Страница 53 из 54
Отцу понадобилось зайти по делу к знакомому охотнику, который жил недалеко от рынка. Мы открыли калитку и вошли во двор. Откуда-то перед нами появились большие с красными шеями куры — таких я никогда не видел. Куры с кровяными шеями бросились ко мне. Отец подхватил меня на руки и поднял над головой. Вначале я онемел с испугу, а затем закричал не своим голосом. На мой крик выскочила женщина и отогнала страшных курей, которые оказались индюками и набросились на меня потому, что на мне была красная рубашка.
Когда немного подрос, ходил с матерью на рынок пешком. Шестнадцать километров туда и шестнадцать обратно. После такого путешествия гудели ноги, но надолго оставались приятные воспоминания о сладком мороженом, шипучей воде, красочной карусели и прочих вещах, которых в селе тогда не было.
…Мне нужно прийти в себя, поэтому я не стал искать остановку автобуса, на котором утром сюда приехал, а отправился пешком наугад и неизвестными мне переулками вышел на эту рыночную площадь.
Часы, висящие на столбе у аптеки, показывают начало седьмого. Следовательно, я здесь больше часа, пора… Я медленно поднимаюсь, пересекаю площадь и сворачиваю в широкую, прямую, в густой зелени улицу. Постепенно узнаю ее. По ней я и ездил с родителями на рынок, а потом ходил в школу. Длинная, протянувшаяся с одного конца города в другой, старая, как этот город, улица. Тогда она была мощенная булыжником, сейчас ровная и гладкая, покрытая асфальтом. По этой улице ходил, опираясь на палочку, Гоголь.
Вот справа, в сквере, школа. Моя родная школа. Три последних года я провел здесь. Ходил по этой улице. Играл в этом сквере.
…Выпускной вечер. Все празднично одетые. Мы, выпускники, сразу повзрослевшие. Музыка. Цветы. Директор вручает аттестаты зрелости, жмет каждому руку. Как взрослым. Я получаю аттестат с золотой каймой. Под аплодисменты иду на место переполненным залом. Учителя одобрительно улыбаются. Ребята поздравляют. Потом были танцы, принаряженные девочки, рассвет над рекой, на Видах…
Как давно это было. И вот я снова иду по своей улице. Конечно же, это та самая улица. То же название. Только бугристого серого булыжника нет. Да старых домов почти не осталось. Одни сгорели в пламени войны, другие снесены, и на их месте — новые. Они больше, светлее. Но почему-то жалко старых. Для меня, как и для большинства горожан, в разрушениях старой части города есть что-то непоправимое. Сознание этой утраты постоянно живет как неизбывная скорбь.
По улице идут машины, а повозок совсем не видно. Помню, как в городе впервые появился новый большой автобус, и мы с Аркадием катались на нем от райисполкома до вокзала, туда и обратно, раз, наверное, пять. В автобусе людей было мало. Прохожие останавливались к смотрели на новую машину.
Я смотрю в промежуток между новыми домами, туда, на зеленый косогор, что над самой рекой. Знаю, что не увижу того, что хотел бы увидеть, но все равно смотрю. Как тогда, в школьные годы, всякий раз, проходя по этой улице, останавливался и смотрел в ту сторону. Все хотел представить, как к деревянному дому, который стоял на косогоре, подъезжал в коляске Пушкин и ему навстречу выходила Керн. Сейчас старого домика на зеленом косогоре нет, его сожгли оккупанты при бегстве из города. А тут вот стоял еще один дом. Не старый, из серого камня, трехэтажный. Этого дома тоже нет. На его месте — новый девятиэтажный. Во дворе играют дети. Вот тут, в сером трехэтажном доме, она и жила, на втором этаже. Тут я ее видел в последний раз, когда она, убегая в подъезд, крикнула мне: «Ну пока! Приходи провожать!»
…Шли годы. С годами, она, естественно, становилась для меня все более нереальной фигурой, далеким любимым образом, во многом мною придуманным, воспоминанием, несбывшейся мечтой, которая все эти годы поддерживала во мне то внутреннее горение, без которого жизнь теряет краски. Как бы там ни было, несмотря на огромную череду лет, о которой когда порой начинаешь думать, становится страшно, она жила во мне. Я часто думал о ней, и пусть кому-то покажется странным, с годами это не проходило.
После войны долго искал, но не нашел. Надеялся и ждал, что встречу просто так, случайно, но не встретил. И позже, став семейным, часто ловил себя на том, что думаю о ней и по-прежнему хочу ее увидеть. А когда спрашивал, то не находил прямого ответа. Может быть, это просто интерес к судьбе человека, которого когда-то знал и который был дорог? Но тогда почему нет такого сильного желания найти других людей, которых немало встречал на своем жизненном пути? Нет, нет, ничего я не думал менять и ломать. Да и что можно было изменить после стольких лет. Жизнь идет, всему свой черед. Просто очень хотелось встретить, увидеть ее, посмотреть в глаза и сказать: «Здравствуй, Лариса, здравствуй, моя юность! Я помнил тебя все эти годы…» Конечно, меня тревожила мысль, что она забыла меня. Но все равно. Я хотел этой встречи и понимал, что это мое страстное желание уйдет только вместе со мной.
Я не был здесь давно. С тех пор, как умерла мать. Не переношу тягостного одиночества в этих дорогих моему сердцу местах, где прошло детство, где жили родители, где «одних уже нет, а те — далече». Не собирался заезжать и на этот раз. Но так получилось. Возвращаясь с юга, в Харькове взял и сошел с поезда, сел в рейсовый автобус и через шесть часов был здесь. В тот же день побывал в своем селе, постоял у могилки матери и вечером возвратился в город. Остановился в гостинице. После ужина в вестибюле разговорился с женщиной-администратором. Она родилась и безвыездно живет в этом городе. Учились мы с ней в одной школе, когда я оканчивал десятый класс, она — седьмой. Несмотря на это, она помнила некоторых моих одноклассников, — немногих, конечно. Ребят, ходивших в школу из сел, в том числе и меня, она не помнила. Но это и немудрено: мы только учились в школе, а на выходные и каникулы разъезжались по домам. Когда она начала называть имена и фамилии тех, кого помнила, я затаил дыхание и боялся, чтобы нечаянно не нарушить ее тонкую ниточку воспоминаний. Помнила она и Ларису Яринину. Больше того, она сказала, что Лариса живет здесь, в городе, у нее взрослая дочь, кажется, замужем. Адреса ее она, к сожалению, не знает, но попытается узнать, и начала куда-то звонить. Вы представляете мое состояние? Я никогда в жизни не курил, даже на фронте, а тут схватил незнакомого мужчину за рукав, попросил папиросу, трясущимися руками прикурил и начал делать одну за другой глубокие затяжки. В это время администратор подошла ко мне и протянула листок из календаря, на котором был адрес Ларисы. Я схватил этот листок обеими руками и не знаю зачем побежал к себе в номер. Там, включив свет и достав очки, стал рассматривать его, как бесценную реликвию.
Я не спал всю ночь. Не находил себе места. Не мог дождаться утра. Все ходил по номеру и думал. Порой меня одолевали сомнения. «Удобно ли идти к ней на квартиру? Не лучше ли позвонить, написать открытку? Как она встретит меня? Вспомнит ли? А если и вспомнит, то как отнесется к столь неожиданному визиту? Это ведь для меня событие, а для нее, может быть, эта встреча ровным счетом ничего не значит. Еще подумает, что ненормальный. Скорее всего, для нее это будет обычная, даже, может быть, приятная встреча со старым школьным приятелем. Сейчас уже ничего общего с этим приятелем нет, кроме отрывочных далеких воспоминаний. Короче, здравствуй и прощай. Но это было бы тяжело и несправедливо. Потеря мечты, которую лелеял всю жизнь, разочарование. Что может быть тяжелее и горше этого? Если бы я знал, что так будет, то не пошел бы к ней вовсе. Пусть остается все, как было. С другой стороны, чего же ты хочешь? Чтобы она бросилась к тебе на шею со слезами? Наивно». Но потом все рассуждения, сомнения и тревоги отбрасывал: «Нет, все равно пойду, будь что будет, но увидеть ее я должен. Держись, Витрук, не распускай нюни!»
Еще не было и семи утра, а я уже ходил по ее улице, зажав в ладони листок с адресом. Сомнения меня не покидали, хотя решение было принято. Только в начале десятого я поднялся на четвертый этаж и, отыскав глазами номер ее квартиры, нажал на белую пуговку звонка.