Сын ведьмы

– А если не люди во тьме, то кто?

Добрыня пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– Давай, попик, прочти то, чему тебя научили. А я за тобой повторять буду.

Саву спокойствие Добрыни умиротворило. Он молитвенно сложил руки:

– Отче наш, Иже еси на небесех…

И как же вдохновенно читал! Всю душу вкладывал. Добрыня повторял за ним и чувствовал знакомое успокоение. Вот за это он и любил молитву, что после нее себя ощущал как под защитой, словно за ним целое воинство стояло или сила-силенная! А потом подумалось: всего-то ночевка в лесу. Ему и не такое переживать приходилось. И после молитвы Добрыня спокойно уснул, как только положил кулак под голову.

С утра они вышли к лесному озерцу – небольшому такому, заболоченному. Но уточки там плавали в изрядном количестве. Вот Добрыня и подбил парочку из пращи.

В котомке у Савы была соль, а ощипывать и потрошить дичину он умел, как заправский охотник. Вкусно получилось, поели с удовольствием.

– Куда пойдем? – спросил парень, обгладывая крылышко.

– Будем искать капище Сварога, расположенное у озера, какое местные называют Оком Земли. Вроде туда порой Малфрида является. Ты ведь уже должен был догадаться, что именно ее и разыскиваем.

Сава кивнул, но насупился, как всегда, когда при нем Малфриду упоминали. И по-прежнему отрицательно замотал головой, когда Добрыня попытался расспросить его. «Не знаю», «Не ведаю», «Она мне никто», – огрызался.

С утра лес радовал взор и уже не казался прибежищем для всякой нечисти. Оно и понятно: при ясном свете духи исчезают. А Добрыня все же надеялся, что и к людям скоро выйдут. Лядину ведь кто-то тут устраивал. Так что не могли уйти лесные жители от нее невесть куда.

Думать так было хорошо, а вот на деле… Пробираться сквозь чащу путникам становилось все сложнее: ручьи и речушки в округе были запружены бобрами, из воды торчали острые пни от срезанных умным зверем деревьев. Да и сами лесные строители появлялись то тут, то там и, непуганые, плавали себе, наблюдали за двумя бредущими по кустистым берегам людьми.

К полудню путники опять вышли к лесной речке. Она была неширокой, но глубокой – дна не видать. Противоположный берег весь в пене белых цветов черемухи, стрекоз над водой столько, что только дивиться можно. Кое-где поперек потока лежали стволы упавших деревьев; Добрыня хотел было перейти по одному, как вдруг закружилась голова, он оступился и едва не рухнул в воду. Вроде и ничего страшного, учитывая, какая теплынь разлита в воздухе, но почему-то не решился более пробовать перебраться через речку.

Долго они шли. Порой берег поднимался довольно высоко, но потом начинались заболоченные низины, и путники сворачивали в лес. Густые чащобы были завалены старыми, вывороченными с корнем деревьями, с ветвей свисали наросты древесных грибов, в зеленоватом сумраке было сыро и влажно. Белок тут водилось не меньше, чем бобров. Добрыня подбил несколько из пращи. Сава не понимал – зачем? Мех весной у зверька не тот, что по осени.

– Есть их будем, – сказал посадник.

Сава возмутился: белок есть нельзя, нечистый это зверь, церковь запрещает.

– Жрать-то нам все равно что-то надо, – хмыкнул Добрыня. – Ибо уже ясно, что людей мы тут не найдем. Дай бог, чтоб самим из этих чащоб выбраться.

– Погоди, погоди, Добрыня, – остановился Сава. – Как это не сможем из леса выйти?

– Знаешь, парень, я ведь еще не забыл рассказы старых дружинников, какие со Святославом сюда хаживали да вятичей в лесах искали. Говорили, что если уйти в эту чащу, то навсегда сгинуть можно. Правда, было и несколько счастливчиков, сумевших вернуться. Да и тех чародейка Малфрида пожалела и вывела.

Сава тихо охнул.

– Значит, и мы… без Малфриды этой… Значит, тут тоже кружить будем?

Добрыня не ответил. Сам хотел бы знать…

Что они действительно кружили на месте, оба поняли, когда вечером опять вышли к знакомой лядине. Кажется, все время от нее удалялись, а получилось, что сделали круг и снова тут же. И опять Сава увидел знак бортников на дереве, и опять перед ними была та же заброшенная пашня, заросшая молодыми деревцами.

Добрыня помрачнел. Парню своему и слова не сказал, но сам понял: тут без чар явно не обошлось, потому как словно какой-то силой их разворачивало, уводило от выбранного направления. Ну и что теперь?

Сава тем вечером отказался попробовать зажаренных белок. Хотя Добрыня уверял, что мясо белок очень нежное и вкусное, да и сама белка зверек чистый, ест ягоду, семена, грибы. И нигде в Писании не сказано, что белка нечистая. Но молодой священник лишь сказал, что ободранная белка на крысу похожа, и улегся спать голодным. Правда, перед этим прочел молитву и благословил поглощавшего непотребную пищу посадника. И то верно сделал. Ибо порой даже сыну ведьмы было не по себе, когда он видел кружащихся за светом костра лесных нелюдей. А вот Сава их не замечал. И то хорошо – так парню спокойнее будет.

Потом был еще один день, до смешного похожий на прежний. Лес, чаща, порой мелькающие силуэты оленей и рев тура где-то в дебрях. Путники теперь старались не отходить от реки, но все равно было ощущение, что далеко они не пройдут. В какой-то миг Сава углядел в воде под нависающими корягами тени больших щук и попросил сделать остановку. Белок есть он все равно не станет, а вот настрогает острых сулиц36 и попробует добыть с их помощью рыбину для прокорма.

– Я знаю, как их можно добыть, – пояснил парень. – День-то сегодня жаркий, вот эта водяная хищница и замирает под берегом, там, где прохладнее.

Добрыня не перечил. Опустился на склоне, сидел, задумавшись так глубоко, что даже не заметил, как Сава, уходя на свою рыбалку, шуршал зарослями вдоль берега. Сколько парня не было, особенно не тревожился. Не дитя ведь, да и явно чувствует себя в этом лесу как дома. Даже если не помнит, что это его родные места.

Между тем посадник долго не мог отвести взгляда от зарослей белой черемухи на другом берегу. Аромат от нее в воздухе был такой сладкий! Но даже это не радовало. Добрыня заприметил неподалеку бревно, по которому вчера попытался перейти через речку, да не смог. С чего вдруг? Почему? Может, снова попробовать? Пустячное ведь дело!

Но оказалось, что не такое и пустячное. Сперва Добрыня дважды поскальзывался на стволе, его шатало. А когда попросту лег на него плашмя и попытался ползком перебраться на другой берег, получилось, что с каждым движением силы в нем стали иссякать, душно сделалось, воздух казался таким тяжелым, что не вздохнуть, и все поплыло вокруг. Голова никла, дыхание вырывалось из груди со свистом, сердце стучало в груди, как после продолжительного бега, и в итоге он снова едва не свалился в реку.

Когда смирился и вернулся обратно, сразу полегчало. Добрыня тихо выругался, сел и попытался собраться с мыслями. Видать, не попасть им на противоположный берег, ибо что-то не пускает туда, заставляет кружить в окрестных чащах, вновь и вновь приводит к заброшенной лядине. И могут они с Савой хоть до первого снега бродить в этом лесу, но пройти вглубь земли вятичей им не удастся. Ну разве что кто-то из местных проведет. А в это мало верилось – попробуй найти еще местного вятича-проводника, когда сам не ведаешь, куда идешь. Да и не любят тут чужаков.

Добрыня пытался успокоить себя. Ведь он давно предпочел служение милосердному Иисусу Христу, однако в глубине души по-прежнему верил в духов и чародейство. А если веришь в чары, то любому волшебству даешь силу одолеть себя. Но как же тут не поверить, когда только что сам еле отдышаться смог, еле сердце успокоилось!

– А вот плевать мне!.. – процедил он сквозь зубы. – Какой бы ни был морок, но если человек захочет…

И осекся, поняв, что нет у него желания еще раз сталкиваться с мощью наложенного заклятия. Ибо страшно было. А страх – это то, что питает волшебство. Нет, надо как-то отвлечься.

Добрыня потянул ремень через плечо, устроил поудобнее на коленях гусли, провел пальцами по струнам, вызывая мелодичный звук. Странно и необычно отозвался он в этой глухой чаще. Но с каждым струнным переливом к Добрыне стала возвращаться его уверенность. Он был отменным гусляром, пришлось обучиться, да и сам хотел, когда еще отроком при конюшне служил. Тот, кто умеет сладость музыки дарить, всегда в почете будет. А Добрыня был честолюбив, ему нравилось привлекать к себе внимание, хотелось, чтобы его ценили. И он пел, играл, его слушали и челядинцы, и дружинники князя, его слушал сам воевода Свенельд, который всегда уделял особое внимание смышленому пареньку из Любеча. Да и сама княгиня Ольга пресветлая порой кликала его к себе в покои.

36

Сулица – небольшое копье, дротик.