Море спокойствия

Понедельник, 7.02 утра. Бессмысленный день. Вот что сегодня меня ждет – такими будут и остальные 179 дней в школе. Будь у меня сейчас время, я бы поразмышлял над их бесполезностью, но его у меня нет. И без того опаздываю. Я заглядываю в постирочную и достаю пару вещей прямо из работающей сушилки. Вчера вечером забыл ее включить, а сегодня мне некогда ждать. Так что приходится натягивать влажные джинсы на ходу, при этом пытаясь в них не запутаться и не грохнуться на пол. Хотя это будет неудивительно.

Достаю из шкафчика кружку, наливаю кофе, стараясь не пролить его на себя и не обжечься. Затем ставлю ее на кухонный стол рядом с коробкой из-под обуви, полной пузырьков с рецептурными лекарствами. В эту минуту из своей комнаты появляется дед. Со своими взъерошенными седыми волосами он напоминает мне безумного ученого. Несмотря на то что передвигается он пугающе медленно, предлагать ему помощь даже не стоит пытаться. Он этого терпеть не может. Раньше у него было полно сил, а теперь нет, и он очень остро переживает эту потерю.

– Кофе на столе, – говорю я и, хватая ключи, направляюсь к двери. – Твои таблетки я разложил и все записал. Билл придет через час. Ты точно справишься один?

– Я не инвалид, Джош, – чуть ли не рычит на меня дед. Я сдерживаю улыбку. Злится. Это хорошо. Значит, все более-менее нормально.

В считаные секунды я запрыгиваю в свой пикап и вылетаю на дорогу, хотя вряд ли это сильно поможет. Мой дом расположен недалеко от школы, но в первый учебный день из желающих попасть на парковку всегда образуется затор. Конечно, сегодня большинство учителей на мое опоздание посмотрят сквозь пальцы, так что мне нечего беспокоиться – после уроков не оставят. Я вдавливаю педаль газа в пол и уже через несколько минут занимаю очередь на стоянку. Вереница из машин тянется до самой дороги, но хотя бы не стоит на месте и время от времени движется вперед.

Сегодня я спал всего четыре часа и теперь держусь исключительно на одной чашке кофе. Жаль, не было времени прихватить с собой еще стакан. Впрочем, пока доехал бы до школы, все расплескал.

Чтобы не терять времени зря, я достаю расписание и снова просматриваю его. Труд стоит четвертым уроком – хорошо, что не в конце дня. Остальные предметы меня не волнуют.

Наконец я оказываюсь на территории школы. Дрю, как обычно, блистает в компании своих неизменных обожателей: потчует их многочисленными байками о проведенном лете. Я-то знаю, что все они – выдумка, потому что большую часть лета он тусовался со мной, и мы уж точно не занимались всей этой ерундой. Когда он не пропадал с очередной девчонкой, то просто валялся у меня дома на диване.

Глядя на него сейчас, понимаю: никто так, по-моему, не рад возвращению в школу, как он. Так и хочется закатить глаза. Но поскольку привычка эта чисто девчачья, я просто смотрю вперед, продолжая идти. Когда прохожу мимо него, он приветствует меня кивком, я отвечаю ему тем же. Поговорю с ним позже. Дрю знает, что я не стану к нему подходить, если он не один. Больше никто меня не узнает, и я, протискиваясь сквозь толпу, оказываюсь во внутреннем дворе, в эту минуту звенит первый звонок.

Первые три урока ничем друг от друга не отличаются. Я только и делаю, что выслушиваю правила, знакомлюсь с учебным планом и стараюсь не уснуть. За эту ночь дед вставал раз пять, а вместе с ним вставал и я. Мне очень нужно больше спать. «Через недельку выспишься», – с горечью думаю я, но быстро прогоняю эту мысль прочь.

10.45. Первый обеденный перерыв. Лучше бы я сразу пошел на урок труда. Не могу есть в такую рань. Я выхожу во двор и устраиваюсь на спинке самой дальней скамейки, где неизменно сижу последние два года. Тут меня никто не трогает, потому что проще не замечать моего существования. Эти полчаса я бы предпочел подметать опилки, чем сидеть здесь, только опилок пока нет. По крайней мере, сейчас еще рано, и металлическая скамейка не успела раскалиться под солнечными лучами. Теперь мне предстоит переждать следующие тридцать минут – наверное, самые длинные за день.

Настя

Выживание. Именно этим я сейчас и занимаюсь, хотя в остальном все не так ужасно, как могло быть. Я ловлю на себе косые взгляды – скорее всего из-за своего наряда, – но заговаривать со мной никто не спешит. За исключением Дрю, напоминающего мне куклу Кена. Как раз столкнулась с ним сегодня утром, только из этой встречи ничего путного не вышло. Он что-то говорил. Я просто шла. В итоге он отстал. И вот я дожила до обеденного перерыва – настоящего испытания. До сих пор возможности пообщаться ни у кого не было, и мне удавалось оставаться незамеченной, но в обед начинается какой-то неконтролируемый ад. Поначалу решение не ходить в столовую казалось мне самым подходящим, а потом пришло осознание: рано или поздно все равно придется столкнуться с чужими взглядами и перешептываниями. Честно говоря, я предпочла бы воткнуть себе в задницу кактус, но это не вариант, так что нужно сорвать этот пластырь одним махом и покончить со всем. Потом найду какой-нибудь пустой туалет, чтобы поправить прическу и макияж – одним словом, как говорим мы, трусы, спрячусь.

Я незаметно проверяю, как на мне сидит одежда: не съехало ли чего, обнажив больше, чем задумывалось. Сегодня на мне те же туфли, что были в пятницу, но надела я их к черному топу с глубоким вырезом и максимально короткой юбкой, которая неплохо подчеркивает мой зад. Волосы оставила распущенными, чтобы они струились по плечам и скрывали шрам на лбу. Глаза жирно подвела черным карандашом. Вид у меня весьма вульгарный и привлекательный, скорее всего, только для самых примитивных человеческих существ. Вроде Дрю. Я улыбаюсь про себя, вспомнив его сегодняшний взгляд, оценивающий меня с ног до головы. Барби была бы не в восторге.

На самом деле я одеваюсь таким образом не потому, что мне это нравится или хочется привлекать к себе внимание. Люди все равно будут глазеть на меня, по любой причине, так уж лучше я сама найду повод для них. К тому же скользкие взгляды – небольшая цена за возможность отпугнуть от себя всех. Вряд ли в школе найдется хотя бы одна девчонка, кто захочет со мной общаться, да и с заинтересовавшимися мной парнями наверняка не о чем поговорить. Ну и что? Если мне суждено вызывать повышенный интерес, то пусть лучше все видят мою задницу, чем мое психическое состояние и мою долбаную руку.

Когда сегодня утром я собиралась в школу, Марго еще не пришла домой, иначе непременно заставила бы переодеться. И я не стала бы ее винить. Даже учитель на первом уроке хотел отчитать меня за неподходящий внешний облик, как только я вошла в класс, но, заметив мое имя в списке, отправил на место и больше не смотрел в мою сторону до конца занятия.

Три года назад у моей мамы при виде подобного наряда случилась бы истерика: она бы кричала, жаловалась на недостаточное воспитание или же просто заперла меня в комнате. Сегодня она, пусть и с разочарованием, спросила бы, нравится ли мне самой. Я бы кивнула, соврала, и мы дружно сделали вид, что проблемы больше нет. К тому же ее волновала бы не столько одежда: вряд ли она стала бы возражать против наряда проститутки так, как против макияжа.

А все потому, что мама любит свое лицо. Не из высокомерия или большого самомнения, нет – а потому что она относится к нему с уважением. Она благодарна тому, какой родилась. И не зря. У нее удивительное лицо – идеальное, неземное. О такой красоте слагают песни и стихи, из-за такой красоты случаются самоубийства. Именно по такой редкой красоте мужчины в любовных романах сходят с ума: им не важно, кто эта женщина, они просто жаждут ею обладать. Вот какая у меня мать. И я росла, желая быть похожей на нее. Некоторые говорят, сходство у нас есть – возможно, это правда, где-то там, в глубине. Если стереть с меня всю косметику и облачить в полную противоположность тому, как я выгляжу сейчас – сыплющая бранью беспризорница, каких обычно в сериале «Полицейские» вытаскивают из наркопритонов.