Раскрашенные жизни

Виктор Иванович как будто его не слышал.

- А ты?

- Я начинал с тэгов, - сквозь грозовые облака бородки вдруг проглянула смущённая улыбка. Мачо опустил руки. - Но, когда расстался с девственностью, понял, что стал взрослым и что это уже не мой уровень. Не утверждаю, что здесь есть связь, просто так совпало. Тогда всё бросил и пошёл учиться - у друзей, у художественных журналов, у интернета… везде понемногу. Кисти и баллончики весь день из рук не выпускал, было такое.

Старик огляделся.

- Где твоё?

Здоровяк потёр руки. Посмотрел по сторонам, а потом, взяв старика за локоть, подвёл его к стене ангара.

- Вот это.

- Что это такое?

Старческая рука дёрнулась к нагрудному карману. Обнаружив, что очки остались дома - вместе с клетчатой рубашкой на трёх пуговицах, Виктор Иванович приблизил лицо к стене, чуть не коснувшись её носом. Даже если б он владел языком, смысл надписи вряд ли стал бы более доступен. Похоже на план резиденции безумного учёного, спроектированный им самим. Вряд ли у кого-то повернулся бы язык назвать рисунок ребяческой выходкой. Было использовано как минимум пять цветов, контуры букв плавные, словно автомагистрали, они переплетались между собой, будто сцепившиеся в драке кошки.

Мачо пожал плечами.

- Я значительно продвинулся со времени чёрных маркеров, нелепых закорючек и необходимости драпать при каждом шорохе. Теперь я не убегаю. Совсем. Спокойно рисую, а если приходят меня брать, сам иду в отделение. Потому стараюсь не рисовать там, где может помешать случайный прохожий.

Похожие на воронью лапу пальцы стиснули рукав Мачо: старик сделал попытку развернуть здоровяка к себе. Здоровяк пребывал в радушном направлении и совершил требуемый манёвр. Он был в своей бесформенной кофте с капюшоном, руки тонули в ней, словно в горячем песке, и это тепло напитало Виктора Ивановича уверенностью.

- У меня нет времени идти, - сказал он, раздувая щёки и топорща верхнюю губу, будто старый волк, который хочет продемонстрировать молодому, что на что-то ещё способен. - Посмотри на меня! Я дряхлый, трухлявый, как пень. Я буду бежать… если не получится, если откажет одна нога, то прыгать на другой. У меня есть кисточки и краска. Покажи мне, с чего начать, и я начну.

- Ты чокнутый, - сказал Мачо. Под кофтой сердито вздымалась грудь: он с трудом удерживался от того, чтобы стряхнуть с себя старика.

- Просто не хочу терять время, - прохрипел Виктор Иванович.

- Послушай, дед. Мы все только и делали, что теряли время. Севера, например, выгнали из дома после того, как родителям пришлось забирать его из полиции. Поймали на улице: он как раз рисовал стену на Маросейке. Нашёл, куда сунуться. У него очень состоятельные родители. Отец - большая шишка. Не смогли простить, когда он сказал, что всё равно пойдёт на улицу и будет рисовать. И ведь сдержал слово! Вернулся и дорисовал - может быть, ты видел, там олень с человеческим лицом и подпись - СЕВЕР… Теперь Север живёт у меня. Так же и остальные. У меня четыре привода. У Ленки - два… Мы теряли время, сидя в изоляторе, теряли время, распространяя листовки или работая на стройке, чтобы немного заработать себе на жизнь, - руки Мачо сжались на плечах старика. Самообладание его шаталось, как больной зуб. - Теряли время в пустых мечтах и размышлениях: что же ждёт нас там, впереди? Всё это сделало нас такими, какие мы есть. Без потерь времени, без того, чтобы после тяжёлого рабочего дня тащиться в ночь, в трущобы, чтобы испортить пару стен, нет нашего ремесла.

- Вы делаете, что хотите. И что любите.

- Не без этого, - Мачо моментально остыл. Ухмыльнулся, показав красные дёсны. - Ну ладно.

Он закусил большой палец, глядя сверху вниз на старика и будто спрашивая себя: “Как меня угораздило во всё это ввязаться?”

- Все мы начинали с тэгов. Значит, для успешного начала тебе нужно имя, папаша. И желательно покороче. Не писать же на всю стену паспортные данные. Кстати, как там тебя кличут?

Виктор Иванович назвался. Волосы на его макушке шевелились от возможностей, которые несло в себе “ну ладно” Мачо. Отвлёк их велосипедный звонок. Прикатила на своём велосипеде Гайка. Увидев старика, она вскинула руки в приветствии.

- Думала, вчера вы просто улизнули из дома престарелых. Что сегодня вас уже не выпустят или вы сами не захотите прийти… или уже про нас забыли.

Виктор Иванович подумал о старушках на лавочке.

- Я оттуда уволился. Что толку с ними возиться? Они уже стоят обеими ногами в могилах, держат в руках по веслу и только и говорят: “Оттолкни нас, пожалуйста, от берега”.

Девушка сверкнула улыбкой.

- Я ни за что бы не поверила, если бы мне сказали, что я увижу вас вновь, но… захватила кое-что из дома. Так, на всякий случай.

Пальцы развязали тесёмки на рюкзаке, на свет появилась книга в твёрдой, потрёпанной обложке.

- Это по основам изобразительного искусства. Когда она попала мне в руки, всё изменилось. Я изменилась. Можете сами проверить. На передней корке там то, что я рисовала до того, как серьёзно взялась за художественное мастерство. А на задней - то, что после.

Виктор Иванович проверил. И правда, впечатляет. Потом открыл книгу на середине и прочитал абзац про построение перспективы.

- Слишком сложно для такого динозавра, как я.

Север, занятый принесением в жертву своему волчьему аппетиту пакетика с сухарями, поднял голову и сказал:

- Послушай, старый ленивый хрен! Хочешь ты учиться или нет? Если нет, то почему бы тебе не убраться от нас подальше?

Мачо сделал большие глаза (в сочетании с угрюмым изгибом его рта это смотрелось комично) и зашептал:

- Север терпеть не может, когда кто-то лезет в его любимое дело, не имея способностей даже к самым элементарным вещам.

Виктор Иванович перелистнул страницу. Он старался не обращать внимания на Севера, чьи манеры склочного вестгота самым иррациональным образом мешались с манерами заносчивого римского патриция. Эти двое как будто дрались в его тощей грудной клетке не на жизнь, а на смерть. У старика гулко ухало сердце, но причиной тому был вовсе не Север.

- Ну хорошо, я обещаю, что осилю хотя бы пару глав.

- Да ладно. Видел бы ты, как он сатанеет при виде мальчишек-бомберов. Тех самых, кто расписывается маркером поверх наших художественных работ.

- Но не прямо сейчас. Прямо сейчас я… я…

Виктор Иванович хрипел, как извергающийся вулкан. Глаза его бегали; он чувствовал себя, как вдова, что рассыпала по полу коробку с любимыми пуговицами и теперь готова грохнуться на колени, собрать все до единой и пересчитывать снова и снова, гадая, какая же закатилась в щель между шкафом и софой.

Он действительно грохнулся на четвереньки. Кисточка в руках трепыхалась, как свежепойманная форель, оставляла на асфальте зелёные кляксы.

- Ты похож на малыша, - смеясь, сказала Гайка.

Виктор Иванович не ответил. Он чувствовал, что стоит на пороге чего-то великого, как бравый исследователь Аляски, готовый сойти с корабля на загадочную землю, которую в течение долгих недель плаванья видел во сне. Старик не мог побороть волнения, кисточки выглядели рукоятками гигантской, неповоротливой машины, которая, шурша коленными валами и ременным приводом, вращает землю и приводит в движение пласты земной коры. Впрочем запах влажного асфальта (накануне был дождь) вместе с запахом краски сделал своё дело: в голове немного прояснилось. Виктор Иванович чувствовал себя медведем, оставляющим косолапые следы на песке; эти следы он и рисовал, пытаясь по возможности без потерь переложить на горизонтальный холст причины и возможные следствия его здесь нахождения.

Получалось просто ужасно.

Мачо, будто не зная, что делать, уходил и снова появлялся. В последний свой визит он ласково сказал:

- Эй, папаша. Помнишь, я тебе говорил про тэги? Почему бы тебе не взять себе псевдоним - “Папаша”? Коротко и ёмко. Можешь пока потренироваться в его написании. Все с этого начинали.

- Я не все, - процедил Виктор Иванович. Прищурившись, он созерцал зелёные пятна на асфальте - как будто здесь истекло кровью инопланетное существо. Они обращаются с ним, как с безусым юнцом… впрочем он и был юнцом, раньше времени постаревшим, облезлым щенком, прибившимся к стае. Так стоит ли злиться? Лучше расправить морщины в ушных раковинах и впитывать, впитывать тот язык, жесты и сигналы, которыми они общаются.