Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 25

– Погоди, погоди, девушка, – остановил ее быстрый шепот посадника. – Это когда вас собираются Ящеру отдавать?

– Да скоро уже. Пошла по всем селищам и заимкам весть, что неспокойно Ящер себя ведет за водами Ока Земли, бесится. Значит, чародейка Малфрида скоро явится выбирать жертву. Вот батя и приказал… Да что там, я сама хотела!

Добрыня откинулся, шурша сеном.

– И что, Малфрида всегда сама приходит?

– Всегда! Только она одна может выбирать жертву для Ящера.

Добрыня закусил соломинку, гонял ее по губам, размышлял. Ведьма и Ящер. Ну как в сказах былых сочиняли. Но нынче-то какой, к лешему, Ящер? Вятичи что, серьезно в это поверили?

Добрыня чмокнул прильнувшую к нему девушку в затылок и спросил:

– Какое оно собой, чудище ваше?

– Страшное! Батя мой его видел как-то. Говорит, что оно огромное и темное, а еще клыкастое. Глаза желтым светятся, рога у него черные. Жуть, одним словом.

– Послушай, милая, если бы тут водилось такое чудище поганое, весть бы о том по всем землям пошла.

Девушка как будто обиделась, отстранилась.

– Если это сказы, то куда те парни и девицы деваются, которых Малфриде отдают? Да и не смеет уже давно никто в наши земли сунуться, а Ящер за Оку тоже не наведывается. Он наш, лесной.

Девушка, казалось, с гордостью о чудище говорила. Дескать, вон какое диво у нас есть. Пусть и жертвами от него приходится откупаться.

– А сама Малфрида… Она какая?

– Да как ведьме и положено быть – старая, худющая, седая. Лет ведь ей немало.

Добрыня вздохнул и сказал девушке, чтобы уходила. А как остался один, задумался крепко.

Ну, про Ящера – это чушь. Но что-то тут и впрямь творится. А еще он думал о Малфриде. Старушка, говорят? Тогда ему есть о чем подумать.

Вспомнились посаднику давние события. Владимиру тогда и шестнадцати весен не было, когда он вступил в брак с красавицей Аллогией, дочерью нарочитого новгородского боярина. Юный князь очень радовался, и даже не столько тому, что с такой кралей в брак вступил, как тому, что теперь, став женатым мужем, он мог считаться взрослым и начинать править как настоящий князь.

Ну а Добрыня в ту пору, оставив на молодого женатого Владимира Новгород, сам отбыл на море, воевать с пиратами эстами. Поход его был удачен: пиратов он разбил, освободив морские торговые пути к Новгороду, да еще и обложил эстов данью. Так что возвращался вполне довольный собой. Но когда вернулся, о его победах особо слушать не стали, а наперебой рассказывали, что Владимира навестила его бабка Малфрида, чародейка великая. Да такая древняя, что еле ходила и в покои молодого князя ее внесли в кресле на руках.

Добрыня эту весть воспринял с сомнением. Знал, что даже если Малфрида и появится, то никак уж не старухой. Ибо его мать умела находить в диких местах источники с живой и мертвой водой, дающие силу и младость. И пусть поговаривали, что вода та давно иссякала, но даже в этом случае не могла Малфрида так состариться, чтобы ее в кресле пришлось носить. Он и Владимиру то сказал: самозванка это и нечего с ней церемониться. Однако Владимир не соглашался, заявил, что проверил, настоящая ли Малфрида перед ним. Знал он о бабке-чародейке нечто, что только Добрыня ему рассказывал. Вот и поглядел на ее руку…

Посадник как услышал про это, так сразу велел провести его к чародейке. Да только исчезла та, как и не было ее никогда.

Добрыня в тот раз только посмеялся над доверчивым Владимиром. А тот хмурил соболиные брови, смотрел из-под светлой челки и все твердил: она это была, бабка его Малфрида. Сказал, что сердцем почуял, что они родня, потому и поверил в то, о чем его колдунья предупреждала. Ибо она сообщила Владимиру, что брат его Ярополк Киевский настолько очарован своей женой гречанкой Зоей, что по ее воле стал христианином да еще и привечает сих почитателей Распятого в своем граде на Днепре. Ну, Добрыня знал, что еще раньше княжич Ярополк под влиянием бабки Ольги к христианству склонялся, теперь же, как уверяла какая-то старая ведьма, он полностью находился под влиянием Зои. Причем Малфрида еще и обещала Владимиру помочь своим чародейством, если он на Ярополка охристианившегося пойдет. Ну и что с того, что обещала? Вон же сгинула, причем и понять никто не смог, как это произошло. Добрыня посоветовал любимому сестричу29 всяких самозванок не слушать и очертя голову никуда не кидаться.

Но тогда и впрямь ни Владимир, ни его дядька Добрыня о том и не помышляли. Это позже у них вражда с Киевским князем вышла, окончившаяся гибелью Ярополка. Однако когда они на Киев уже шли, никакая Малфрида к ним не явилась. Вот и решил Добрыня, что просто чудила какая-то старуха, возомнившая себя великой чародейкой. Но свои сомнения посадник старался не высказывать, особенно после того, как понял, что служившие Владимиру варяги очень ценили, что к их предводителю вещая колдунья являлась. Ну да в чем эти пришлые разбираются? Они даже уверяли, что к Владимиру его мать-старушка прибывала, исходя лишь из того, что, обращаясь к старухе, князь почтительно называл ее «матушкой».

А теперь еще и эта девка из вятичей уверяла, что Малфрида стара годами. Что же такое с матерью Добрыни приключилось за эти годы, раз так одряхлела? И она ли это? В воспоминаниях Добрыни его родимая была дивной красавицей, такой, что мужчины ей вослед оглядывались. В любом случае он еще отроком был, когда она навсегда исчезла из его жизни.

И вот теперь ему необходимо разыскать ее, причем сам он еще не ведает, чем эта встреча обернуться может. Да и как-то неприятно было думать, что родимая до того дошла, что кровавые жертвы какому-то чудищу приносит. Но если это все же Малфрида, если из-за ее ненависти ко всему христианскому творит она зло и наслала морок на Новгородскую землю… Тогда Добрыня и впрямь забудет, что Малфрида его родительница. И сам решит, как с ней разделаться.

– Сава, ты так и не вспомнил ту, кого в бреду Малфридой называл? – спросил он утром спутника.

Сава смолчал. Потом просто ушел. А посадника отвлекла его ночная лада, принесшая ему умыться и чистое полотно. Девушка смотрела на бояна сияющими глазами, и как тут было об этом беспамятном святоше думать, когда у нее такие веснушки на носу, кудряшки русые вьются из-под подвесок на висках, а рубаха расшнурована на груди и видна соблазнительная выемка между белыми холмиками.

Отвлекся Добрыня, увел свою милую в дальние заросли. А не надо было этого делать. Ибо когда вернулся, то шум и гвалт стояли в селении, а еще вчера такие добродушные вятичи теперь таскали и пинали отбивавшегося от них Саву.

Добрыня не стал кидаться в толпу, а громко ударил по струнам, привлек внимание к себе. Мужики остановились, все еще тяжело дыша, бабы перестали визжать.

– Да что же вы творите, люди добрые? – шагнул вперед Добрыня. – Пошто парня моего такой лаской привечаете?

– Мы думали, он наш. Думали, сварожий внук, а он за тем дубом Христу своему молился.

– И что с того? Мы с ним с Днепра идем, там многие сейчас Распятого почитают. Вот и Неждан мой увлекся. Ну, походит немного по свету, и сойдет с него дурь.

Такой ответ озадачил вятичей. Но не успокоил. Кто-то ехидно спросил:

– А может, и ты, боян, крест на теле носишь?

– Ношу, конечно, – распахнул ворот Добрыня. – А еще ношу знак Перуна – молнию-зигзагицу. При мне также Велесово колесо и торсхаммер варяжский30. Есть и щучья голова из земель финнов-колдунов. Мы ведь люди бродячие, нам важен тот бог, в земли которого вступаем.

Он продемонстрировал свои нательные обереги растерявшимся вятичам, и многие даже понимающе закивали. Но местный старейшина вдруг сказал:

– Мы тебя понимаем, боян. Однако что ты скажешь на то, что твой парень носит только знак креста? Да еще и молится Распятому в наших лесах, на нашей земле!

И вятичи опять зашумели.

Мнимый гусляр примирительно поднял руку:

29

Сестрич – племянник, сын сестры.

30

Торсхаммер – скандинавский амулет в виде молота, знак бога-громовержца Тора у викингов.