Как Бог съел что-то не то

Твидовая женщина попыталась это осмыслить:

– Антифашист? Это значит, он против Гитлера?

– Да.

– Никогда бы не подумала: у тебя совсем нет акцента! – не переставала удивляться женщина. – Я могла бы поклясться, что ты обычная милая английская девчушка.

Это был комплимент, и Анна вежливо улыбнулась. Но женщина вдруг сменила тему:

– А что ты думаешь о войне? Ты ведь оказалась в стране, враждующей с Германией?

Черт, подумала Анна, и зачем я только все это начала? И попыталась говорить настолько спокойно, насколько ее на это хватало:

– Мы против Германии. Мы желаем победы Англии.

– В войне против своей страны?

– Мы не чувствуем, что Германия – по-прежнему наша страна, – начала было Анна.

Но женщину, видимо, возмутила беседа в целом.

– Могла бы поклясться, что ты урожденная англичанка, – произнесла она укоризненно и погрузилась в чтение «Кантри лайф»[7].

Анна снова уставилась в забрызганное окно, за которым тянулись серые пейзажи. Странно, но ей стало спокойнее. Хотя почему она, как обычно, не сказала: «Из Лондона»? Макс никогда не сделал бы подобной ошибки. Так всю поездку можно испортить…

Когда поезд наконец прибыл в Кембридж, худшие опасения Анны как будто стали сбываться. Она стояла на платформе, ледяной ветер продувал ее насквозь, а Макса нигде не было видно.

Но вот он появился из-за угла – запыхавшийся, в развевающейся мантии.

– Извини, задержали на лекции, – объяснил Макс. – Эффектно! – заметил он по поводу красного пальто Анны, которое ей одолжила миссис Бартоломью. – От Джуди или от Джинни?

– Это пальто Джинни, – ответила Анна, и ей сразу стало легче.

Макс подхватил чемодан Анны и быстро повел ее к выходу со станции.

– Надеюсь, ты захватила теплую шерстяную пижаму, – сказал он. – Там, где ты будешь спать, довольно прохладно.

Оказалось, что комната Анны вообще не отапливается и напоминает огромную заледеневшую пещеру. Но она располагалась недалеко от комнаты Макса, а хозяйка обещала положить в кровать Анны на ночь бутылки с горячей водой.

Пока Анна приводила себя в порядок, она пыталась представить себе в этой комнате твидовую женщину – безрезультатно! Видимо, выходные, которые та в свое время проводила в Кембридже, сильно отличались от тех, что предстояли Анне.

Макс заплатил за комнату (спальное место и завтрак стоили десять шиллингов), и они отправились в город.

Дождь кончился, но повсюду еще стояли лужи. Небо над крышами было мокрым и серым. Через толщу медленно плывущих облаков кое-где пробивался солнечный свет. Макс и Анна пересекли торговую площадь с магазинчиками и мокрыми навесами и неожиданно оказались в толпе студентов. Ими была заполнена вся Хай-стрит. Одни, поднимая брызги, ехали по лужам на велосипедах, другие шумными компаниями шли пешком. Всюду виднелись черные мантии и длинные полосатые шарфы. Казалось, все разговаривают друг с другом и громко приветствуют знакомых, идущих по другой стороне улицы. Макс был тут как дома, ему то и дело кто-то махал. И Анна подумала, что это, должно быть, замечательно – чувствовать свою принадлежность к здешней жизни.

Макс часто указывал на какие-нибудь достопримечательности, отвлекаясь от сиюминутной суеты: старое здание, остатки древней стены, уединенное местечко (здесь несколько столетий назад прогуливался кто-нибудь знаменитый, а здесь кто-то написал стихотворение). Серые камни строений – такого же цвета, как и небо, – казалось, существовали всегда.

В дверях чайной Макса остановили двое молодых людей в мантиях.

– Объявился наконец-то! – воскликнул один. – Да еще и в компании незнакомки!

– Незнакомка в алом! – тут же прибавил второй, указывая на пальто Анны.

– Не глупи, – парировал Макс. – Это моя сестра Анна. А это – Джордж и Билл. Нам предстоит обедать в их компании.

Анна вспомнила, что уже слышала о Джордже: он учился вместе с Максом в школе. Джордж был на целую голову выше нее, поэтому ей пришлось задрать голову, чтобы его рассмотреть. Билл был пониже, с обычным, приятным лицом. Все четверо протиснулись сквозь набитую людьми чайную к столику в дальнем углу. Когда они уселись, Анна наконец получила возможность рассмотреть Джорджа: у него было веселое и обаятельное лицо, и казалось, что он все время чему-то удивляется.

– Неужели ты и правда его сестра? – спрашивал Джордж. – Я думаю, уж если и быть чьей-нибудь сестрой, то можно найти себе кого-нибудь получше, чем старина Макс!

– Он, распутный, не носит галоши…

– Он в ботинках на толстой подошве…

– Его уши – торчком, его пальцы – крючком…

– А глаза – как огромные плошки! – триумфально закончил Джордж.

Анна смутилась. Они все это сочинили? Или это цитата из какого-нибудь английского стихотворения, которое известно всем, кроме нее?

Джордж наклонился к Анне:

– Ну правда, Анна – я ведь могу тебя так называть, – неужели нельзя было взять себе в братья кого-нибудь более подходящего?

Она попыталась что-то сказать:

– Я думаю… – а что она, собственно, думает? – Я думаю, Макс очень хороший, – сказала наконец Анна и, как обычно, покраснела.

– Великодушно! – заметил Джордж.

– И мило, – отметил Билл. – Не правда ли, мило, Джордж?

– О да! Безусловно мило.

Они сменили тему, и Анна вдруг обнаружила: единственное, что от нее требуется, это смеяться. Ей стало легко. Они ели тосты с печеной фасолью, а потом пили крепкий чай с пончиками. Билл попробовал выпросить у официантки дополнительную ложку сахара, но та ему отказала.

– Идет война, вы не в курсе? – спросила официантка.

Билл притворился, что удивлен, и воскликнул:

– Ужасно! Но мне никто не сказал! – Он поднял такой невообразимый шум, что официантка выдала ему дополнительную порцию сахара – только чтобы Билл умолк.

– Какие же вы настырные, джентльмены, – сказала она, убирая сахарницу, и, немного подумав, добавила: – Даже не знаю, как бы отреагировало правительство.

Мысль о том, что дополнительная порция сахара для Билла могла обеспокоить правительство, показалась им столь поразительной, что вся троица немедленно потребовала по дополнительному пончику.

Анна смотрела на них с восхищением. Какие они остроумные, какие симпатичные. И насколько они… англичане! Так странно видеть, что Макс в этом смысле совсем не отличается от Билла и Джорджа.

– А ведь действительно забавно, когда тебя спрашивают: «Идет война, вы не в курсе?» – заметил Джордж. – Война как будто не чувствуется.

– Ну… – сказал Макс, – не знаю, как она должна чувствоваться. Но я представлял себе это как-то… более заметно, что ли.

Билл кивнул:

– Когда думаешь о войне… Обо всех погибших…

Повисла пауза.

Анна набрала побольше воздуха и решила внести свой вклад в беседу:

– Когда я была совсем маленькой, я очень радовалась, что родилась девочкой.

Все посмотрели на нее. Макс слегка нахмурился: Анна вечно вносила какую-нибудь сумятицу.

– Из-за войны, – объяснила Анна. – Потому что девочек не отправляют на фронт.

– О да! – согласился Джордж.

Казалось, от нее ждут чего-то еще, поэтому Анна пробормотала:

– А потом мама мне сказала, что войны никогда больше не будет. Но к тому времени я уже привыкла к мысли, что быть девочкой хорошо. Я имею в виду, что это и правда хорошо. Потому что… – добавила Анна с такой идиотической интонацией, которая удивила даже ее саму, – потому что я все-таки девочка!

Все молчали – до тех пор, пока Билл не сжалился и не рассмеялся:

– Хорошо – и к тому же весело!

«Никогда, ни за что! – подумала Анна. – Никогда больше ничего не скажу!»

Но Джордж кивнул так, как будто бы она произнесла нечто здравое:

– И моя мама тоже. Она тоже уверяла нас, что войны больше не будет. И очень расстроилась, когда это случилось.

Выражение его лица приобрело высшую степень удивления. Вокруг рта налипла сахарная пудра от пончика, и от этого он казался совсем юным.

7

«Кантри лайф» – журнал о сельской жизни, рассчитанный на фермеров и землевладельцев.