Страница 5 из 31
После, с невиданной до того энергией, он занялся гаремом. Он так лихо взялся топтать несушек, что и те скоро полезли на стенки стайки. Сии сексуальные опыты начинались с рассветом и заканчивались лишь тогда, когда наш отец выключал лампочку Ильича. Слава богу, что их было больше десятка, иначе бы они пали смертью храбрых на поле любви и удовольствия. Что бы получилось из этих сексуальных утех нашего боевого терентия, – не берусь предсказывать, так как наши блондинки были сплошь инкубаторского происхождения, и никто из них и не собирался заниматься таким делом, как доведением до ума своих родительских функций, а плоды трудов его довольно скоро, чтобы ненароком не протухли, попадали на сковородку, с шипящими на жару кусочками сала, которые я тогда с презрением выковыривал из яичницы-глазуньи. Дурак, однако.
Все закончилось примерно через неделю: раненое крыло загноилось, пошло заражение крови, так что потребовалось хирургическое вмешательство, после которого наш сексуальный маньяк, по совместительству непревзойденный боец нашего курятника, попал все-таки в суп в качестве весомого куска нежнейшего, может несколько суховатого, мяса. После всего этого наш петух вылез неизвестно из какого угла, гордо поправил своё поредевшее оперение и вновь застучал шпорами по навозным кучам нашей стайки, властвуя разумно над гаремом до самой своей смерти, то бишь до того, когда потребовалось проводить следующий секвестр нашего курятника, по причине появления бойкого и наглого молодого поколения, которому старый вояка давал, как любит говорить мой знакомый, сходить в туалет "по-большому", видимо за все унижения, что устроил ему черномазый дикарь из далеких окрестностей З-ких помоек.
Повесть о том, как я работал тореадором
Если вы никогда не работали тореадором, матадором или чем-то в этом роде, то вы ничего и не потеряли. Представьте, что на вас движется довольно приятное животное живым весом около полутоны, а в ваших руках кусок красной тряпки и шпага. Вам ещё предстоит позабавить публику, а только после этого укокошить это забавное животное. Во-первых, пускание крови не самое приятное занятие на свете, тем более этот кусок мяса норовит пустить её именно из вас, мотая башкой, что весит никак не меньше пары пудов, кроме того, к ней довольно прочно прикручено приспособление, которым он не так дурно пользуется при необходимости. Во-вторых, если вы любвеобильный человек, то непременно должны пожалеть это бедное животное, в которое какой-то дурак навтыкал, как в дикобраза, копий, коих название я не помню, поскольку не профессиональный тореадор или профессиональный испанец. Правда, по нужде мне пришлось побыть тореадором.
Скажу вам честно, что занятие это пренеприятное и даже несколько опасное. Не верите? Ну и не надо, просто представьте солнечное утро годиков этак тридцать назад, а ноне и поболя. Если представили, то вам без труда предстанет худощавое создание лет семи отроду. Ещё немного потрудитесь и вы обнаружите на нем застиранную ковбойку, огромные шаровары из черного сатина или синего, но не в этом суть дела, поскольку последние успели приобрести тот неопределенный цвет, что им дарит время, грязь, стирки и усилия по познанию мира их обладателя. Нынешнему джинсовому миру даже трудно представить это мудрое создание наших швейников, но, по мнению их обладателя, оно, кроме удобства и легкости, имело два существенных недостатка, а именно то, что оно не имело карманов и никак не могли удержать повисшего вниз головой на заборе даже такого шпендика, каким было данное существо, которое имело от силы пуд веса со стоптанными сандалиями на босу ногу в придачу. Данное существо взирало на мир с крыльца небольшого финского домика в центре Сибири. Может быть, несколько южнее его географического центра, но всё равно шибко далеко от ближайшего моря, кажется Лаптевых, и ещё дальше от ближайшей речки, путь до которой занимал целых полчаса детского хода. Поскольку было довольно рано, а Сибирь, хоть и летом, все-таки оставалась Сибирью, так что это ушастое и не всегда законопослушное создание ёжилось, адаптируясь к новым условиям существования, заодно оно жевало кусок белого хлеба густо смазанного сметаной, этак на вершок толще самого куска хлеба. Всё это великолепие было густо осыпано сахаром и видимо доставляло большое удовольствие этому существу. Многоопытные горожане скажут, что такое сооружение в природе не существует, но они видимо принимают за сметану то, что выпускают наши молокозаводы. Правда в этой сметане больше кефира, а данное существо ещё не подозревало, что существует этот молочнокислый продукт, а тем паче им можно успешно разбавлять другой продукт. Просто оно всегда думало, что сметана должна быть немного жиже масла и что в нём обязательно должна стоять ложка, и что чем толще слой сметаны на куске и больше сахара в ней, тем вкусней. Оно не проводило никаких научных экспериментов по этому поводу, а было чистым интуитивистом в этом вопросе, но могу засвидетельствовать, что данное существо, назовем его первым, предпочло это сложное сооружение маминой холодной стряпне, что пылилось без надобности на плите. Оно просто прибегло к этому старинному, многократно проверенному способу насыщения сразу, как продрало глаза и напялило видавшие виды шаровары на свои худосочные мослы. Теперь оно, жмурясь от удовольствия, то и дело вытирая рукавом нос, удаляя налипшую сметану, взирало на другое божье создание, которое безмятежно валялось посреди двора и тоже что-то жевало. Впрочем, это не был кусок хлеба со сметаной, но оно тоже видимо получало удовольствие от этого жевания. В отличие от первого существа, второе отличалось упитанностью, и у него не торчали из-под рубашки тощие палки ключицы, а шерсть жирно лоснилась, и кость была обложена окороками благородной герифордовской крови. Этих окороков, костей и шкуры, и шерсти с копытами было ровно в двадцать два раза, да ещё с половиной больше, чем в первом существе вместе с шароварами, сандалетами и прочими причиндалами лежащими в нагрудном кармане запасливого представителя рода Homo sapiens.
Было солнечное утро, но не настолько раннее, чтобы явление первого существа счесть ненормальным, поскольку оно просыпалось не раньше десяти часов, то второе существо уже минимум как два часа должно было жевать траву на окрестных пастбищах, но оно вместо этого валялось посреди двора и вносило дисгармонию в окружающий мир. Впрочем, в том, что второе существо лежало посреди двора, а не взалкало на тучных лугах средней Сибири, вытоптанных и ободранных его собратьями, была некая закономерность. А закономерность заключалась в том, что данный бугай не ранее получаса назад был отловлен другим представителем рода человеческого, коей приходился первому лопоухому ушастику не больше и не меньше, как отцом, и прибуксирован на веревке на довольно мощном мотоцикле "Урал", как некая тележка. Присутствие второго существа не вызвало в первом никакого страха и раздражения, поскольку оно изначально с большим презрением относилось не только к умственным способностям этого толстого бугая, но и к его внушительным окорокам и преспокойно могло звездануть ему чем-нибудь непотребным между глаз или по хребту. Его присутствие даже не удивило его, поскольку он, не далее, как позавчера, принимал участие в облаве на этого любвеобильного ловеласа, который пять дней безнаказанно обгуливал колхозное стадо в трёх верстах от родных пенатов, пока его не обнаружили там законные владельцы.
О чём думало первое существо, я уже честно сказать давно забыл, но второе, скорее всего, сладостно вспоминало грязные коровьи хвосты на четверть покрытые удобрением или то, что находилось под ними, поскольку отличалось похотливостью, достойной самого глубокого почитания, если бы он был человеческим существом. Правда, мой отец был бы не согласен с этой точкой зрения и потому оставил это непутевое и, ко всему прочему, некастрированное существо без завтрака.
Пока первое и второе существо взалкали пищу земную, ежась от утренней свежести, ловя первые не очень смелые лучи солнца, ничего не происходило, но когда одно из них, вытерев рукавом нос от остатков сметаны и облизав пальцы обсыпанные сахаром, обтер руки об неопределенного цвета шаровары, и уже попытался задуматься о бренности всего живущего под солнцем, как в сенях что-то завозилось и загрохотало, и оттуда возникло третье существо, которое принципиально ничем не отличалось от первого. Правда рубашка на нем была несколько новее, поскольку на первом существе была рубашка третьего существа, которая никак не могла уже быть на него надета из-за больших габаритов третьего и полностью перешла во владение и пользование первого. Кроме больших размеров третье существо было не так тощее, как первое, мосластей, щекастей и на три года старше, но неопытный наблюдатель едва бы их различил особенно издалека. Поскольку третье существо было моим братом, то следовало бы его назвать. Некоторые олухи зовут его Виктором Николаевичем, жена его просто зовет без имени – Макаровым, я его кликаю на французский манер Виктором, с ударением на последний слог. Но поскольку он тогда ещё явно не дотягивал до отечества, а жена его ещё бегала в короткой юбчонке, то его просто кликали Витахой.