Страница 3 из 9
Под крылом самолета перекатывались волны самого Тихого океана, дух захватывало. Не отрываясь, смотрела в иллюминатор. И вот она – Камчатка!!! Из облаков вынырнули снежные шапки вулканов, до мечты осталось несколько минут. Самолет приземлился мягко, неужели свершилось? Я на земле камчатской! Аэропорт Елизово. Комендатура. Усталый пожилой старший мичман даже не догадывался, что перед ним будущий адмирал всего Российского флота.
Вздохнул, пробурчал под нос: «Детей на флоте не хватало». Я возмутилась, покраснев от гнева и сказала: «Мне между прочим – уже 19 лет!» Он усмехнулся и отправил меня в городскую комендатуру. В городской комендатуре меня уже ждали, видимо страшный мичман с аэропорта позвонил, собрались все: и те, которые были на вахте и те, которые отдыхали. И стали уговаривать остаться служить при комендатуре.
Стойкий новоиспеченный новобранец в моем лице выдержала натиск. Тем временем наступил вечер, автобусы в гарнизон Завойко уже не ходили, в конце концов меня отправили на гидрографическое судно ночевать. Привел меня туда какой-то моряк, сказал, что утром придут и проводят на остановку. Я расположилась в каюте, задраив на всякий случай железный люк на все задвижки. Утром кто-то постучал, я с перепугу и со сна не могла разобраться как открыть люк, крутила и вертела все задвижки, люк не открывался… Почти плача, я пыхтела и злилась на себя за то, что я замуровалась намертво, крутила и крутила все задвижки, но все-таки я открыла этот злосчастный люк. Меня проводили на остановку, объяснили как добраться до Завойко. Ну, здравствуй КАМЧАТКА! Здравствуй, моя МЕЧТА!
Стреножилась…
Галка Левченко, старшина второй статьи, радистка 1 класса нашей бригады, была фигурой замечательной и приметной во всех смыслах. Она единственная из немногочисленных женщин, служивших на Узле связи, имела лычки. Наш доблестный командир Три Р (Розовский Роман Романович) или как его звали между собой матросы – Ежик резиновый с дырочкой в правом боку, женщин, видимо, не очень-то любил или не признавал их значимость в военном деле и потому объявил всем сразу: Никогда, пока он служит, ни одна женщина не получит никакого звания. Рассчитывать на его милосердие или справедливый страшный суд не приходилось. Ну, что ж, чистые погоны – чистая совесть. В конце концов не корысти ради…. Галка же прибыла к месту службы на Камчатскую флотилию с Херсона уже с лычками. Сорвать с нее погоны у Розовского не получалось. Было не за что. Служила она хорошо, дело свое в виде точек и тирешек знала, Устав изучила, но иногда на него забивала. А спорить с ней себе было дороже.
Для меня, молодого матроса, она должна была стать умом, честью и совестью. От нее я должна была набираться профессионализму, но не набиралась ничему. Ей было лень меня учить и не хватало педагогического таланта, поэтому специальность радиотелеграфиста я постигала сама или с помощью моряков-срочников, которые были рады оказывать мне помощь хоть круглосуточно. Жили мы с Галкой в одном бараке, так называемом женском общежитии при части, это была захудалая квартирка, в которой не было воды, стоял разбитый унитаз, никаких удобств не было вообще. По ночам по кухне и коридору носились крысы ростом с хорошего зайца. Зимой наш барак частенько, когда случалась пурга, заметало по самую трубу и мы сидели в своем бараке до окончания пурги, потом приходили моряки и откапывали нас.
Единственно, что у Галки получилось в отношении меня – это за полгода нарастить на мне лишние килограммы. Галка была хохлушкой, в еде толк знала и готовила хорошо, сама была девушкой аппетитной, видимо и меня решила подогнать под свои стандарты. Она наваривала большую кастрюлю борща, которую мы выносили в коридор на холод, холодильника у нас не было. За ночь борщ замерзал, мы его потом отковыривали ножом, накладывая в миски ледяными кусками… Не одним борщом она меня кормила, она пекла чудные торты, от которых отказаться было невозможно.
Уж не знаю, что бы я делала еще через полгода, наверно пришлось бы расшивать форменное мое платюшко, но на мое счастье, вернувшись из отпуска, я обнаружила присутствие в Галкиной жизни моряка-любовника. Она окружила его заботой и лаской, холила, лелеяла и откармливала своими кулинарными шедеврами. И даже мыла ему ноги. В столовании мне было отказано. Пришлось мне переходить на собственноручное приготовление себе еды. Тортов не стало. Килограммы исчезли.
Так мы и жили в совместной квартирке, служили Родине, меняя друг друга на радиостанции, ссорились, мирились, сплетничали, праздновали вместе праздники. Как-то на очередной наш женский день 8 Марта мы с Галкой поехали к ее украинской знакомой в гости. Посидели у нее хорошо, долго, с салом, горилкой, русскими народными и украинскими тоже народными песнями. Уезжали из гостей уже вечером. Я была совсем молода, ничего спиртного не употребляла, Галка же набралась конкретно. До остановки я ее практически доволокла на себе. В автобусе мест свободных не было, мы стояли впереди, между боковыми сиденьями, Галка все время что-то громко рассказывала и хохотала, люди оборачивались, ей было наплевать, а мне было неловко. Но приходилось терпеть.
Когда мы уже подъезжали к нашей остановке, я сказала Галке: «Выходим», и стала пробираться к выходу. Обернувшись увидела, что она стоит наклонившись и что-то делает внизу с сапогами. Повторюсь, Галка была крупновата и ее филейная часть, когда она наклонилась, оказалась перед носом сидящего пожилого дядьки-инвалида с палочкой. Отвернуться он никак не мог, краснел, бледнел, пыхтел, потел, а Галкина задница качалась перед его лицом. Тем временем автобус уже подкатывал к остановке, я говорю Галке: «Ты что там копаешся, мы выходим»…. А надо сказать, что у Галки на сапогах сломались собачки и она вместо них прицепила скрепки. Галка поднялась и на весь автобус с хохотом объявила: «Ща погоди, я стреножилась, бля!» И опять согнулась и стала расцеплять скрепки. Автобус качнуло и мужик носом уперся в ее пятую точку. Я похлопала Галку по заднице. Она разогнулась и обернувшись к мужику заорала: «Ты че, козел, меня по жопе хлопаешь, я тебе сейчас вторую ногу сломаю!» Мужик и так сидел ни жив ни мертв, но тут вообще впал в ступор.
Я схватила Галку и потащила за собой. Мы вывалились из автобуса и пока ждали следующий до гарнизона хохотали без остановки полчаса. Сапоги Галка так и не починила и время от времени стреноживалась в самых разных ситуациях.
О том, как я ушла в первое плавание…
Мне было 14 лет, я закончила 7 класс и страстно мечтала о морях- океанах. Ничто не могло меня своротить с этого пути, я должна была стать адмиралом и все тут. Мечтала я по-тихому, то есть не озвучивала это вслух, потому что: 1. Боялась спугнуть мечту 2. Мать моя могла всыпать по первое число, она-то уж точно никак не могла понять, почему море? Почему моряк? Она своих детей видела почему-то продавцами. Может быть сказалось тяжелое военное детство, послевоенные голодные годы, потом периоды дефицита, когда мы всей семьей стояли за колбасой и мясом в километровых очередях. И видимо торговый работник ассоциировался с достатком. Но! Меня мало волновали докторская и молочная, я хотела моря. И все.
В ту пору моя старшая сестра вышла замуж. И … О, счастье! Ее муж был помощником капитана. Правда, не морским, а речным. Но это уже было так близко к моей мечте. Он каждое лето ходил в рейсы по реке Печора, навигация открывалась в середине мая и заканчивалась к ноябрю. У меня были летние каникулы, и тянулись они однообразно. Гулянки во дворе с подружками, футбол с пацанами, речка… И вот, в один прекраснейший день отец приехал на обед и сказал маме: «В Печоре стоит Валеркин пароход.»
Больше я уже ничего не слышала, я схватила пакет, крикнув маме, что пошла за хлебом. И пошла. Сначала пошла, потом помчалась, как говорится – волосы назад. Вылетела на берег Печоры, определилась со стоянкой Валеркиного судна, еще пять минут, и я была на борту. Обследовала сухогруз, и тут на дебаркадере покряхтело и покашляло радио и кто-то грозный сказал: «Минск! Погрузка закончилась, освобождайте место Украине. Счастливого плавания.»