосферу, заставив их под диктовку записывать длинные цитаты о тонкостях японской социологии из Тиэ Наканэ. Звонок прозвенел как всегда некстати. Сказав «на сегодня – все. До следующей недели», она села за свой стол, а студенты, в одиночку и группками, потянулись к выходу. Очень скоро в аудитории установилась тишина. Но Катя показалось, что в зале кто-то есть. Она подняла голову и едва не вскрикнула от неожиданности.

С самого последнего ряда ей улыбался Майкл.

– Прекрасная лекция, – сказал он, поднимаясь. – Никогда не думал, что можно так интересно рассказывать о практике return’s, между лидерами и сублидерами социальных групп. У вас дар трибуна.

– Вы прятались. Вы подглядывали и подслушивали, – стала укорять его Катя, пытаясь за деланой обидой скрыть охватившее ее волнение.

– Я же не виноват, что ваши студенты такие рослые. За их широкими спинами можно спрятать добрую половину Афин. А потом еще говорят, что в России вырождается молодежь! – Он спустился к ее столу и остановился с поклоном. – Ну, здравствуйте, Катя. Как видите, ваша теория вероятности продолжает действовать. Мы снова встретились. И вновь – случайно. Да-да, я совершенно случайно оказался в Петербурге, со мной совершенно случайно оказался ваш диплом, которым вас наградили на следующий день после вашего совершенно случайного исчезновения, я совершенно случайно узнал о том, что у вас лекция и, наконец, совершенно случайно оказался здесь. – С этими словами он передал ей памятный диплом прошедшего конгресса и сказал: – Единственное, что не было случайным в этой череде случайностей, так это то, что дипломом наградили именно ваш доклад.

Катя выхватила у него диплом, и они, смеясь, вышли в вестибюль. Там, сидя на подоконнике, болтал ногами молодой мужчина в черном плаще, провожая взглядом всех проходящих мимо студенток.

Завидев их, он соскочил с подоконника и шагнул им навстречу.

– Разрешите представить моего афинского коллегу, – обращаясь к Кате, сказал Майкл. – Андрей Ким, профессор кафедры социологии.

Широкое узкоглазое лицо Кима осталось непроницаемо спокойным, и только губы чуть дрогнули, изображая улыбку. Он был невысокого роста и, судя по всему, из-за этого комплексовал, чем, вероятно, и объяснялась непомерная длина его плаща. Церемонно наклонив голову и по-военному щелкнув каблуками, он произнес:

– Екатерина Николаевна, я счастлив встретиться с вами и сочту за честь получить ваш автограф.

Едва завершив фразу, он, словно фокусник, незаметным движением извлек из-под плаща ее последнюю книгу «Теория японца: социологический аспект». В другой руке у него вдруг оказался наготове фломастер. И Кате не оставалось ничего иного, как расписаться на первой странице.

Победоносно взглянув на Майкла, Андрей спрятал книгу во внутренний карман плаща, на что Майкл, с явным неудовольствием наблюдавший за этой сценкой, не преминул заметить:

– И этот человек называл себя моим другом! Вот вам типичный образчик азиатского коварства.

– Не ссорьтесь, мой автограф того, право, не стоит, – сказала она и, взглянув на Андрея, спросила: – А какую цель преследуете здесь вы?

– Что касается меня, то я никого и ничего не преследую, – сразу нашелся с двусмысленным ответом Андрей. – Мне нужно было посетить несколько частных выставок, вот я и напросился в попутчики Майклу…

Начальная фраза Андрея смутила Майкла, и это не ускользнуло от Катиных глаз. Но, не подав виду, она спросила:

– А что за выставки?

– Не столько выставки, сколько просто коллекции, – ответил Майкл, оправившись от смущения. – Хотим обойти несколько адресов. Договориться с владельцами. Возможно, удастся собрать и настоящую выставку. Тема, надеюсь, заинтересует и вас. «Невидимая Россия».

– «Невидимая Россия»? – подняв брови, спросила Катя.

– То есть картины, написанные по памяти, – пояснил Майкл. – Например, у Федора Васильева есть несколько рязанских пейзажей, которые он создал в Крыму, во время лечения. Или вот еще пример: этюды облаков Архипа Куинджи. Я уж не говорю о Шишкине или позднем Саврасове…

– Почему только частные коллекции? А Академия художеств? А запасники Русского музея, вы о них не подумали? – вопросительно взглянула на мужчин Катя.

– Подумать-то подумали. Да кто нас туда пустит? – ответил Ким.

– Моя сестра, – ответила Катя. – Я постараюсь вам помочь.

Созвонившись с сестрой, Катя уладила все за пять минут и прямо из университета повела своих гостей в Академию художеств.

Стояла та самая погода, из-за которой Петербург до сих пор слывет местом, малопригодным для жизни. Пронизывающий ветер гнал по брусчатке поземку и раскачивал фонари, уже понемногу тлеющие мертвенным светом, потому как надвигались ранние зимние сумерки. Майкл взял Катю под руку, и та, невольно прижавшись к нему от ветра, вновь ощутила знакомое по Токио пьянящее ощущение спокойствия и комфорта.

А Андрей шагал впереди, и полы его плаща развевались и хлопали, как крылья. Прохожих на набережной не было, точнее, почти не было. Над плотным потоком машин висела дымка, сквозь которую на другом берегу желтело здание Адмиралтейства…

В вестибюле их встретила Даша. В синем рабочем халате с засохшими каплями гипса и красок, да еще и в косынке, туго охватывающей волосы, она меньше всего походила на профессора академии.

Катя представила ей Андрея и Майкла.

– А вы знаете, что у нас тут хранятся рисунки Брюллова? – спросила Даша, стягивая желтые резиновые перчатки. – Итальянского периода с видами Петербурга, написаны по памяти. Я даже бросила мастерскую, как только вспомнила о них. Идемте посмотрим вместе. Меня заинтриговало название вашей выставки. Думаю, зритель к вам пойдет косяком, как рыба на нерест.

Они задержались в хранилище рисунков до позднего вечера, пытаясь отыскать все этюды Брюллова. Попутно нашлось множество других замечательных работ, как живописных, так и графических, вполне отвечающих идее проекта. Андрей, не переставая, уточнял и развивал замысел выставки, который все более захватывал воображение Даши, и она, несмотря на поздний час, стала обзванивать всех, кто мог бы принять в ней участие. А Катя и Майкл бродили вдоль стен, густо увешанных картинами выпускников Академии. Они почти все время молчали. Трудно сказать, думал ли о чем-то Майкл, в то время как Катя убеждала себя не думать о нем…

Расставаясь, они договорились на следующий день отправиться всем вместе в Рождествено. Там, в усадьбе Набокова, была выставлена самая большая коллекция ученических работ Федора Васильева. Чтобы не тратить время на лишние переезды, Катя решила заночевать у сестры. Живя в одном городе и даже в одном районе, они редко встречались в последнее время. И поэтому, оказавшись вдвоем, всю ночь проболтали на кухне. Говорили обо всем. Но только к концу разговора Даша, как бы невзначай, спросила:

– Он женат?

– Кто? – сделала вид, что не понимает, Катя.

– Не прикидывайся, – взглянув на сестру, сказала Даша.