Страница 7 из 10
«Обручается раб Божий…» – пропел высокий мужской голос.
На палец надевается кольцо, которое тут же надо снимать и передавать невесте. Жених с невестой проходят, держа в руках зажженные свечи, на середину храма и останавливаются на белом плате.
Краем глаза Алексей видит, как поджимает губы Татьяна. Замечает про себя: выражение ей очень идет.
С капризно поджатыми губами встретила она Ободовского и Хруцкого, когда они пришли в квартиру купца Лаврентьева сватать невесту. Друзья потом вели разговор с отцом, а Алексей все не мог преодолеть смешанные чувства – в шутку ли она губы надула либо всерьез противится.
– Не думала я, что ты так скор на решения, – сказала тогда Татьяна и улыбнулась.
– Испугался, подумал, перехватит тебя кто другой, вот и побежал, – отшутился Травин.
Едва начатый разговор вдруг перебил крик матери. Она заголосила что было мочи. До молодых людей долетали лишь окончания причитаний:
– …ая моя, оей моей, ой, ой, ой…
Слышится грубый мужской голос. Травин открывает глаза и видит перед собой священника.
Дальше все происходит словно во сне. Он целует образ Спасителя. Пытается про себя повторить слова иерейского благословления. Его губам становится неприятно от царского венца, и чтобы забыть болезненное ощущение, он ищет глазами дьякона.
Увидев опять худую фигуру, Травин, наконец, понимает, зачем его искал: дьякон похож на одного из ангелов, которые вместе с арабесками вырисовывались на софитах арок Троицкого собора. Но дьякон выглядит торжественнее, несмотря на скромное одеяние. И Травин понимает почему – вокруг по стенам храма много цветов, принесенных к венчанию.
За размышлениями Алексей не замечает, как принесли чашу, и священник, осенив ее крестным знаменем, подает ему. Легкое прикосновение к губам холодного сосуда возвращает Алексея из Троицкого собора к процедуре венчания.
Травин пытается вновь увидеть открытую в куполе полусферу с изображением кессонов и лепных ангелов, но голос священника возвращает его в храм. Святой отец ведет жениха и невесту к аналою, а потом к Царским вратам. Алексей, как и в начале церемонии, целует икону Спасителя, потом образ Божией Матери.
– Я думал, не выдержу, – глубоко вздыхая, жалуется он друзьям Ободовскому и Хруцкому, которые первыми оказываются рядом с молодоженами. – Болела шея, спина, подкашивались ноги…
– Вчера не надо было идти в храм на работу. Мог бы перед венчанием на денек отпроситься, – назидательно говорит Платон.
– У кого? – усмехнулся Травин. – Медведева нет. А начатое с ним и сыном его дело надо бы завершить. Осталось всего ничего.
Подходят мать и отец невесты. Большая толпа ее родственников оттесняет друзей Алексея. Сыплются поздравления, назидания. Травин согласно кивает, а сам глазами ищет букеты роз с тем, чтобы запечатлеть в памяти понравившуюся композицию.
Свадьбу гуляли дня три. На том настаивал отец невесты. Не прочь были веселиться Ободовский с Хруцким. Но на второй день настойчивый стук в двери прервал трапезу – в квартиру, обставленную цветами, вошел хмурый пожилой мужчина и чуть ли не в ультимативной форме предложил Травину ехать в Императорскую Академию художеств. От неразговорчивого человека с трудом удалось узнать, что ожидают его в Академии архитектор Михайлов второй – Андрей Алексеевич и старший ректор Академии Василий Козьмич Шебуев.
– Сдается мне, Михайлов хочет нашего Алешеньку пригласить на роспись дворца Юсупова, – всплеснул руками Хруцкий и выразительно посмотрел на Ободовского.
– В самый раз ему туда, к итальянцам и французам, – ответствовал Платон. – Пусть покажет, что русские художники тоже не лыком шиты.
– Если так надо, то езжай с богом, – согласился тесть и, глянув на дочку, на распев сказал: – Проводи мужа до экипажа.
«Это надо же, сам Шебуев срочно приглашает. И не один он там. Вместе с Шебуевым меня ожидает знаменитый архитектор Михайлов второй. Он сейчас занимается реконструкцией дворца Юсупова. Неспроста зовут. Должно быть, Михайлов решил взять на работу», – мысли одна смелее другой мелькали в его голове.
О том, каких художников-декораторов собрал Андрей Алексеевич, являлось чуть ли не главной новостью среди слушателей Академии. Судя по срочности вызова, можно предполагать, среди этих знаменитостей окажется и он – Алексей Травин!
«Я буду работать вместе с Антонио Виги. С тем самым Антоном Карловичем, прибывшим из Италии по приглашению почившего в бозе императора Павла Первого для украшения Михайловского дворца, отличившимся в Зимнем дворце, Екатерининском, снискавшим славу непревзойденного художника-декоратора – мастера плафонной живописи в Александровском и Мариинском театрах. С первым в России, кто начал писать аллегорические фигуры по искусственному мрамору», – продолжал с жаром размышлять он.
«Там будет и Фридолино Торичелли, высокий мастер декоративной живописи, получивший в далеком 1811 году звание академика по искусству в орнаментной живописи, а затем вместе с Барнабой Медичи, расписавший рекреационную залу в Академии Художеств, – вспоминал Травин. – Медичи с Торичелли расписали храм Александра Невского в Аничковом дворце, потом вместе с Пьеро Скотти – помещения Адмиралтейств-коллегий».
Он перебирал в памяти другие здания, сооружения, где работали известные в России мастера, и каждый раз, когда обращался к интерьерам, расписываемым ими, представлял рядом себя. Слава художников Виги, Скотти, Медичи, Торичелли не давала ему покоя еще до поступления в Академию. У себя в Галиче он, не раз выполняя частные заказы, рисуя плафоны, мечтал, как будучи профессиональным художником сделает росписи самого большого плафона в столице, который затмит работы итальянских мастеров.
Коляска выскочила на Исаакиевский наплавной мост, вновь возведенный после ледохода, и выехала на набережную. Ярко светившее солнце зашло за большую тучу и в угасающих лучах его выплыли величественные контуры Академии.
«Гроза будет, – подумал Травин. – Хороший символ для такого дня!»
Травин представил себе двух профессоров, Михайлова и Шебуева, стоявшими возле окна и следящими за приближением его к зданию. Высокое чувство своей значимости сопровождало художника до тех пор, пока он не оказался в просторном светлом помещении и не увидел двух рослых мужчин в длинных сюртуках, склонившихся над столом. Они были так увлечены беседой, что не заметили вошедшего в кабинет Алексея.
Травина пригласили к столу, и он понял – предметом спора академиков был его рисунок плафона. Михайлов считал: звезды можно и убрать с неба, дескать, это примитивно, а глубину купола создать наслоением красок, увеличивая их плотность и цветность к центру. Шебуев, наоборот, требовал оставить звезды, лишь поменяв расположение с уменьшением их величин к центру. Вскоре и он сдался, оставив право определять дальнейшую судьбу рисунка автору проекта.
– Без звезд нельзя, – не выдержал Травин.
– Почему же? – с удивлением посмотрел на него Михайлов.
– Картина будет обязательно со звездами. Я так обещал, – процедил сквозь зубы Алексей.
– Кому? – в один голос изумились академики.
– Девушке, – ответил он с вызовом.
Михайлов с Шебуевым переглянулись.
– Постойте, причем здесь девушка? – с некоторым недовольством посмотрел на него Михайлов. – Вам страшно повезло. Вас, никому не известного человека, берут работать во дворец Юсупова. Вы, чуть более месяца назад получивший аттестат свободного художника, будете находиться вместе с живописцами, скульпторами, имеющими не только академические звания, но и всеобщее признание. И вдруг такое небрежение к старшим товарищам.
– Без звезд плафон расписывать не буду, – упрямо глухим голосом пробубнил Травин.
– Ну вот, сами видите, Василий Козьмич, не желает ваш питомец работать во дворце, – едва сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью, отрывисто проговорил Михайлов.
– Буду работать, но на своих условиях, – глухо произнес молодой человек.