Страница 10 из 18
Мысль об экспедиции в Святую землю для освобождения святынь Иерусалима от мусульманского владычества постепенно вызревала на Западе уже с середины 70-х гг. XI в. У ее истоков стоял папа римский Григорий VII (1073–1085), вознесший папскую курию на вершину ее могущества. Именно этому понтифику принадлежит идея прямого привлечения многочисленного рыцарского воинства, а не только монархов и владетельных сеньоров, к защите интересов церкви. В январе 1075 г. в письме к аббату Гуго Клюнийскому Григорий VII определенно высказывался в пользу создания верного папской курии войска путем непосредственного обращения не к монархам, а к рядовому рыцарству, которое могло действовать в поддержку престола Святого Петра независимо от воли светских владык – императора и королей: «Коли князей не заботит защита жизни духовенства, тогда мы сами должны делать это, обе руки использовать ради справедливости и подавить разгул безбожников. Помогай мне и внушай всем, кто любит святого Петра, что они, если действительно хотят быть его сыновьями и рыцарями, не должны любить мирских князей больше, чем его… Я хочу знать, кто действительно верный».
Прибытие Папы римского Урбана II на Клермонский собор 1095 г. (миниатюра, XV в.)
Эти мысли, высказанные папой римским в контексте противостояния с королем Франции Филиппом I (1060–1108), подразумевали возможность выступления рыцарей в поддержку папской курии вопреки воле монарха и даже против него самого, а понтифик утверждал право церкви вооружиться сразу двумя мечами – и духовным, и светским. Окончательное оформление учение о двух мечах на службе церкви получило в трактате «О созерцании» («De consideratione») вдохновителя Второго крестового похода Бернарда Клервоского: «Сказал Господь: „Вложи меч в ножны“ – значит, меч твой, хотя и не в твоих руках. Ведь он не сказал им в ответ: „Господи, здесь два меча“. – „Слишком много“, – он сказал: „Достаточно“. Итак, оба меча, духовный и светский, принадлежат Церкви; первый вынимается Церковью, а второй – от имени Церкви; первый рукой священника, а второй – рукой воина, хотя на самом деле по указанию священника и приказу императора».
Во второй половине XI в. утверждается также оформлявшаяся с середины столетия концепция справедливой священной войны в интересах Святого престола. Согласно утвердившимся представлениям, участники военных действий в защиту церкви и папства становились «воинами Христовыми» (Christi milites), которым даровалось отпущение грехов и гарантировалось попадание в рай в случае гибели на поле брани. Участие в войне, угодной церкви, трактовалось, таким образом, как возможность искупления грехов, подобно покупке индульгенции или паломничеству к святым местам. Григорий VII первым повел речь о «войнах святого Петра», которые может и должно вести «воинство Христово» во имя христианской веры и церкви, обращая острие своего меча прежде всего против врагов папы римского как главы всех христиан. Все это готовило благодатную почву для применения концепции справедливой священной войны под эгидой папства, для организации военной экспедиции с целью защиты восточного христианства – как религиозных святынь, так и самих верующих – от поругания мусульманами.
Впервые эту идею высказал все тот же Григорий VII. В 1073 г. император Византии Михаил VII Дука (1071–1078), обеспокоенный усилением могущества турок-сельджуков, обратился к папе римскому за помощью. Григорий VII живо откликнулся на просьбу, желая воспользоваться сложившейся ситуацией для преодоления раскола 1054 г., приведшего к окончательному размежеванию православной и католической церквей, и утверждения власти наместника престола Святого Петра на Востоке христианского мира. 2 февраля 1074 г. папа писал Вильгельму I Бургундскому: «Мы надеемся… что после подчинения нормандцев (в Италии) мы отправимся в Константинополь на помощь христианам, которые горестно страдают от очень частых набегов сарацин и страстно молят нас протянуть им руку помощи». Вскоре, 1 марта 1074 г., папа обратился с призывом «ко всем верным Святому Петру», желающим защитить христианскую веру, прийти на помощь Восточной церкви и спасти братьев во Христе, которых, по его словам, наступавшие с востока мусульмане «ежедневно режут как скот» тысячами. «Бейтесь смело, – писал Григорий VII своим адресатам, среди которых был Генрих IV (германский король в 1054–1105 гг., император Священной Римской империи с 1084 г.), – дабы снискать в небесах славу, которая превзойдет все наши ожидания. Вам представляется случай малым трудом приобрести вечное блаженство».
В посланиях понтифик открывал также и истинную цель организуемого похода – объединение Западной и Восточной церквей: «К этому делу меня особенно побуждает также и то, что Константинопольская церковь, не согласная с нами относительно Святого Духа, стремится к согласию с апостольским престолом». Папа собирался лично встать во главе западного воинства, рассчитывая на массовую поддержку со стороны рыцарства. По крайней мере в письме маркграфине Матильде Тосканской он заявлял: «Я верю, что в этом деле нам окажут содействие многие рыцари». И действительно, Григорию VII поначалу сопутствовала удача, ведь к концу 1074 г., по его словам, ему удалось заручиться поддержкой 50-тысячного войска, состоявшего из итальянцев и французов, о чем понтифик поспешил сообщить Генриху IV, рассчитывая также на скорейшую поддержку со стороны короля Германии. При этом папа отмечал, что эти рыцари готовы выступить под его началом против врагов Бога и двинуться в Иерусалим для освобождения Гроба Господня. Интересно, что, говоря о своих целях, понтифик подчеркивает стремление помочь Константинополю, а определение святынь Иерусалима как главной цели похода приписывается уже самим «воинам Христовым». Очевидно, призыв освободить Святой город уже тогда был более понятным и привлекательным в рыцарской среде, чем возможность оказать помощь Византийской империи, пусть даже эта предоставленная единоверцам подмога способствовала бы уврачеванию раскола и единению церкви. Неудивительно, что впоследствии очередное побуждение оказать военную помощь византийцам и всем восточным христианам будет вначале поставлено в единую связку с лозунгом освобождения Святой земли, а затем и вовсе станет основным, вытеснив все остальные цели на периферию внимания.
Планам Григория VII не суждено было осуществиться – вскоре он втянулся в конфликт с французским королем Филиппом I, которому грозил низложением и призывал верных папскому престолу французских рыцарей выступить против своего монарха. Еще большей проблемой стала борьба за инвеституру с королем Германии Генрихом IV, заставившая папу окончательно сосредоточиться на внутриевропейских делах. Однако единожды брошенный верховным понтификом призыв не пропал втуне, а сам Григорий VII по праву может считаться зачинателем идеи переноса священной религиозной войны с мусульманами под руководством папы римского из Европы – Испании и Южной Италии – на Ближний Восток. И хотя Григорий VII прямо заявлял в своих посланиях о помощи Константинополю и лишь смутно намекал на Иерусалим, к тому же приписывая стремление освободить его рыцарскому воинству, оставалось лишь слегка преобразовать брошенный им призыв для организации первой военной экспедиции западных христиан с целью освобождения Святого города. Осуществить это спустя два десятилетия суждено было уже другому папе римскому, второму преемнику Григория VII, Урбану II (1088–1099).
Показательным в обоих случаях начала папой кампании по организации похода на Восток представляется ромейский след – зов из Византии, оказавшейся в бедственном положении в связи с сельджукской угрозой. В 1090–1091 гг. византийский император Алексей I Комнин (1081–1118), как ранее Михаил VII Дука, обратился за помощью к папе и правителям Запада. Эккехард Аурский писал, что ромейские послы и грамоты, «которые видели даже мы сами», были направлены василевсом в Европу для того, чтобы получить помощь в борьбе с мусульманами «в Каппадокии, во всей Византии и в Сирии». Еще одним опасным врагом империи, наступавшим с севера на византийские владения на Балканах, были в то время печенеги. По словам Анны Комниной, «дела империи на море и на суше были в весьма тяжелом положении», и Алексею I не оставалось иного выхода, кроме поиска любой помощи, от кого бы она ни исходила. Хронист Жильбер Монский писал: «…император в Константинополе по имени Алексей страшился постоянных набегов язычников и уменьшения размеров своего королевства, и он отправил послов во Францию с письмами, чтобы поднять принцев и чтобы они пришли на помощь… подвергающейся опасности Греции».